История Австрии. Культура, общество, политика - Карл ВОЦЕЛКА

Вплоть до конца XII в. Штирия, куда до 1918 г. входила также обширная область на юге, где преобладал словенский язык, совершенно самостоятельно развивалась под властью династии Траунгау. Играя важную роль при всех переделах габсбургских земель, происходивших в конце средневековья и в раннее новое время, Штирия сохраняла известную самобытность, а ее столица Грац на протяжении многих столетий оставалась одной из главных резиденций династии Габсбургов.

Каринтия и Тироль лишь в XIV столетии – уже после пресечения династии Бабенбергов – примкнули к комплексу земель, которому предстояло стать Австрией. Карантания, в раннем средневековье весьма обширная и важная политическая единица, существенно уменьшилась в размерах после отделения от нее Штирии и в силу ряда политических обстоятельств утратила свое господствующее положение в альпийской области. Впоследствии ни один каринтийский город (ни Клагенфурт, ни еще более старинный центр Санкт-Файт) никогда не становился резиденцией государя и земельным центром надрегионального значения.

Совершенно иначе протекало развитие земли Тироль, которая прежде была гораздо больше по размерам, чем нынешняя федеральная земля. До 1918 г. она охватывала также немецкий и романский Южный Тироль, то есть сегодняшние итальянские провинции Трентино и Альто-Адидже. Вплоть до начала XIX в. эти части страны обладали особым правовым статусом. Представители господствующего класса – богатые дворяне-землевладельцы и духовенство – заседали в тирольском ландтаге, то есть были тирольскими сословиями; с другой стороны, сама эта область не находилась в юрисдикции Габсбургов, а была подчинена епископам Бриксена (Брессаноне) и Триента (Тренто). Поэтому исторически Тироль имел три центра власти: габсбургский в Инсбруке, который функционировал очень долго (1396–1490, 1564–1665), и сохранявшиеся до начала XIX в. княжеские дворы епископов в Триенте и Бриксене.

Подобно отдельным частям Тироля, Зальцбург также находился под властью князя церкви, архиепископа Зальцбургского, отправлявшего власть в подчиненной ему области в качестве духовного суверена. Этот зальцбургский правитель был, пусть даже и в меньшей степени, чем тирольские епископы, теснейшим образом связан с австрийскими интересами и имел постоянные культурные контакты с пограничными габсбургскими землями – Верхней Австрией, Каринтией и Штирией, с которыми активно /5/ взаимодействовал. Лишь в беспокойные наполеоновские времена Зальцбург окольным путем вошел в состав Австрии. Сначала земли архиепископа послужили возмещением для тосканского герцога из династии Габсбургов, чьи владения отошли к Наполеону, и лишь после этого зальцбургские территории перешли во владение Австрийского дома.

Впрочем, наиболее сложный процесс формирования пережила самая западная из нынешних австрийских федеральных земель – Форарльберг. Первыми владениями в этом регионе Габсбурги смогли обзавестись уже вскоре после приобретения Тироля, однако полное территориальное объединение этой чрезвычайно раздробленной области удалось завершить лишь в середине XIX столетия.

Последняя из сегодняшних федеральных земель, Бургенланд, (Вена, кстати, только в 1920 г. была отделена от Нижней Австрии) окончательно вошла в состав Австрии лишь в 1921 г. Немецкоязычная часть Западной Венгрии (с хорватским и венгерским меньшинствами) была после первой мировой войны передана Австрийской Республике, однако установить контроль над большей частью спорных территорий (Эденбург/Шопрон после плебисцита отошел к Венгрии) удалось только в 1921 г., когда туда вступила австрийская жандармерия, – армией в ту пору Австрия не располагала.

Уже из этого краткого обзора видно, что девять федеральных земель нынешней Австрии не представляют собой единого целого ни в историческом, ни в языковом (в стране есть баварские земли, алеманский Форарльберг и языковые меньшинства), ни в культурном отношении. Вплоть до позднего средневековья оставался открытым вопрос, какая из областей могла бы стать центром возможного «объединения». К тому же при множестве различных договоров о наследовании вполне могли бы сохраниться собственные династии и на других территориях, что также могло придать истории региона совершенно иное направление.

