Мост через реку Квай - Пьер Буль

Выходило, что в лагере действует режим Никольсона — еще более драконовский, чем у японцев.

— Главное, — говорил полковник Клиптону, когда тот указывал, что в сложившейся обстановке с рядовыми следовало бы обращаться помягче, — ребята должны помнить, что в лагере мы остаемся их командирами. Мы, а не эти японцы. Иначе они перестанут быть солдатами и превратятся в рабов.

Как всегда, беспристрастный Клиптон должен был согласиться, что в рассуждениях полковника есть логика, а его поступки продиктованы лучшими намерениями.

Эти месяцы, проведенные в Сингапуре, пленные вспоминали сейчас, как эру благоденствия, и тяжко вздыхали, сравнивая их с теперешней жизнью в негостеприимном таиландском краю. Их везли сюда в поезде бесконечно долго через всю Малайю, а затем гнали пешком сквозь джунгли; ослабевшие в тяжелом климате от недоедания, люди побросали дорогой все, что у них было. А легенды, уже слагавшиеся вокруг будущей железной дороги, никак не прибавляли бодрости.

Полковника Никольсона с его частью доставили в Таиланд немного позже других, когда работы уже начались. Первые контакты с новым японским начальством после изнурительного марша были мало обнадеживающими. В Сингапуре пленные имели дело с солдатами-фронтовиками, которые, едва с них схлынуло опьянение победой, вели себя не более жестоко, чем это сделали бы победители-европейцы. Японские офицеры, назначенные командовать пленными на строительстве дороги, выглядели совсем иначе. Они сразу повели себя как свирепые каторжные надзиратели, грозя превратиться со временем в садистов-мучителей.

Норма выработки была бы невелика для взрослого, нормально питающегося человека, но она была не под силу измученным и изголодавшимся за два месяца людям. В результате англичан держали на стройке с рассвета до глубокой ночи. При малейшей оплошности конвойные с руганью набрасывались на пленных, нещадно избивая их. Деморализованные люди жили в постоянном страхе перед наказаниями. При взгляде на них Клиптон пришел в волнение. В лагере свирепствовали малярия, дизентерия, бери-бери и фурункулез; лагерный врач сказал Клиптону, что опасается вспышки эпидемии — она грозила обернуться катастрофой, поскольку у него не было самых элементарных лекарств.

Полковник свел на переносице брови, но ничего не сказал. За этот лагерь «отвечал» не он; он был здесь как бы на правах гостя. Один-единственный раз он выразил негодование английскому подполковнику, старшему по чину офицеру лагеря, когда увидел, что пленные офицеры даже в звании майора участвуют в работах наравне с солдатами. Они копали и возили на тачках землю как чернорабочие. Подполковник потупил взор. Он ответил, что всеми силами пытается воспротивиться унижению, но вынужден был покориться грубой силе, иначе лагерю грозили массовые репрессии. Полковник Никольсон покачал головой, как бы выражая сомнение, в приведенном доводе, и вновь величественно замолк.

На пересыльном пункте пленные пробыли два дня. Затем японцы раздали им скудный паек на дорогу и выкроенные из грубой материи треугольники, именовавшиеся «рабочими спецовками»; кроме того, к ним обратился с речью генерал Ямасита. Стоя на деревянной эстраде, при сабле и серых парадных перчатках, генерал объяснил им на плохом английском языке, для какой цели указом его императорского величества пленных передали под его команду.

Речь продолжалась больше двух часов, уязвляя слух и национальную гордость англичан не меньше, чем брань и побои конвойных. Генерал заявил, что японцы не держат против пленных зла, поскольку те были обмануты лживыми посулами своего правительства; что пленные могут рассчитывать на гуманное обращение, если станут вести себя «по-дзентельменски», иными словами — честно и не щадя сил способствовать развитию южноазиатской сферы сопроцветания [Термин «сопроцветание» был пущен японской пропагандой во время Второй мировой войны. «Сфера сопроцветания» включала Японию и часть оккупированных ею азиатских стран. (Примеч. пер.)] — что пленные должны быть благодарны его императорскому величеству, давшему им возможность искупить свою вину участием в строительстве железной дороги. Затем Ямасита предупредил, что не потерпит нарушений дисциплины и неповиновения. Леность и недобросовестность будут считаться преступлением. Малейшая попытка к бегству — наказана смертью. Английские офицеры отвечают перед японской администрацией за своих солдат.

