Вперед, мушкетеры! - Марк Тарловский

…Тихо, темно в моей комнате. Я лежу в постели и смотрю в окно, мне не хочется спать. Спит залитый лунным светом двор, спят деревья; их длинные тени бесшумно раскачиваются на стене.

Высоко в черном небе мерцают звезды. Бог солнца Ра проплыл по небу в своей золотой лодке и ушел в пустыню — кончился день. Так думали египтяне.

Когда-то, много тысяч лет назад, вот так же ночью, лежал в своей хижине древнеегипетский мальчик. Лежал и смотрел на эти же звезды. А теперь на них смотрю я: вон та, над воротами, — большая, а рядом — две маленькие.

Думал ли он обо мне, как я о нем? Только звезды знают об этом.

Тихо, темно в моей комнате, только стучит на столе будильник. Стучит, стучит. Мутно блестит среди книг его стеклянный живот, Тики-так, тики-так, тики-так… «Молотите себе, молотите себе»… Что-то знакомое выстукивает он, что-то очень знакомое…

Молотите себе, молотите себе,О быки, молотите себе…Не останавливайтесь,Ведь сегодня прохладно.

Но как ее пели, эту песню? Если бы вспомнить, догадаться… Тогда я узнал бы и все остальное, увидел, как было. Я увидел бы Древний Египет… «Молотите себе, молотите себе…» И вот тихо-тихо, откуда-то издалека доносится слабое пение, и слышно, что поют не один и не два — много-много голосов, целый хор. Я медленно поднимаюсь с постели и, осторожно ступая по лунной дорожке, на цыпочках иду к будильнику. А звезды в окне делаются все ярче, ярче. И я тоже пою. «Молотите себе, — пою, — молотите…» — «Ведь сегодня прохладно», — отвечает мне хор. И я иду, иду по лунной дорожке…

Удивительная музыка! Она и на музыку не похожа, она даже не слышна, она видна: стены комнаты медленно тают, они делаются все прозрачней, прозрачней, исчезают звезды, светлеет небо, и прямо передо мной вырастает огромная пирамида. Ее острая вершина высоко в облаках. А на самой вершине стоит человек.

Скорее, скорее наверх! И я стремительно взлетаю. Передо мной древнеегипетский мальчик. Он кладет мне на плечи тонкие загорелые руки и улыбается:

— Мы скоро расстанемся с тобой и никогда больше не увидимся. Ведь мы приснились друг другу. А все оттого, что мы оба смотрели на одни и те же звезды. Когда я проснусь в своей хижине, между нами будут три тысячи лет; ты появишься на земле только через три тысячи лет после меня. А когда ты проснешься, меня не будет на земле уже три тысячи лет. Только во сне так бывает. Я всю жизнь буду помнить тебя. Обещай, что и ты не забудешь.

— Обещаю! — сказал я. — Но я не хочу с тобой расставаться! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.

— Это невозможно. — Он покачал головой и снова улыбнулся. — А теперь посмотри вниз. Это наш Хапи. Таким его никто не увидит в ваше время. Запомни: так он выглядит сейчас, при Тутмосе Третьем.

Я опустил глаза: пирамида стояла в воде, кругом, до самого горизонта, синела река, вдали, за высокими стенами, поднимались белые башни.

— Это Мемфис, наша столица.

И чем дольше смотрел я на башни, тем ближе становились они. А город все рос, рос. Теперь он был уже так близко, что из-за городских стен показалась площадь, она была круглая и вся в желтых плитах.

— Торопись, торопись… — Древнеегипетский мальчик опустил руки и с тревогой посмотрел на небо.

И я увидел, как над белыми башнями, над высокими стенами, вся вспыхивая и искрясь, плыла золотая лодка. Она поднималась все выше и выше над городом, и бог солнца Ра улыбался, стоя в лодке. И чем шире он улыбался, тем ярче играли лучи над его головой, рассыпаясь по земле и голубому Хапи.

— Торопись, сейчас все кончится, — снова зашептал мальчик.

— Подожди! — закричал я. — Не просыпайся! Я не хочу, чтобы ты уходил!

Все пропало.

В комнате уже светло. Со двора неслось зябкое карканье. Я вздохнул, открыл глаза и тут же закрыл, натянув на себя одеяло. Мне хотелось заснуть, вернуться в мой сон. Никого я еще так не любил, как этого мальчика. Но сон быстро улетал, улетала песня. Теперь я помнил просто сон, волшебное исчезло.

На кухне было по-утреннему уютно. На широком белом подоконнике в сладкой истоме развалился кот Потап; его маленький шершавый носик влажно розовел, лапы, привольно откинутые в сторону, лежали попарно: задняя на задней, передняя на передней. Зажмурив глаза и покручивая светящимся ухом, он лениво наблюдал за развернувшимся вокруг него движением.

