Карл Юнг. В поисках себя - Фредерик Ленуар

и боюсь “слепых последователей”. Каждому я оставляю свободу обращаться с фактами по-своему, так как и сам позволяю себе эту свободу».

Но в глубине – и в этом мы можем понять обеспокоенность фрейдистов и других философов – Юнг выступает с радикальной критикой слепого доверия Фрейда к разуму в понимании философии Просвещения. Следом за Кантом и Ницше, которых он жадно читал, Юнг выступает значительным деконструктором.

«Философское высказывание – продукт определенной личности, живущей в определенное время и в определенном месте, – утверждает он. – Оно не является результатом исключительно логического и безличного процесса. В этом смысле предложение прежде всего субъективно. Имеет или не имеет оно объективной ценности, зависит от количества людей, которые думают одинаково. ‹…› Такая критика совсем не нравится философам, так как они охотно считают философский интеллект идеальным, полностью независимым инструментом философии. Однако этот интеллект – функция, зависящая от психики индивидуума, определяемая субъективными условиями, не говоря уже о влиянии окружающей среды» [6].

Он также критикует сциентистское видение, унаследованное из XIX века и до сих пор широко распространенное, идеальным представителем которого был Фрейд. Согласно ему, общепринятые научные теории представляют совершенно объективное и конечное видение реальности. В этом Юнг опережает свое время. Наше видение науки фактически перевернулось благодаря плодотворной работе научных философов, таких как Карл Поппер, показавший ограниченность научного знания, или Томас Самюэль Кун, разработавший определение парадигмы: научного открытия, получившего признание только тех ученых, которые на какое-то время представили научному сообществу стандарты проблемы и решения, до тех пор пока не появится новая парадигма и не принесет с собой новую теоретическую основу и новые концепции. Именно это пережила физика в ХХ веке с революцией, устроенной Энштейном, а после с переворотом квантовой механики, поставившим с ног на голову прежние общепризнанные теории. Юнг это уже прекрасно понимал: «Это общая иллюзия – верить, что все известное нам на сегодняшний день равно тому, что мы когда-либо можем узнать. Ничто настолько же не уязвимо, как научная теория, так как это лишь эфемерная попытка объяснить факты, а не вечная истина сама по себе» [7].

Важно отметить, что Юнг хорошо различает факты и их интерпретацию. Он прежде всего эмпирик, который провел свою жизнь, коллекционируя факты. Чтобы лучше понять человеческую психику, он не прекращал наблюдать за собой, исследовал за всю свою долгую карьеру психиатра десятки тысяч пациентов и интерпретировал более 80 000 снов! В то же время он сравнил этот эмпирический материал с мифами, верованиями и символами множества мировых культур, которые изучал десятилетиями. Основываясь на этих фактах, он старался разработать теории и интерпретации, некоторые из них эволюционировали на протяжении всей его жизни. Он предупреждает нас не о реальности фактов, но об их интерпретации, которая навсегда останется относительной и зависимой от нашей психики: «Нет ни одной точки зрения, расположенной выше или ниже психологии, с которой мы смогли бы вынести однозначное суждение о природе психики» [8].

Юнг не только нажил врагов со стороны фрейдистов и мыслителей-рационалистов, но и был жестоко атакован теологами и религиозными авторитетами. Не делая акцент на ограниченности разума, он радикально критиковал религию, особенно христианство, в котором подчеркивал потерю внутреннего и истинного духовного рвения. «Христианская цивилизация оказалась жуткой пустотой: это не более чем внешняя оболочка, – пишет он. – Человек внутри себя остался на обочине, и поэтому не изменился. Состояние его души не отвечает верованию, которое он исповедует. Внешне все в порядке: в картинках и словах, в церкви и Библии, но всего этого нет внутри» [9]. Его критика религий совсем иная, чем критика Фрейда или философов-материалистов, которые воспринимали любую веру или религию как чистую иллюзию. Юнг критикует ложную позицию религий, но при этом он не антирелигиозен. Эта критика формализма и излишнего внешнего проявления религиозности (за которую он и испытал на себе ярость теологов) сопровождается у Юнга убеждением, что душа обладает по своей природе религиозной функцией и что уничтожение этой функции – одна из величайших драм современного ему европейского человека (что Ницше уже подчеркивал по-своему). Однако Юнг полагает, что европеец и без религии может раскрыть в глубинах своей психики этот доступ к священному, к «нуминозному», которого ему так не хватает.

