Император Пограничья 2 - Евгений И. Астахов

а также вздёрнул уважаемого нашего старосту Савелия Рындина и почтенного купца Макара Гривина. Бесспорно это пробуждение его нечистого дара, которым он подавил восстание и силой покорил народ.

До его появления жили мы по чести и справедливости, каждый знал свой достаток и имел торговый интерес. А ныне что? Даже честное предложение принять в оплату за лошадей охотничьи трофеи он с презрением отверг, угрожая страшными карами. Будто мельничный жернов, перемалывает он своей гнусной властью всякую возможность честного заработка, не гнушаясь при этом шантажом и запугиванием.

В лесах это паскудное отродье без меры истребляет зверьё и рубит деревья, разоряя княжеские угодья, присваивая себе природные сокровища, а позже быстрым обогащением развращает умы впечатлительных селян, заманивая их в свою разбойничью ватагу.

Правду говорю вам, собирает боярин свою дружину из отпетых головорезов. День и ночь обучает их военному делу, наращивая силы. А съездив на торги, привёз целые обозы припасов и дорогих товаров. Где же взял на них средства, ведь прибыл он в Угрюмиху без копейки за душой? Нажился на крови и разбое, истинно так.

Ведь разъезжает он по округе, грабя честных людей. Скольких невинных путников сгубил — одному Богу известно, но приехали он и его люди все в чужой крови и хвалились, что перехватили обоз торговца Гривина, получив богатую добычу.

А каким был до него наш староста! Мудрый и праведный муж, радевший об общем благе. Тем трагичнее его судьба… Жестокий Платонов и его сгубил, обрёк на позорную казнь. Перед смертью несчастный Савелий даже провозгласил, что не держит ни на кого из нас зла. Настолько кротким и благочестивым человеком он был…

Прохоров, этот ирод, жестоко пытал и также лишил жизни почтенного Макара Гривина, несправедливо обвинив того в нелепом сговоре с Савелием. А всё из-за своей ненасытной алчности, корыстолюбия и желания прибрать к рукам чужое добро.

А ведь этот благородный торговец посещал нашу деревню, выкупая трофеи у охотников, чтобы те могли прокормить свои семьи. Осмелюсь напомнить, что я уже докладывал вам, что эти браконьеры незаконно добывают Реликты и Эссенцию в княжеских угодьях, нагло обкрадывая Ваше Сиятельство.

Истинно говорю Вам, Прохор Платонов есть разбойник и душегуб, чернокнижник, бунтовщик и злодей. Если его не обуздать, он погубит всю округу, ввергнув её в междоусобицу и кровопролитие. Умоляю Вас, не дайте злодею властвовать над честными людьми! На вас лишь уповаем и в Вашей твёрдой руке видим своё спасение!'

Подписи внизу страницы не оказалось, но я не сомневался, что отправитель сего пасквиля не забыл указать своё имя. Поскольку клеветал не из любви к искусству, или, во всяком случае, не только из неё, а в расчёте на награду. Награда же невозможна, если личность отправителя неизвестна.

Чем дальше я читал, тем больше веселел. Всё хорошее, что я делал, беззастенчиво перевиралось и подавалось в извращённом свете. Моя победа над разбойниками выставлялась как жестокая расправа над невинными путниками. Добыча ценных ресурсов преподносилась как разграбление княжеских угодий. Военные тренировки ополчения называли созданием банды головорезов, а поставки с торгов — неуёмной жадностью и желанием набить мошну.

Дочитав последние строки, я откинулся на спинку стула, с трудом сдерживая хохот. Момент вроде как не располагал к веселью, но очень уж потешно выглядело это всё. Странно, что меня до кучи не обвинили в поедании младенцев.

Подавив эмоции, я взял себя в руки и посмотрел на Волкова. Тот сидел с нагло-довольным видом, всем своим существом излучая торжество.

— Вот такие дела, сударь, — протянул он. — Выходит, вы тот ещё злодей. Ну да ничего, от правосудия ещё никто не уходил.

Картина стала необычайно чёткой.

В Угрюмихе завёлся предатель.

Кто-то, знающий детали известные только местным жителям и желающий любой ценой от меня избавиться. Этот человек не гнушался лгать и изворачивать факты. Он находился в деревне всё время, внимательно следил за каждым моим шагом. И теперь его ложь стала весомым аргументом в руках княжеского прихвостня.

Пока я был сосредоточен на заботах по укреплению села, враг спокойно точил нож, чтобы воткнуть мне его в спину. С такими «уликами» дознаватель с лёгкостью упечёт меня за решётку или даже вздёрнет хоть сейчас на главной площади. Никто, пожалуй, и не пикнет. Разве что Василиса да Захар расстроятся.

И всё же шанс избежать незаслуженной участи оставался.

Мне нужно выяснить, кто этот предатель. Разоблачить ублюдка, что пытается разрушить всё, чего я достиг. Только вырвав оружие из рук Волкова, я смогу спасти и себя, и Угрюмиху. А то, что достанется и им сомнений не оставалось. Не зря же этот злопыхатель повторил про незаконную добычу Реликтов. Именно от него княжеские люди и получили изначально эту информацию.

А я ещё подивился во время разговора с Сабуровым, откуда бы ему знать, чем занимаются в отдалённой деревеньке. Ведь те самые «строптивые браконьеры» вряд ли будут открыто каяться в своих прегрешениях. Каяться не пришлось, нашёлся доброхот, сдавший своих собственных земляков с поличным.

Я глубоко взлохнул, борясь с желанием немедленно ринуться на поиски крысы. Надо было сохранять хладнокровие. Действовать разумно, а не сгоряча. Осталось лишь набраться терпения и завернуть предателя в его же собственные сети.

— Вы, я полагаю, проведёте честное и непредвзятое расследование, господин дознаватель? — холодно спросил, глядя Волкову прямо в глаза. — Ведь нужно тщательно разобраться во всех фактах дела. Не дай бог окажется, что меня оболгали, верно?

— Безусловно, — хмыкнул Лука. — Я допрошу всех жителей деревни. Слава Богу, их здесь немного. Вот и проверим, чьи показания являются истинными, моего свидетеля или ваших.

— Замечательно, тогда вверяю свою судьбу в ваши руки и полагаюсь на то, что правда восторжествует.

Конечно, восторжествует, потому что я найду вероломную тварь, написавшую этот лживый навет и заставлю сожрать собственную печень.

— Вы слишком спокойны для человека, которого обвиняют в убийстве, — в голосе дознавателя звучало подозрение, но за показной жёсткостью пряталось лёгкое замешательство.

Прочитать его эмоции и угадать ход мыслей было не сложно. Он ощущал исходящую от меня уверенность, и это его настораживало. Ведь я не испытывал и тени страха, что обычно свойственно людям, против которых выдвинуты столь серьёзные обвинения.

— Спокойствие — признак чистой совести, — я чуть заметно развёл руками и улыбнулся уголками губ. — Но если вы очень хотите, я могу устроить истерику. Сыграю не хуже прославленного актера из Владимирского академического театра.

— Посмотрим, как вы будете паясничать, когда вас поведут на эшафот!