Проходя мимо, я пощекотал его круглый пушистый живот. Потап снисходительно взглянул: «Нравится?» И опять зажмурился в мехах.

«Какой же сегодня первый урок, — вспоминал я, — история или арифметика?» Как и всегда, перед школой легкое волнение торопило меня. Допив чай и проверив, все ли в портфеле, я выбежал на улицу.

Холодный, пронзительно чистый воздух омыл лицо, залил шею, от остывшей за ночь земли пахло осенью. Только сентябрьским школьным утром бывает такой воздух.

Белая проседь заморозка опутала желтеющую траву, тонкими налетами коснулась крыш, запотели окна… Косой луч солнца багрово окрасил крыши, и налеты темнели влажными пятнами.

Вытянув губы, я легонько подул — струйка пара растаяла в воздухе. Я вспомнил белые башни Мемфиса, бескрайние голубые просторы Хапи, пирамиду, и радость охватила меня. Я еще не раз буду думать об этом, я буду читать и догадываться, как это было. Как много-много интересного впереди. Мы еще встретимся с тобой, древнеегипетский мальчик, мы еще приснимся друг другу. И, взмахнув портфелем, я побежал в школу.

Скользнув между крыш, выплыл желтый шар, его густые лучи хлынули в город — улица подернулась розовым сиянием. Закричали птицы, зашумели листья, блеснула паутина.

Здравствуй, бог солнца Ра!..

В школе уже было шумно. Громче всех стучали на втором этаже, где с давних времен поселились четвертые и пятые классы. Тетя Маруся, уборщица, покрикивая на ребят, протирала тряпкой люстры. Кругом стоял шум, гам, топот. Васька Соловьев положил на лопатки Сережку Чернова, но Сережка кричал, что его левая лопатка еще не касается пола, и несколько ребят, припав щеками к полу, проверяли. Чуть подальше яростно сцепились два головастых четвероклассника: один рыжеволосый, побагровев от натуги, давил подбородком в грудь соперника; а тот оттягивал его голову за волосы.

Как хорошо тут!..

— Перестаньте! — кричала тетя Маруся. — Перестаньте!

Но они еще крепче вцепились друг в друга. Победа, только победа!..

В классе тоже были ребята. Дежурная Настя Караваева вытирала доску. Колька Рябов с последней парты, подпрыгивая от нетерпения, лихорадочно списывал задачу. Женька Окунев диктовал ему, чтобы было быстрее:

— «Сколько было тонн в первом амбаре?»… Записал?.. Восемьдесят первую задачу решил? — крикнул он мне. — Какой ответ?

Прозвенел звонок на зарядку, потом начался первый урок — история.

Я сижу на третьей парте вместе с Павликом Сергеевым. Павлик вечно трясется, что его вызовут. Вечно учит и вечно трясется. Вот и сейчас — бормочет, бормочет, бормочет, а сам чуть не плачет. Его уже два раза по истории вызывали, а он все трясется. Он говорит, что его чаще других вызывают.

— «…Как жили крестьяне… Самое страшное для крестьянина… — Это все он бубнит. — Горе крестьянину… пришел чиновник… зерна нет… связан крестьянин…»

Отвечать на вопрос «Как жили крестьяне» вызвали Окунева, а уж Павлик загудел, затараторил:

— «…Как жили ремесленники… Столяр устает больше крестьянина… Ткач целый день сидит скорчившись… Сапожнику совсем плохо…»

Но сам Павлик считает, что хуже всех ему.

В классе скрип, шорохи; ребята притихли — первый урок, присматриваются… То слушают Окунева, то не слушают: Окунев всегда четверки получает — наверное, и сейчас получит.

На доске висит карта Древнего Египта. Она выкрашена в желтый цвет. Через окна класса прямо на карту светит солнце, и древнеегипетское царство становится похожим на пустыню. Да и города там с какими названиями? Энхаб, Эдфу… От них так и веет зноем.

Я достаю из портфеля промокательную бумагу и рисую пирамиду. На ее вершине я помещаю двух человечков, но в это время ко мне подходит Антонина Алексеевна.

— Опять посторонние дела, Гарин! Убери сейчас же!

Громкий вздох облегчения. Это Павлик — он думал, что учительница подошла к нему.

— Надо уважать своего товарища. — Антонина Алексеевна указывает на Рябова. — Он урок отвечает, слушай внимательно.

Рябов стоит у доски и уныло смотрит на меня. Ему все равно, слушаю я его или не слушаю. Наконец он получает спасительную тройку, и начинается объяснение новой темы.

— Около тысячи пятисот лет до нашей эры египетское войско… — Антонина Алексеевна берет указку и направляется к карте, — египетское войско вторглось в страны, расположенные на восточном берегу Средиземного моря, — Сирию и Палестину…