Командировочка - Сергей Аксу

Шилов пропустил отпущенную колкость шурина мимо ушей и, обернувшись к строю, отдал распоряжение сержанту:

– Широков! Вооружи этих двух хорьков лопатами, пусть немного разомнутся. Надо расширить проходы и углубить окоп у четвертого блиндажа.

Было жарко. Нещадно палило сентябрьское солнце, отыгрываясь за прошлую неделю, когда моросили нудные нескончаемые дожди и стояла непролазная рыжая грязь.

– За всю жизнь столько земли не перекидал, сколько здесь! – почесывая красную, обгоревшую на солнце спину, бросил уныло Чернышов.

– Я дома на даче за десять лет столько не перелопатил! Одних только БМП целых три штуки закопал и «бэтр» в придачу, – проворчал в ответ напарник, оперевшись на черенок лопаты и отмахиваясь от надоевших мух.

– Была бы почва нормальная, а то сплошная щебенка!

– Виноград тут хорошо разводить.

– Почему это?

– А он любит такую почву.

– С камушками?

– Ага. Слышал, новость?

– Какую?

– Ночью Карась откепал замполита!

– Да, ну! – Чернышов присвистнул. – Карась опупел, блин, что ли? Или обкурился вконец?

– Как бы в трибунал дело не передали.

– То-то, утром шум был! И здорово отоварил?

– Неделю уж точно проваляется.

– Как же это нашей Рыбке угораздило? Офицера и по морде!

– Ты же знаешь, майор любит приколоться.

– Еще бы! Его хлебом не корми, только дай над солдатами поиздеваться.

– Так вот, ночью подкрался к часовому. Смотрит, Карась носом клюет, сопит как паровоз, пятый сон видит. Ну, думает, сейчас магазин отстегну, а потом утром клизму соляры поставлю, чтобы на посту не кемарил. Карась-то спросонья и перепугу автомат бросил, думал «чехи» напали, давай орать благим матом да мутузить того. Еле оттащили. Избитый Юрец до сих пор не очухается, трясется весь, бедолага.

– Так ему и надо, мудаку!

– Карась – бугай здоровенный, такому лучше под кулак не попадайся! По стенке размажет.

– Глянь, Шило чешет! – Ромка кивнул в сторону моста.

– Похоже, к нам направляется, пистон очередной ставить.

– А то как же! С проверкой идет.

– Командарм хренов.

– Нет, что не скажи, а все-таки крутой мужик, наш ротный! Говорят, он в чеченскую кампанию командиром разведроты был.

– Да хоть папой римским! Не спится ему, козлу. Ни днем ни ночью от него покоя нет. Вчера заставил меня как Папу Карлу с Джоном Ведриным до посинения таскать коробки с лентами для КПВТ, несколько «бэтров» снарядили под завязку. Совсем задолбал, мудила! Другое дело – Терентий!

– Да, Николясик, мировой парень! Нашего брата, солдата, в обиду никому не даст!

– Что, сынки, тяжело? Гонору-то у вас много, видно, дома откормили на сосисках и сметане! Закуривайте! – присев на бруствер, Шилов протянул пачку сигарет уставшим солдатам. Обнаженные по пояс, рядовые, воткнув в грунт лопаты, закурили и примостились рядом. Припекало. Громко стрекотали неугомонные кузнечики. Черенки лопат сразу же облепили стрекозы, которых осенью здесь великое множество. Над выжженной солнцем степью плыло, переливалось прозрачными волнами, словно отражаясь в воде, горячее дыхание земли. Иногда со стороны моста через Терек слышалось недовольное ворчание бронетехники. Говорить не хотелось, курили молча. Смахнув рукавом со лба и носа капельки пота, Шилов достал из нагрудного кармана затертый почтовый конверт.

