Пока парит кондор - Олег Александрович Сабанов

Создавалось впечатление, будто Рамона плохо осознает нависшую над прозаиком, а значит и над собой угрозу. Паскаля такое ее поведение в целом устраивало, так как в нем не угадывалось даже намека на страх или панику, вот только временами становилось не по себе от мысли, что он подвергает возлюбленную серьезной опасности одним лишь фактом своего существования.

Тем временем превратившиеся в истеричных пропагандистов еще вчера степенные ведущие госканалов радио и телевидения уже не стеснялись использовать риторику ненависти, призывая без лишних церемоний «очищать общество от смутьянов, предателей, разложенцев и паразитов». Вследствие такой информационной артподготовки в стране постепенно воцарялась атмосфера нетерпимости ко всему выходящему за тесные рамки привычного, пышным цветом расцветало всеобщее доносительство вместе с взаимным недоверием, что создавало идеальные условия для выхода репрессий на новый уровень. Как следствие их новый виток, направленный на удушение единственного оставшегося островка вольнодумства в сети интернет, не заставил себя долго ждать. Ссылавшиеся на указы новых властей силовики, для пущего устрашения стали хватать людей даже за позабытые самими авторами критические посты и комментарии многолетней давности, назначая кому внушительные штрафы, а кому реальные сроки заключения. Задержания нельзя было назвать массовыми, однако теперь практически все пользователи социальный сетей и прочих сетевых площадок не могли чувствовать себя в безопасности, спешно удаляли прежние записи вместе с аккаунтами и даже думать забыли об обсуждении текущих событий в интернете. Тех же смельчаков, которые скрыв свой уникальный сетевой адрес продолжали называть вещи своими именами, пытались вычислять при помощи многочисленных уловок, но чаще у подозреваемых просто проверяли гаджеты, при необходимости выбивая пытками нужные пароли и контакты.

Паскаль не стал подчищать историю своей активности в интернете, тем более уходить из соцсетей, так как решил до конца оставаться верным проповедуемым идеалам гуманизма и свободы, отвергающим любое государственное насилие, под каким бы соусом оно не преподносилось. По сути, эти взгляды пробудили в нем талант прозаика и сформировали его личность, поэтому отречение от них означало потерю себя и предательство поверивших Паскалю читателей. К тому же любившему уединение своего загородного дома и далекому от светской жизни писателю социальны сети заменяли живое общение с людьми. После же того, как в редакциях перестали отвечать на его телефонные звонки, а испуганный литературный агент и вовсе куда-то исчез, интернет стал практически единственным средством коммуникации.

Незваные, но вполне ожидаемые гости пожаловали как раз в тот момент, когда прихлебывающий свой утренний кофе Паскаль просматривал на экране телефона новостную ленту, изредка отмечая лайком понравившиеся комментарии и суждения. Точнее это был только один визитер, так как доставивший его к дому прозаика водитель остался в машине. Открывшему дверь хозяину поджарый сеньор средних лет с гладко зачесанными назад волосами представился чиновником министерства культуры и просвещения по имени Алонсо Бланко, после чего предъявил соответствующее удостоверение, хотя стройная осанка, холодный взгляд вкупе с отчеканенным приветствием выдавали в нем офицера вооруженных сил или секретной службы. Стараясь не выказывать возникшего волнения, а также прекрасно понимая неизбежность предстоящего разговора, Эррера предложил ему войти в дом, вопреки первому порыву спустить пришедшего с крыльца. Вскоре незваный гость уселся в кресло напротив хозяина, распространяя по уютной мансарде, служившей писателю кабинетом, запах дорогого одеколона.

— Не хочу отнимать ваше драгоценное время, поэтому буду прям и лаконичен, отбросив пустые предисловия, — сходу заявил Бланко, поблескивая прилизанными бриолином волосами. — Хочу предложить вам наряду с известными деятелями музыки, театра и кино активно поучаствовать в создании новой, духоподъемной, свободной от вырожденческих тенденций общественной атмосферы и популяризации деятельности Правительства национального оздоровления.

— Признаться, я настолько поражен самим фактом подобного обращения ко мне, что не могу подобрать подходящих слов, — произнес Паскаль после внушительной паузы. — Видимо, в вашем министерстве плохо осведомлены о моей скромной персоне…

— Обижаете! Следить за творчеством молодых талантливых людей первейшая наша обязанность! А сделанное вам предложение отнюдь не случайно, ведь по большому счету мы союзники. Да, да, не удивляйтесь! — широко улыбнулся сеньор Бланко, заметив слегка округлившиеся глаза сидящего напротив прозаика. — Разве не в ваших произведениях столь ярко и реалистично описывался наш разложившийся госаппарат, а особенно губительные последствия его деятельности для будущего страны, избежать которые удалось лишь благодаря решительной воле честных офицеров?

— Так-то оно так, вот только я убежденный антифашист, поэтому считаю государственный произвол с его презрением к правам и свободам граждан, тотальной цензурой, репрессиями и террором в отношении посмевших иметь свое мнение куда более страшной бедой, чем повальная коррупция, — без обиняков ответил Паскаль.

Высказанным в столь категоричной форме суждением Эррера исключил для себя возможность какого-либо соглашения с представителем министерства, отчего сразу же ощутил всякий раз приходящую после принятия окончательного решения легкость.

— К сожалению или счастью, законные методы оказались неэффективны в борьбе с много лет правящим мафиозным режимом, а близкий вашему сердцу либерализм давно себя дискредитировал и стал бы только помехой при выполнении задач, стоящих перед Правительством национального оздоровления. Неужели так трудно осознать очевидные факты!? — с явным раздражением произнес сеньор Бланко, доставая из кармана своего серого пиджака серебряный портсигар. — Выкорчевать глубокие корни коррупции, остановить деградацию и разложение можно только железной рукой, отбросив ложный гуманизм и постоянные оглядки на насаждаемые извне принципы так называемого ненасилия. Вас же просят лишь выразить публичную поддержку тем людям, которые имели смелость взяться за столь тяжелый, иногда грязный и часто неблагодарный труд во имя восстановления справедливости и порядка в нашем отечестве.

— Вам пора, — коротко бросил Паскаль, поднимаясь с кресла.

Явно не ожидавший подобной реакции чиновник, несколько секунд продолжал сидеть без движения, а прежде, чем убраться восвояси демонстративно медленно прикурил коричневую сигариллу, как бы показывая, кто здесь настоящий хозяин ситуации, после чего с еле заметным презрением в голосе тихо сказал:

— Жаль, очень жаль. И в первую очередь вас лично. Но я все же надеюсь на торжество разума, поэтому оставляю свои контакты. Даже не посчитаю ниже своего достоинства как-нибудь еще раз навестить вас или на худой конец позвонить и узнать, не смягчилась ли столь недальновидная в своей категоричности позиция.

С последними словами он положил на журнальный столик золоченую визитку, после чего встал и направился к мансардной лестнице, оставляя за собой клубы терпкого дыма. Пока представитель министерства спускался по крутым ступенькам, у следовавшего за ним хозяина дома возникло желание толкнуть незваного гостя в спину так, чтобы тот свернул себе шею. Однако не вылившийся в поступок минутный порыв быстро сменился чувством бессильной злобы, а