Пасынки Степи - Хайдар Маратович Байзаков

И на профилях в Facebook практически все были похожи друг на друга: в обязательных костюмах, на рабочих местах в служебных кабинетах. Преисполненные важности, лишь тени улыбок на сосредоточенных лицах. Демонстрирующие свое положение и серьезность должностных обязанностей. Однотипные фотографии. Скучные, не интересные.

Интернет-тусовка Facebook, рожденная по замыслу его создателя для развития общения, для них же, работников мужского пола с левого берега столицы, превратилась в вывеску достижений социальных статусов.

Приближаясь к своему району, Аманжол продумывал линию поведения. «А вдруг придется драться с пьяным? Как выглядит оппонент, что из себя представляет, как человек, как мужчина? А что если у него есть оружие или вдруг схватится за нож? Непредсказуемы и опасны алкаши». Чем ближе был дом, тем тревожней становились мысли. Все психологически здоровые люди опасаются неизвестности, столкновений. Все хотят избежать драки, конфликта.

Глубоко вздохнув и резко выдохнув воздух, как когда-то давным-давно перед выходом на ринг, Аманжол постучал. Дверь тут же открылась. В прихожей стоял хмурый мужчина. Гораздо выше ростом и шире в плечах незваного гостя.

– Знаешь, зачем я здесь? – строго спросил визитер, отмечая про себя длинные узловатые руки и перебитый нос хозяина квартиры. Перегар явно ощущался в спертом воздухе.

Сам незваный гость выглядел, как официальное лицо. Благодаря спортивному прошлому и еще когда Аманжол коротко стригся, его, одетого в строгие костюмы, принимали за сотрудника силовых структур. Бывая на вечеринках у знакомых полицейских, видевшие его впервые быстро принимали за своего. Один взрослый родственник, исколесивший полмира, уверенно говорил, что по племяннику плачет Лубянка, либо Большой театр.

– Да. Ваши уже приходили, – хмурое выражение не покидало лицо пьющего.

– А почему тогда продолжаем? – грозно спрашивал миссионер.

В прихожую на шум вышла жена скандалиста. Ее измученный вид производил впечатление загнанной тягловой лошади, бессмысленно тянущей свой воз. Это ощущение усиливали темные круги под глазами, желтый старый синяк на лице, разорванный халат на плече. Она уже ничего не стеснялась, как женщина. Печальным и усталым голосом она монотонно произнесла: «Он вообще-то хороший, когда трезвый. Только когда выпьет, тогда остановиться не может. А так он заботливый».

Аманжолу, привыкшему видеть в своем окружении опрятных, ухоженных, да и просто бойких женщин, стало неловко. Это уж насколько в наше время можно так оскотиниться, чтобы вымещать свою злобу кулаками на жену? Это уж насколько можно было себя не уважать, чтобы позволять такое над собой творить?

– Собирайся, выйдем, – кратко сказал он, разворачиваясь к двери. «Продолжать играть роль сотрудника силовых органов, пугать его, грозить ему», – выработал для себя план действия ходок, примеривший на себя образ главного персонажа из сказки «Кот в сапогах».

Тихо приоткрылась межкомнатная дверь, и в прихожую вышел мальчик лет десяти. Худенький, в маечке и шортиках, он подошел к родителям и нервно перебирая пальцами сомкнутых рук, заученно сказал: «Не забирайте папу». Заметны были свежий синяк на скуле, ссадины, царапины на острой ключице и неприкрытые слезы в больших глазах. Свежие слезы поверх старых.

– Гад, ты че творишь!? – порывистый и быстрый на реакцию Аманжол резко шагнул к мужчине. Маленький мальчик при виде агрессии натренировано стал плакать, пытаясь спрятаться в складках халата мамы.

Громкий звонок сотового телефона прервал сцену. Продолжая внутренне клокотать от ярости, разъяренный визитер быстро вытащил из внутреннего кармана пиджака трубку. Неожиданно шальная мысль пришла ему в голову.

– Да, майор! – громко крикнул он.

– Аманя, это я, – удивленно произнесла Асем.

– Майор, я на месте. Случай тяжелый. Машину пошли за мной.

– А, поняла, – в трубке раздался тихий смех, слышный только ему.

– И камеру подготовь. Только не общую, четвертую. А девятую, ту самую. Да, да, где насильники, убийцы сидят. Закроем его на двадцать четыре часа. Пусть его опустят по полной за это время. Да, дай указание. Пусть встречают. Чтобы инвалидом вышел оттуда!

– Есть, мой генерал! – помимо слов невидимый воздушный поцелуй ярче всего выражал восхищение мужем.

Во время телефонного разговора незваный гость, не отрываясь, смотрел на хозяина квартиры. В глазах пьяницы и дебошира отражался ужас от картины будущего, отчетливо нарисованной незваным гостем.

– Пошли! – рыкнул фейковый служитель правопорядка сам еще не зная, что делать дальше.

В холле ожидая лифт, Аманжол наблюдал, как семейного тирана била мелкая дрожь от страха. Маленькими шагами на непослушных ногах тот подошел к подъехавшему лифту, но нерешительно остановился, так что пришлось грубо подтолкнуть его в развернутые двери.

Как только они оказались в кабине лифта, ведомый рухнул на пол и вцепившись крепко в настенные поручни стал жалобно причитать: «Я не выйду, я не выйду. Простите меня, пожалуйста». Крупные слезы стекали по небритым щекам, но он их не утирал, боясь освободить руки.

Слабая собака, чувствуя силу другого пса, подставляет открытую шею, сдается без борьбы, поджав хвост, подползает к более мощному зверю. Так и семейный тиран, позорясь, стоя на коленях, униженно и жалостливо просил пощады. Гадливо и брезгливо от всего увиденного стало Аманжолу. Поэтому он принялся избивать вначале ногами. Лениво пнул по руке. Не встретив сопротивления, услышав лишь жалостливый всхлип, пнул уже по лицу. Острие ботинка порвало кожу на скуле. Войдя в кураж, наметив цель, с размаху воткнул кулак в раскрытый бок. Потом пошли серии из акцентированных ударов.

Когда лифт приехал на первый этаж, и раскрылись двери перед немногочисленными ожидающими, то ужасная картина предстала им. Прилично одетый мужчина, яростно дыша, четко проговаривал каждое слово скулящему окровавленному человеку, не встающему с колен и прикрывающему голову обеими руками: «Сегодня я тебя не забираю. Только попробуй обидеть домашних. В следующий раз будет гораздо хуже».

Тяжело возвращаться из приграничного состояния в привычный спокойный образ. Когда уходишь за грань гуманного, когда прощаешься с цивилизованным миром, переход в обратное состояние тяжел. Те, кто давал волю своему первобытному животному началу, кто чуял запах крови, тот поймет.

Поэтому судья и палач в одном лице не сразу поспешил домой. Не хотел, чтобы семья видела его в таком состоянии. Сняв по пути душащий галстук и спешно пройдя квартал, он в знакомом заведении залпом выпил сто граммов коньяка, не чувствуя обжигающую жидкость.

После этого происшествия мужчина был удивлен резко проявившимся интересу к нему со стороны жителей дома, а особенно, со стороны молодых женщин. Сталкиваясь во дворе, одинокие мамаши с детьми, да и просто дамочки приветливо и многозначительно улыбаясь здоровались, провожая его взглядами.

Обычным вечером, ужиная всей семьей, Аманжол недоуменно говорил жене.

– Представляешь? Какой-то сосед полчаса нес всякую чушь