Как раненая птица - Жильбер Мишель

Наконец в них потекли слова, и Мудрецы поняли, что беседа началась.

Поплыли образы: Град, Высоты Града, застывшие фигуры, длинные одеяния...

Они видели Эстетов Вершин, которые беседовали, воспаряя среди своих сияющих эфемерных творений на шелковых подушечках... или собирались вокруг распростертых тел.

Задача.

Завернутые в светящуюся ткань тела, которые изломала, иссушила и искромсала смерть.

Тела, которым несть числа.

Мудрецы старались более точно определить свои ощущения. Очертания образов расплывались, и ритм мысленного сообщения менялся. Мысли облекались в слова. Речь шла о смерти.

- Эстеты, которым наскучило их пустое существование, их творения, чересчур изощренные утехи, чересчур сложные взаимоотношения, выдумали себе новую страсть: самоубийство. Все началось с бравады (Мудрецы это помнили): отдать жизнь в обмен на краткий миг истинного переживания. В их глазах такой поступок тем более ценен, что они давно расстались с верой в воздаяние или продолжение жизни в мифическом потустороннем мире. Напомню, первый из них покончил с собой, бросившись в кислоту бассейна-орхидеи. Второй захотел отличиться еще больше: сочинить и предложить публике искусно выполненную поэму о своих ощущениях в последние мгновения перед смертью. Он определил свой стиль как букет эмоций... однако подспудная примесь безумия, вызванного лепестками пурпурной лилии с Бетельгейзе, отравила ему последние минуты. Другие делали упор скорее на жестокость. В результате самоубийство стало сначала страстью, а потом и искусством.

Мудрецы все это знали. В большинстве своем они осуждали давнюю причуду Властелина знакомить с обстоятельствами дела. Уже в незапамятные времена человек отказался от логических структур сознания. Он мыслил модуляциями, переплетая фразы и потоки представлений, ориентируясь по ритму или цвету... А ритм как раз менялся. Голос обретал властные нотки. Понятно становилось примерно следующее:

- Мы должны вмешаться. Эстеты бесполезны лишь на первый взгляд. В какой-то степени они служат чувствительными элементами, совершенным зеркалом, отражающим жизнь внизу. Они дают понятие о явлениях, происходящих во всех слоях населения Города. И вот добрая половина их погибла в результате разного рода покушений на свою жизнь. Всего за одни сезон. Пришла пора действовать. Поэтому я вас и собрал. Жду ваших предложений.

Молчание (мысленное) вскоре было нарушено. Потекли предложения.

- Мы не можем запретить им убивать себя.

- Это их еще больше распалит.

- Самоубийство станет для них еще притягательнее, ведь мы являем собой последние остатки власти.

- Может, образумить их?

- Что значит образумить?

- Убедить, что они нужны для новых миров. Потребность в них...

- Их внутренние потребности более настоятельны.

- Внутренние?

- Потребность не обращать внимания на окружающую реальность. Эволюция человека отдаляет его от мира.

- Таков один из их этических законов.

- Почему бы не обратить Эстетов к новым приключениям, новым завоеваниям? Этих проклятых миров, ждущих колонизации, предостаточно.

- Они с тем же успехом будут умирать и на отдаленных мирах.

- Разделим их, создадим несколько противоборствующих групп.

- Они пойдут стенка на стенку и перебьют друг друга.

- Надо вновь подчинить их власти, уподобить всем остальным.

- Невозможно, поэзия сделала Эстетов неуязвимыми.

- А если, к примеру, запереть их в камерах?

- Почему бы не попытаться?

- Средство допотопное... но, без сомнения, эффективное.

- Изложите вкратце, в чем его преимущества.

- Мне кажется... мне кажется, что вынужденное бездействие, новая обстановка, которая будет давить на них своей пошлостью, в конце концов сведут на нет прежние побуждения. Однако склонность к саморазрушению обратится в агрессивность по отношению к порядку, установленному свыше.

- То есть по отношению _к нам_!

- Это мы переживем.

- А потом?

- Потом? Потом мы их выпустим. В их психике появится новый противодействующий фактор, а так как они создания хрупкие...

- Может, тогда у них появится новая страсть... менее обременительная.

С наступлением ночного цикла три миллиона Эстетов оказались запертыми в регенерационных камерах. При пробуждении их сознание, еще затуманенное, как обычно, галлюциногенами, сразу обрушило град вопросов. Некоторые решили, что это шутка; они позволяли себе иногда подобные шутки, воссоздавая с помощью старинных обрядов и песнопений обстановку доисторических времен. Другие испугались за свой разум: привычный мир, казалось, рушился на глазах. Никогда прежде камеры не запирались. Враждебным этим поступком Власти сразу себя выдали.

Многие умерли от интеллектуального удушья, мучительной боли, придающей своим жертвам малопривлекательный вид. Умирающие, хрипя, призывали зрителей, но угасали в полном одиночестве, ибо Власти в своей жестокости исключили возможность всякого сношения с обитателями соседних камер. В ночь и безмолвие канули самые прекрасные поэмы. И разве не самая невероятная из эпопей развертывалась в ячейках Квартала Эстетов? Миллион утонченнейших существ навсегда увял за поблескивающими металлическими дверями, с мольбами о помощи, воплями, криками наконец-то действительно пережитой ими ненависти!

Потом все вернулось на круги своя. Тяжелые металлические панели скользнули обратно в стены. Толпа оставшихся в живых Эстетов запуганными тенями робко выползала из камер в магнитные коридоры. Видно было, как они мучаются, как опустошены. Для них была непереносима сама мысль, что после такого унижения они остались целы и невредимы. Мало кто из них коснулся потом этой темы в разговорах, словно молчание могло помочь нелепой ране зарубцеваться. Однако очень скоро тяжелый маховик привычек завертелся снова. Возобновились бесконечные беседы, кружащие вокруг да около запретной темы. Балет тог и венчиков вновь начал выписывать свои причудливые узоры над платформами верхних Уровней, а раскаты смеха и крики радости растапливали в сердцах айсберги галантной любви. Жизнь вошла в свою колею, соразмерно распределяя задачи, распоряжаясь судьбами. Вверху хрупкие существа, чье сознание бурлит мыслями, на Горизонтали - те, кто попрочнее и занят монотонным трудом, борьбой с суровой материей. В эмпиреях же, в рассеянном свете Вершин бодрствовали Мудрецы, прикидывавшие, удалась ли их затея.

Ждать пришлось недолго. В первый же день счетчики испарений живой материи зарегистрировали два десятка самоубийств, назавтра - уже сто тридцать, потом триста и, наконец, по окончании первого периода отсчета тысячу.