И на этот раз, поскольку он подчеркивает антропологическое религиозное измерение человека, он снова становится мишенью для материалистов. Атакованный со всех сторон, так как его мысль разрушает традиционные концепции и разделения, Юнг не перестает напоминать, что он никогда не был кем-то иным, кроме врача-эмпирика, и что он не разрабатывает теории, которые не основаны на подтвержденных фактах. Так он отвечает Мартину Буберу[4], который уничижительно назвал его «раннехристианским гностиком», и упрекает его в негативном восприятии религий:

«Мой цензор позволит указать, что другие, в свою очередь, воспринимали меня не только как гностика, но и как его противоположность, а также как деиста и как атеиста, как мистика и как материалиста. В этом хоре различных мнений я не хотел бы придавать слишком много значения тому, что я сам думаю о себе; я лучше процитирую суждение, происходящее из источника, объективность которого невозможно поставить под сомнение: я говорю о редакционной статье British Medical Journal от 9 февраля 1952 года: “Сперва факты, а потом теории – ключевой концепт работ Юнга. Он эмпирик в общем и целом”. Я полностью одобряю это мнение» [10].

Несмотря на то что он никогда не хотел построить систему, Юнг все же сделал фундаментальные открытия, которые обогатили и даже перевернули наше восприятие человека, достоверность и последствия которых мы только начинаем оценивать. Я раскрою их на протяжении всей этой работы, но уже могу коротко отметить, что он переопределил фрейдистское понятие либидо, понимая его как жизненный импульс, а не как сексуальное влечение, и понятие бессознательного, раскрывая в нем творческие свойства и добавляя к личному бессознательному понятие бессознательного коллективного, которое связывает нас с предками и символами наших культур. Он изучал мифы и универсальные символы и разработал понятие архетипа как первоначального символа, вписанного в человеческое бессознательное. Он создал теорию синхронистичности, которая показывает, что два события могут быть связаны между собой не только причинами, но и смыслом, постулируя существование измерения реальности, которая пока ускользает от нашего научного сознания.

Он показал, что диалог между сознательным и бессознательным (особенно посредством анализа наших снов и синхронистичности жизни, нашего активного воображения, художественного творчества) способствует самопознанию, которое позволяет нам «индивидуализироваться», то есть стать полностью самими собой и осознать то, что индусы называют «самостью», – целостность бытия. Процесс индивидуации позволяет разоблачить ложную картину самих себя, которую мы хотим представить другим (персона), объединить мужскую часть (анимус у женщин) и женскую (анима у мужчин), пройти через нашу тень, другими словами – темную, подавленную часть нас самих, и примирить наши противоположности. Речь идет о внутреннем опыте, алхимии бытия, которая приобретает в высшей степени духовный характер.

Юнг не только описывает этот процесс со стороны – он сам его испытал. «Моя жизнь – это история бессознательного, преуспевшего в своей реализации» [11], – пишет он в предисловии автобиографической работы, опубликованной вскоре после его смерти. И дальше он уточняет:

«Мои труды могут быть восприняты как множество станций моей жизни; они – олицетворение моего внутреннего развития, потому что, посвятив себя содержанию бессознательного, человек формирует себя, определяет свою эволюцию, свое превращение. Моя жизнь – это мое действие; мой труд, посвященный духу, – моя жизнь; одно от другого неотделимо. Все мои сочинения, можно сказать, задачи, навязанные мне изнутри. Они родились под влиянием судьбы. То, что я написал, растопило меня самого изнутри. Я дал голос духу, который взволновал меня» [12].

После разрыва с Фрейдом Юнг пережил период депрессии, ознаменовавший начало его борьбы с собственным невероятно плодотворным бессознательным, из которого зародились великие идеи и последующие открытия. Это «мистика» характера Юнга, но мистика «дикая», как любил называть ее философ Мишель Юлен, которая исходит не столько от религиозных верований субъекта, сколько от его глубины его существа.

Если Юнг – мыслитель, которого можно квалифицировать как «спиритуального» или «спиритуалиста», то это не из-за идеалистической