Легионер. Дорога в Помпеи (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— То, о чем говорит упомянутый господин Уэлч, приемлемо для бизнеса, — усмехнулся я. — Сулла и Марий не занимались бизнесом и не рынки сбыта делили, они последовательно уничтожали силы друг друга. А если драка неизбежна, бей…

Я запнулся, увидев, как коуч сделал едва заметный шаг в сторону Витька. Зачем? Сейчас игра этого, вроде бы, не предполагала. Он положил планшет на стол, но не опустил ручку, та вильнула в сторону головы Витька. Интуиция не подвела и на этот раз.

Движение.

Мышцы сработали, как пружина. Коуч выпрямил руку, чтобы сделать в упор выстрел из ручки-пистолета. Я успел ударить ему по руке своей тростью.

Бах!

Грохнул выстрел. Директора вскочили со своих мест. Витька, выпучив глаза, смотрел на лощеного коуча. Вот тебе и топ-10… Приблизившись, я ударил наемного убийцу протезом, обезвреживая. Спохватились истуканы-телохранители, вытащили из кобуры стволы.

Поздно пить Боржоми…

Мысль оборвалась. Задумка происходящего предстала как на открытой ладони. Телохранители и не собирались никого защищать. Они и были убийцами, желавшими обставить убийство случайностью. Витька кинулся мне на помощь, чтобы удержать коуча, когда телохранители открыли огонь на поражение.

Выпустили всю обойму. Я толком не успел прикрыть Витю. Несколько пуль угодили в старого друга, остальные пришлись мне в спину. По телу расползлось тепло. Последнее, что я слышал, были слова Витьки:

— Бей первым… ты прав, это не бизнес — это война.

Рим, Форум, 82 год до н.э.

— Ведут предателя! — сбивчиво зашептали в толпе.

Зароптала огромная людская масса. Римляне собрались на Форуме, у фонтана Сервилия. Взгляды горожан устремились на угол здания базилики Порция. Оттуда, подгоняемый толчками тяжелых эфесов в спину, вышел мужчина преклонного возраста.

Грязная тога, босые пыльные ноги, седые волосы растрепаны. Под ребрами слева расплылось кровавое пятно колотой раны. Но голова мужчины была высоко поднята, а широкие плечи расправлены. По одному взгляду на него было понятно — не жилец. История еще одного славного патрицианского рода подошла к своему печальному концу.

Патриция сопровождали четверо вооруженных людей, выпачканных в крови и с обезумевшими глазами. Именно они, как гончие, пытались загнать свою жертву в силки. Но преследуемый не был жертвой. Ветеран Югуртинской войны, победитель германцев, блестящий легат Гая Мария был победителем по жизни. Он никогда и ни от кого не бежал и не прятался. Несмотря на то, что списки проскрипций, гонимых государством, были известны еще к полудню, патриций не покинул Рим, а остался ужинать в доме одного из видных граждан, где его и схватили.

Глаза патриция обводили толпу, он понимал, что его ждёт, но ни у кого бы не повернулся язык назвать этого человека сломленным или трусом. Своих палачей он презирал и ненавидел, но еще больше корил себя за то, что именно этих людей он когда-то защищал.

— Предатель!

— Животное!

Патриций рассматривал толпу зевак, когда взгляд его остановился на одной фигуре. Он нашел среди плебса того, кого искал, уголки его губ поднялись, улыбка появилась на усталом лице.

Ведущие толкнули мужчину в спину, и тот упал на колени у ног своего палача, квестора Гая Верреса. Но прежде сумел обронить записку, небольшой кусок папируса, упавший у ног одного из зевак. Тот тут же незаметно наступил на папирус своим сандалием.

Из груди патриция вырвался гулкий выдох облегчения. Один из подлецов из толпы попытался ударить приговоренного, но патриций впился в наглеца взглядом вспыхнувших глаз. Подлец замер, попятился и снова растворился в толпе. Мужчина стоял на коленях, но когда он обвел взглядом плебс, люди опустили глаза. Стих ропот.

— Имя? — проскрежетал Гай Веррес с презрением рассматривая обвиняемого.

Спрашивал он формально — кто перед ним, квестор хорошо знал.

— Гай Трациний Лопиат, — представил обвиняемого один из охотников.

