Гремучая смесь с колокольчиком - Луганцева Татьяна Игоревна

И он был прав. Представители крупнейших музеев постоянно обращались к нему за консультациями и помощью. Сергей Семенович всегда охотно соглашался, но ставил одно условие: полотна для реставрации должны быть доставлены в его мастерскую, а деньги за выполненную работу переведены на официальный счет картинной галереи госпожи Береговой.

Аглае Алексеевне, конечно, пришлось закупить самое современное оборудование и усилить охрану галереи, но оно того стоило – все затраты быстро окупились.

Неоднократно Сергея Семеновича приглашали выступить с лекциями по основам реставрации в крупнейших университетах мира, но на это он философски замечал:

– Я – русский медведь в берлоге. Считаю, что там, где родился, там и пригодился. И никуда я, конечно, не поеду. Да и нет во мне преподавательской жилки. Тут особый талант нужен…

Тем не менее охотно делился своими знаниями и опытом со студентами и молодыми реставраторами, которые приходили к нему в мастерскую и воочию наблюдали за техникой процесса – как Сергей Семенович изучает полотно, определяет имеющиеся недостатки, намечает пути их устранения…

«Реставрация живописи – это интересная и сложная работа, – говорил Илюшин своим подопечным, – в процессе которой реставратор должен постичь замысел автора и восстановить картину таким образом, чтобы его увидели и зрители». Причем денег со своих учеников Сергей Семенович не брал из принципиальных соображений.

И, конечно же, за помощью к Илюшину очень часто обращались частные коллекционеры, нередко инкогнито. Иногда они приносили такие шедевры, которые не снились Лувру или Эрмитажу. Бывало, приносил человек полотно, за которое заплатил миллионы, а оказывалось, что никакой это не шедевр, а всего-навсего умелая подделка.

Одного такого коллекционера прямо на глазах у Сергея Семеновича хватил инфаркт. А иногда обливалось кровью сердце самого реставратора, когда он видел перед собой настоящее произведение искусства, призванное восхищать все человечество, в плачевном состоянии из-за неправильного хранения и ухода.

Люди часто запирали дорогие картины в сейфы, где был совершенно не подобающий температурный режим, или, наоборот, вывешивали на самое видное место, где они попадали под прямые солнечные лучи. Часто приобретенные не совсем законным путем полотна хранились в сырых подвалах, а то и под полом.

Сергей Семенович не понимал, какое счастье от обладания таким произведением искусства, когда полюбоваться им можно только ночью при свете фонарика, вытащив полотно непонятно откуда и стряхнув с него слой пыли. А еще делать вид, что ты не замечаешь, как оно угасает, как трескается грунт, как тускнеют краски… Картина, жившая века, запросто может умереть за какие-нибудь пять лет, попади она в руки такого вот любителя живописи.

В последнее время работы у Сергея Семеновича прибавилось. Ударил кризис, и многие частные коллекционеры решили расстаться со своими шедеврами, чтобы поддержать бизнес и не обанкротиться. Но прежде чем продать полотно, ему надо было придать товарный вид, и тут на помощь приходил Илюшин. Он готовил картины, что называется, к выходу в свет, к встрече с новым хозяином.

Галерея Аглаи Береговой располагалась в тихом центре Москвы, в двухэтажном старинном особняке с мансардой. Первый этаж был отдан собственно под галерею, на втором располагались реставрационные мастерские и служебные помещения. А вот мансарду оборудовали в жилое помещение, где обитал Сергей Семенович.

– Вы живете как Карлсон, – отметила как-то Таисия.

– Да, только я давно перестал гулять по крышам, – засмеялся Илюшин.

С одной стороны картинная галерея была окружена лесопарковой зоной с каскадами прудов и большим озером – излюбленным метом отдыха горожан, с другой находилось старое кладбище с действующей небольшой церквушкой, в которой служил отец Георгий. Ему было уже под восемьдесят, жена давно умерла, а дети выросли и разъехались. Они звали его к себе, но отец Георгий отказывался. «Уж доживу свой век у могилы верной спутницы», – говорил он Сергею Семеновичу, с которым они дружили. Прихожан у отца Георгия было мало, но зато он присматривал за кладбищем и убирался на могилах, на которые уже никто не приходил.