Первые попытки конституировать некую «общую государственность» для области так называемых наследных земель имели место уже в позднее средневековье и раннее новое время, когда Габсбурги, объединяя ландтаги, постарались создать общее сословное представительство и сформировать у своих подданных общее государственное сознание. Однако эти первые нерешительные попытки потерпели неудачу, столкнувшись с рядом объективных факторов. Династическое «государство, основанное на /6/ личной связи», как называют его современные исследователи, с его неоднородной правовой структурой и ярко выраженным осознанием отдельными областями собственной «исторической индивидуальности» могло быть сначала преобразовано только в абсолютистско-бюрократическое государство. Это административное и институционное преобразование настойчиво осуществлялось, начиная с XVIII в. Формирование идентичности, связанной с этим общим государством, было затруднено, поскольку сильная привязанность к своей земле даже сегодня остается, по меньшей мере, столь же существенной, как и центральная государственная идея. Даже «мистер» и «мисс Австрия» в 2000 г. ощущали себя, прежде всего, венцами и тирольцами.

История Австрии имела бы исключительно местное значение, если бы область, подвластная династии Габсбургов, ограничивалась лишь теми девятью землями, что образуют в настоящее время Австрийскую Республику. Именно экспансионистская политика Габсбургов способствовала увеличению территории государства, сделав его богаче, политически могущественнее и создав – благодаря взаимодействию различных народов – предпосылки более плодотворного развития культуры. В тесном контакте с австрийским государственным ядром на протяжении столетий находились представители трех значительных языковых групп: славяне, венгры и романцы, из которых национализм XIX и XX вв. создал новые нации.

Уже среди населения первых австрийских земель имелся существенный процент славян – словенцы, проживавшие в Штирии и Каринтии и в тесно связанной с Австрией Крайне. Начиная с XVI столетия, вследствие присоединения новых территорий, этот процент постоянно увеличивался. В 1526 г. была присоединена Богемия с ее преобладающим западнославянским населением; одновременно Габсбургам удалось утвердиться в Венгрии (сначала была приобретена лишь часть земель короны св. Стефана), что вновь намного увеличило число западных (словаки) и южных славян (часть хорватских земель). В XVIII и начале XIX в. были присоединены населенные поляками и русинами (западными украинцами) Галиция, Лодомерия[5] (1772) и Буковина (1775), а также далматинское побережье (1797, окончательно в 1815), что привело /7/ к новому значительному увеличению славянского населения монархии. И уже под конец XIX в., когда монархии Габсбургов пришлось столкнуться с огромными внутренними трудностями, удалось приобрести еще одну населенную славянами территорию – Боснию и Герцеговину.

С 1526 г. одной из главных составных частей населения Габсбургской монархии являлись мадьяры. Кроме того, среди жителей Венгерского королевства было много румын, а с XVIII в. подвластная Габсбургам территория расширилась, включив в себя земли, расположенные на севере Италии (а некоторое время и на юге).

Перечислив наиболее значительные в политическом отношении народы монархии, следует упомянуть и о менее крупных, однако довольно важных в культурном отношении этнических меньшинствах. Греки и армяне играли заметную роль в торговле, а трагическая судьба, постигшая в XX столетии представителей народов рома и синти, заставляет задуматься о нашем отношении к людям, которых называют, нередко пренебрежительно, «цыганами». Сходным образом – вследствие их трагической судьбы, но также и вследствие их огромного духовного влияния – можно охарактеризовать и евреев монархии, чей вклад в собственно австрийскую культуру конца XIX – начала XX в. едва ли возможно переоценить.

Разнообразие языков, религий и культур Габсбургской монархии особенно остро дало о себе знать с зарождением современного национализма, оперировавшего, главным образом, понятиями языка, культуры и «расы» (весьма распространенный концепт XIX столетия, от которого сегодня, по счастью, отказались). Связующие элементы государства – помимо династии, чиновничества и армии – имели, прежде всего, символический характер: в качестве такого рода символов единства обычно называли «Императорский гимн» Гайдна,[6] герб и флаги, «австрийскую» кухню. /8/ Именно на примере кухни можно показать те взаимные влияния и связи, что выходили за национальные границы. Постоянно приводившимися примерами этой мнимой общности были имеющий миланское происхождение «венский шницель», «немецкое» свиное жаркое с капустой и чешскими кнедликами, мучные блюда – как позаимствованные из той же Чехии, так и пришедшие из иных частей монархии (австрийское название тонких блинчиков, «палачинки», выдает их румынское происхождение), – и, наконец, венгерский гуляш (в Венгрии он назывался бы «пёркёлт»). Зачастую создается впечатление, что подлинное содержание понятия «Центральная Европа», которому в последнее время нередко пытались придать политическое значение, заключается, главным образом, в гастрономии. Так или иначе, сосуществование различных народов в одном государстве не имело долговременного политического значения, на что, несмотря на позднейшую идеализацию, ясно указывает центробежное развитие монархии.