Квестор обернулся к деревянным записным табличкам, на которых суриком был записан эдикт проконсула Суллы. Быстро нашёл имя патриция и удовлетворенно кивнул.

— Вам будет выплачена награда из общественных фондов в двенадцать тысяч денариев, — объявил он и перевел взгляд на патриция. — Гай Трациний Лопиат, ты обвиняешься в пособничестве делу презренного Гая Мария и объявлен врагом Луция Корнелия Суллы и Римской республики. Твоя фамилия внесена в проскрипционные списки эдикта проконсула. Ты отныне лишен римского гражданства, исключен из Сената и приговорен к публичной порке flagellum…

По левую и правую руку патриция выросли двое крепких темнокожих рабов. Третий встал за его спиной, держа в руках плеть из скрученных полосок коровьей кожи, обильно смазанную салом — флагеллум.

— Тебе понятен приговор? — прогремел Гай Веррес, упиваясь своим всевластием.

Патриций, стоявший на коленях, улыбался. Он молчал.

Один из рабов тотчас задрал тогу на голову обвиняемого, оголяя мощную спину, и обвязал её полы вокруг шеи.

Патриций не шевельнулся. Все, чего он хотел сейчас — не дать толпе получить удовольствие от происходящего.

Рабы повалили его на живот, раскинули ему руки, насели коленями на предплечья. Их глаза горели недобрым азартом. Раб с плетью решительно шагнул вперед, замахиваясь, и его лицо исказил звериный оскал.

Мгновение, и на спину патриция обрушился первый сильный удар. Среди замершей площади разнесся глухой стон. Следом безостановочно посыпались следующие удары.

Гая Трациния Лопиата лишали последнего, что у него осталось — чести. Никто не оставлял патрицию права на сатисфакцию.

Плети мелькали в воздухе Форума и ложились на спину мужчины. Обычно при порке преступники кричали и молили о прощении, но из стиснутых губ Лопиата доносилось лишь сдавленное шипение.

В глазах палачей горели яростные искры, плеть обжигала тело и забирала последние крохи жизненных сил. Пока рабы продолжали порку, квестор повернулся к толпе.

— Тот, кто принесет голову сына этого мерзавца, получит свою награду.

По Форуму вновь прокатился рокот, а стоявший в первых рядах раб воспользовался всеобщим возбуждением и поднял с земли папирус, оставленный ему господином за несколько минут до смерти. Раб исчез в толпе, скрывшись в просвете одной из улиц. Записку, оставленную ему господином, раб читал, будучи свободным человеком. Господин просил спасти его сына в обмен на свободу…

Глава 2

Легкий ветерок приятно обдувал тело. Чувство такое привычное, будто заснул под вентилятором. В руках свежий «23 регион», на газетке вяленый рыбец, а по телевизору — матч премьер-лиги. Правда, запах вокруг такой терпкий, жена что, перевернула на себя флакон духов?..

Мысли оборвались, перед глазами застыло лицо Витька, искореженное предсмертной мукой. Меня изрешетили со спины, как сито, но я жив?

Не буду спешить с выводами.

Я проморгался и увидел перед собой… мулаток, едва прикрытых повязками из очень тонкой ткани, несмело прикрывающих зону бикини.

Пять экзотических шоколадок кружили вокруг меня, как пчелы над пасекой. Одна обмахивала меня веером, разгоняя опахалом духоту. Вторая распаривала мои ногти в ванночке с горячей водой. Еще две африканские богини извивались у стены в танце, держа глиняные чаши, из них подымался дымок с тем самым терпким запахом благовоний. Я засмотрелся, но пятая мулатка поднесла к моим губам серебряную чашу с вином.

Говорил мне хан, не ходи за бархан… та-а-ак, это что, потаенные эротические фантазии? Обнаженные красавицы, любые прихоти? Занятно очень, однако чашу с вином я от себя отодвинул.

— Обожди, красавица.

Слова прозвучали на незнакомом языке. Французский? Испанский? Румынский… стоп, это старая добрая латынь. Я понял, что думаю тоже на латыни, примем с той же легкостью, как на родном русском.

Отвергнутая мулатка виновато склонила голову. А я несколько секунд смотрел на собственную руку. Исчез протез. У меня снова была рука — живая, из мяса, кожи и костей. По телу приятно расползлись мурашки.