Отец Георгий частенько захаживал к Илюшину в мастерскую, что называется, на рюмочку. Правда, отец Георгий выпивал крайне редко и неохотно, а вот Сергей Семенович спиртным злоупотреблял, причем давно. Все это знали, но повлиять на реставратора не представлялось возможным. Он не буянил, не скандалил, ни к кому не приставал, но все вечера проводил с бутылкой дорогого коньяка.

Аглая переживала за друга и не раз пыталась поговорить с ним на эту тему, но Илюшин заявлял, что это его личное дело и он ни перед кем не собирается отчитываться.

– Как к работнику ко мне есть какие-то претензии? – прямо в лоб спросил как-то Сергей Семенович.

– Нет, что ты! Боже упаси! Какие у меня могут быть претензии?! – воскликнула Аглая Алексеевна. – Я волнуюсь исключительно за твое здоровье! Я помочь хочу! – оправдывалась она.

– А кто-то просил о помощи? Нет? А на нет и суда нет! И больше к этому вопросу я возвращаться не хочу! – резко ответил тогда Сергей Семенович, и Аглая его послушалась. То ли поняла, что спорить с ним бесполезно, то ли испугалась, что потеряет ценного сотрудника.

После развода Тая пришла в галерею к своим старшим друзьям и с горечью поведала, что ей некуда податься. Тогда Аглая предложила пожить у нее в галерее.

– Хоть помещение и не жилое, но перекантоваться можно. А дальше будет видно. Может, жилье снимешь… Может, еще что…

– Интересно, о чем это вы? – спросила Тая.

– А вдруг встретишь порядочного мужчину и переедешь к нему жить? – пожала плечами Аглая.

– Издеваетесь? Я уже пожила с одним и была выставлена вон как только, так сразу. Нет уж… Да и кому я нужна под сорок?

– Вот это ты мне брось! Под сорок, – передразнила ее хозяйка галереи. – А мне под шестьдесят, и что? В гроб ложиться, что ли? Я, между прочим, еще ощущаю себя женщиной и иногда ловлю взгляды мужчин.

– Да вы просто чудо! – восхитилась Таисия.

Аглая Алексеевна на самом деле выглядела очень хорошо для своего возраста. Большую часть времени она всегда была на виду, а потому тщательно следила за собой. В одежде она предпочитала черный цвет, всегда ходила на каблуках и любила массивные дорогие украшения авторской работы. Если жемчуг, то японский, если бирюза, то иранская. Кстати, любовь к украшениям она привила и Таисии, только вот пользоваться ярко-красной помадой, как она сама, не рекомендовала.

– Понимаешь, Тая, я жгучая брюнетка, со смуглой кожей, и красная помада – самое то. Знаю, что не по возрасту, но мне на этих злопыхателей все равно. Это – моя фишка! А ты у нас девушка светлая, нежная. Красная помада на тебе будет смотреться слишком вызывающе и вульгарно. Розовая, даже пусть ярко-розовая – это твое, – прочла как-то Аглая Таисии целую лекцию.

Понятно, что Тая воспринимала ее как старшего товарища, как мать. Родная мать Таисии рано ушла из жизни. Воспитывали ее отец и бабушка. Бабушка тоже уже умерла, а отца Тая пристроила в частный дом престарелых. Но совершенно не потому, что Таисия не хотела за ним ухаживать, а потому, что в последние годы у него резко ухудшилось здоровье и ему каждый день требовалась квалифицированная медицинская помощь, а из-за легочной недостаточности его уже два раза подключали к аппарату искусственной вентиляции легких. Случись такое с Альбертом Владимировичем дома, спасти его не удалось бы, да и «скорая» не успела бы.

Таисия платила немалые деньги за проживание отца. Но оно того стоило. Дом престарелых располагался в уютном особнячке в английском стиле из белого камня с прекрасно обустроенными зонами отдыха. Лужайки в тени деревьев с лавочками для чтения и принятиях солнечных ванн, тропинки для прогулок и даже зоны для садоводства и пикников с родственниками пользовались неизменным успехом у постояльцев. Уход за пожилыми людьми тоже был на самом высоком уровне. Конечно, за все приходилось платить, в том числе и за дорогостоящие лекарства.