— Болезнь не считается оправданием, — добавил генерал Ямасита. — Разумный труд прекрасно поддерживает физические силы. Даже дизентерия обходит людей, отдающих все свои силы на выполнение долга перед императором.

Он закончил с воодушевлением, которое привело слушателей в ярость.

— «Работать задорно и весело» — таков мой девиз, — сказал генерал. — С сегодняшнего дня он должен стать и вашим девизом. Честные работники могут рассчитывать на мою поддержку и на самое лучшее отношение со стороны офицеров великой японской армии, в чье распоряжение вы поступили.

После этого каждую часть направили на закрепленный за ней участок. Полковник Никольсон оказался со своими солдатами в самом дальнем лагере, на берегу реки Квай, всего в нескольких милях от бирманской границы. Комендантом там был полковник Сайто.

С первых же дней в Квайском речном лагере сложилась взрывчатая атмосфера.

Началось с того, что полковник Сайто распорядился выгнать пленных офицеров на работы вместе с солдатами. В ответ последовало вежливое, но твердое возражение полковника Никольсона: британские офицеры призваны командовать, а не махать лопатой или киркой.

Сайто выслушал ответ без раздражения, и это показалось полковнику добрым знаком. Комендант отослал его, сказав, что подумает. В надежде, что все образуется, полковник Никольсон вернулся в бамбуковую хижину, отведенную ему вместе с Клиптоном и еще двумя офицерами. Там, уже для собственного удовольствия, он повторил доводы, заставившие японца пойти на попятный. Все аргументы казались ему неоспоримыми, особенно последний: вряд ли несколько человек, малопривычных к физическому труду, решат исход дела, зато в качестве руководителей они внесут существенный вклад. Лагерная администрация наверняка заинтересована в быстрейшем завершении работ, поэтому ей не стоит лишать авторитета британский командный состав, ставя его на одну доску с солдатами. Никольсон с жаром развивал этот тезис перед собственными офицерами.

— Разве я не прав? — обратился он к майору Хьюзу. — Вы вот, как бывший директор предприятия, можете представить подобную стройку без руководства?

Штаб полка, сильно поредевший к исходу трагической кампании, насчитывал теперь лишь двух офицеров, кроме врача Клиптона. Никольсон сделал все, чтобы не разлучиться с ними в Сингапуре. Он не только ценил их советы, но считал должным обсуждать в коллективе все важные решения, прежде чем окончательно принять их. Оба офицера,были призваны из запаса. Один, майор Хьюз, до войны был директором горнорудного предприятия в Малайе. Он был призван в полк Никольсона, и тот сразу оценил его организаторские способности. Второй, капитан Ривз, до мобилизации был инженером общественных работ в Индии. Попав в саперную роту, он после первых боев оказался отрезанным от части и пристал к полку Никольсона, который сделал его вторым советником. Полковник любил быть в окружении специалистов.

— Вы совершенно правы, сэр, — ответил Хьюз.

— Я того же мнения, — сказал Ривз. — На строительстве железнодорожного полотна и моста (а я думаю, предстоит наводить мост через реку Квай) недопустимы никакие скороспелые импровизации.

— Да, ведь вы специалист по этим работам, — подумал вслух полковник. — Как видите, я пытался хоть как-то урезонить этого безмозглого выскочку.

— И потом, — добавил Клиптон, глядя на командира, — если соображений здравого смысла окажется недостаточно, есть ведь «Сборник законов о ведении войны» и международные конвенции.

— Да, есть международные конвенции, — подтвердил полковник Никольсон. — Но я приберег их для следующего раза, если потребуется.

Клиптон говорил с оттенком грустной иронии, сильно опасаясь, что призыва к здравомыслию коменданта будет недостаточно. Он уже был наслышан о характере Сайто в пересыльном лагере. Еще как-то слушавший возражения в трезвом виде, японский офицер становился невменяем, когда напивался.

Полковник Никольсон заявил свой протест утром первого дня, отведенного пленным на устройство в полуразвалившихся бараках. Как он и обещал, Сайто подумал. Возражения полковника показались ему подозрительными, и, чтобы освежить голову, он зашел к себе выпить. По мере того как он пил, Сайто все больше убеждал себя, что полковник нанес ему недопустимое оскорбление, осмелившись обсуждать его приказ. И подозрение постепенно сменялось в нем глухой яростью.