Первая чаша - Zarylene

исхудал, но переворачивался тяжело – в последние дни у него стали ныть кости. И вот на Орея подслеповато взглянул седой бородатый старик с узким лицом и впалыми щеками. Монаху стало грустно – он помнил Шамета молодым черноволосым парнем, с которым они вместе таскали воду, готовили еду, учились читать и писать. А сейчас от него осталась лишь тень человека, и даже она скоро растает, оставив друга одного.

– А-а, Орей… Где ты был, друг мой? – Шамет прищурился, в уголках водянистых блекло-карих глаз сверкнули слезы.

– Я… э-э… был во дворе, работал в саду, – ответил монах, взявшись за сухую руку настоятеля. Не хотелось рассказывать, что место последнего пристанища для друга уже готово. – Тебе что-нибудь нужно? Поесть хочешь? Я приготовлю…

– Не надо… Мне… Мне уже больше не нужно готовить, – Шамет тихо кашлянул. – Я… хочу только спросить… Не пришел ли кто?

– Новые послушники? – удивился Орей. – Нет. Никого не было.

– Жаль… Не на кого оставить обитель, – сокрушенно произнес настоятель. – Что ж… Может быть, это действительно конец…

– Почему? Я же останусь здесь. И подожду, вдруг кто-нибудь придет, – Орей улыбнулся старому товарищу.

– Я уже не успею передать знания настоятеля следующему… как мне когда-то передал отец Дагур…

Орей никогда не завидовал настоятелям, но в последние годы осознал, что рано или поздно и до него дойдет очередь возглавить обитель. Однако слова Шамета противоречили этому, даже несмотря на то что в монастыре остался всего один монах.

Он хмуро поглядел на старца. На языке крутилось столько вопросов, но Орей не сразу решился задать хотя бы один.

– Это потому… что я не старею?

Настоятель высвободил свою руку и коснулся лица Орея. Он почувствовал шершавые пальцы, погладившие его щеку и подбородок. С тех пор как возмужал, Орей всегда выглядел одинаково – светловолосый коренастый парень, которому на вид не больше двадцати лет. За те десятилетия, что он провел в Полуденных Вратах, казалось, время над ним не властно.

– Да… ты такой же, как в день нашей первой встречи. Признать, я завидовал тебе… Когда силы покидали мои мышцы, а ты оставался как прежде молод и силен. А самое главное, твоя душа оставалась чистой. Я знаю, что никогда тебя не посещали греховные мысли… – Шамет медленно убрал руку от лица монаха и спрятал под шерстяным покрывалом.

– Но мне до сих пор снятся те жуткие сны про сколопендр под кожей. И… – Орей поморщился от воспоминаний о своих ночных видениях, – Я иногда хотел стать настоятелем, – сознался он. Старик сначала тяжело помолчал, а потом хрипло усмехнулся в густую бороду.

– Ты не можешь стать настоятелем, потому что… – Шамет замолчал, хватанув воздух беззубым ртом, – ты не сам выбрал этот путь. Ты не… не пришел в Обитель добровольно, тебя передали нам на воспитание. И правда не только в этом.

– Тогда в чем? – насторожился монах.

– Эта история была передана отцу Дагуру отцом Мусаилом восемьдесят лет назад. История о ночи, когда ты появился в обители. Это записано в хрониках.

Орей замер, боясь даже дышать. Историю о своем появлении в монастыре он уже слышал, но предчувствие подсказало, что правда разительно отличается от того, что ему рассказывали раньше. Ему еще Мусаил поведал, о том, что его подбросил к вратам обители отец. О матери ничего не было известно. Обычный брошенный ребенок, сирота, коих по свету после Века Крови остались миллионы. С одним только исключением – длань старости по неясным причинам не коснулась этого подкидыша.

– Ночь была спокойная и ясная, – начал Шамет, пристально глядя на Орея, словно прекрасно видит его, – братья отужинали и уже собирались отойти ко сну, а у порога вдруг появился путник. По виду очень напоминавший воина… Со спящим пятилетним мальчиком на руках. Ребёнок был завернут в синий плащ. Незнакомец, чьей внешности никто не запомнил, назвал твоё имя, положил у порога тебя и свой меч. Удивительное оружие, красивое и наполненное магией… – Шамет взял паузу, чтобы отдышаться. – После чего незнакомец пропал. Все решили, что это твой отец. Но очнувшись, ты ничего не помнил, даже своего имени… И если бы его не назвал принесший тебя, думаю… сейчас тебя бы звали иначе…

Орей сглотнул, посмотрел на Шамета с волнением. Сердце тревожно забилось в груди. Да, это была не та правда, которую он слышал прежде.

– Сдвинь кафедру в библиотеке, – прохрипел настоятель. – Твоё истинное наследие покоится под каменной плитой.

Монах смог только нерешительно кивнуть, не понимая, зачем ему вообще нужно какое-то наследие. Не всегда знание истины ведет к добру. Ему всегда было хорошо и спокойно в стенах обители, и он прекрасно жил, и не зная этой странной правды. Твердо понимал Орей одно – раз его отдали сюда, значит, он был не нужен. А в обители он всегда полезен – таскает воду, ухаживает за садом и фермой, помогает с починкой мебели.

– А теперь, друг мой… Прошу… принеси мне воды… – просипел настоятель.Орей тут же подскочил с места и побежал на кухню. Там среди столов отыскал бадью с холодной родниковой водой, которую с утра принес для питья и готовки, наполнил глиняную кружку и поспешил к Шамету. Вернулся в келью настоятеля, протянул ему питьё, но тот никак не отреагировал. Сухая старческая рука, покрытая темными пятнами, не шевельнулась.

– Шамет? – Орей наклонился к нему, проверяя, жив он или уснул. Но тяжелого дыхания больше не раздавалось, а лик старца выглядел умиротворенным с закрытыми глазами. Монах поставил кружку на пол, схватился за ладонь друга, ощутив, что она сделалась совсем холодной, и горько и долго плакал возле его кровати, позабыв даже молитвы, которые надлежало сразу прочесть над усопшим.

Скорбь и ужас грядущего приковали Орея к полу. Он словно чувствовал, что всякий следующий шаг, сделанный им в одиночку, приведет к чему-то неведомому и оттого ещё более страшному. Ведь на протяжении последних девяноста лет монах покидал стены обители лишь для того, чтобы набрать воду в горном источнике, а после этого сразу же возвращался назад. Все, что он видел вокруг – нескончаемые и прекрасные горы, стеной обступившие необъятную зеленую долину. И не было нужды покидать это восхитительное, спокойное и безопасное место.

Взяв себя в руки, Орей прерывисто зашептал, глотая катящиеся по щекам слезы:

– Да