«…Миша, любимый, мы тебя так ждем! Милый наш, любимый и дорогой папочка! Не знаю, дойдет ли эта весточка до тебя. Как вы там? Я с ума схожу, думая о тебе. Ну почему ты не пишешь? Миша, милый, мы очень скучаем, Сережка каждый день спрашивает о тебе. Когда ты вернешься, когда там все закончится? Не представляю, как вы там с Колей… Миша, миленький, приезжайте поскорее, берегите себя. Молимся за вас…». На обороте листочка в клеточку из ученической тетрадки были изображены детские цветные каракули Натальюшки, издалека напоминающие цветочки, домик и солнце.

Вечерело. Огромный багряный диск солнца неподвижно завис над горизонтом. Издалека доносилось протяжное пение муэдзина, зовущего мусульман к молитве. Терентьев в бинокль наблюдал, как «Тимоха», старший лейтенант Тимохин, с саперами в степи проверял подходы к заставе и устанавливал растяжки и сигнальные мины. Во время намаза никто с чеченской стороны не стрелял, и поэтому можно было спокойно вести разведку и установку «сигналок». Из-за блиндажей слышалась ругань Шилова, видно кому-то устраивал очередной разнос.

Постепенно на заставу опустилась ночь. Темное небесное покрывало обильно усыпали яркие осенние звезды. Зазвенели назойливые комары. От прокалившейся за день земли исходил горьковатый запах полыни. Бойцы, разобрав бронежилеты, разбрелись по своим ячейкам.

– Не спать! Уроды! – Шилов, проходя по окопу, расталкивал задремавших солдат и щелкал их по каскам. Ромке досталось по «черепушке» дважды.

– Ну, чего зенки вылупил?! «Чехи» будить не будут! – капитан с силой встряхнул за плечо рядового Чернышова, который клевал носом.

Неожиданно в степной темени раздался противный свист, вверх взметнулись разноцветные «звездочки»: сработала одна из «сигналок». В ночи затарахтели автоматные очереди, вычерчивая трассерами во мраке светящиеся точки, тире. На далекие вспыхивающие огоньки стали отвечать редким огнем. Выпустили несколько осветительных ракет. Они медленно опускались на парашютиках, освещая округу.

Вдруг над головами противно завыло, все как один повалились на дно траншеи, закрывая уши ладонями, открыв рты. Мина взорвалась с оглушающим грохотом, шлепнувшись в небольшое болотце, поросшее камышом, в метрах семидесяти от окопов, подняв сноп ошметков и грязных брызг. Земля вздрогнула, словно живая. С бруствера в окоп потекли тонкие ручейки песка.

– Котелки не высовывать! Не курить, если жизнь дорога! – откуда-то издалека послышался голос Шилова.

В темноте по траншее, спотыкаясь на каждом шагу, пробирался сильно поддатый старший прапорщик Сидоренко с автоматом за спиной и изрядно потрепанным видавшим виды баяном в руках, он лихо наяривал что-то разухабистое, народное. К его причудам все давно уже привыкли в части. Списывали то ли на контузию, полученную им в Карабахе, то ли на ранение в голову в Грозном. В паузах между выстрелами и короткими очередями из окопа доносилось веселое:

– Ну и где же вы, девчонки, короткие юбчонки…

А потом на него что-то нашло: отставив баян в сторону, он вскарабкался на осыпающийся бруствер и, стоя во весь рост, широко расставив ноги, начал строчить из автомата, к которому был пристегнут рожок от пулемета «РПК». Шилов, матерясь на чем свет стоит, безуспешно пытался стащить новоявленного «рэмбо» за ноги в окоп. Вдруг над головами прогрохотала пулеметная очередь, это заговорил с боевиками «КПВТ» одного из «бэтээров». На его голос короткой очередью откликнулся «КПВТ» с правого фланга, потом со стороны артдивизиона оглушительно бабахнул миномет…

28-го перешли в наступление. Накануне штурмовики и «вертушки» бомбили противника. В полдень бойцы бригады оперативного назначения вошли в станицу. На въезде увидели покореженный сгоревший москвич-«пирожок», дверцы нараспашку, внутри приваренный станок «АГСа». Видно, того самого, из которого ночью по их позициям из ночной степи велся безнаказанный, можно сказать, наглый огонь. Где-то совсем рядом, за селом, словно переругиваясь, стучали пулеметные очереди.