Сухэ-Батор - Михаил Колесников

Уртонная, или почтово-курьерская, повинность… Тягчайшая из повинностей. Араты, выделенные для отбывания конно-уртонной повинности, со всем своим имуществом откочевывали на место службы и несли ее полгода, а то и год. Она была главным средством связи в стране. Для того чтобы по конному уртону доставить какую-нибудь корреспонденцию или сопровождать чиновников, арату-курьеру приходилось покрывать на своих лошадях сотни километров. Кроме того, араты обязаны были обеспечивать проезжающим пропитание за свой счет. Почтовые станции отвлекали от сельского хозяйства большое количество рабочего скота, а также людей.

Подводная и воинская повинности. Столовое и квартирное довольствие чиновникам и писцам. Содержание удельных князей. Пожертвования на ремонт и строительство монастырей, на богослужения, на содержание аймачных управлений. Подношения главе церкви богдо-гэгэну. Содержание управлений губернаторов и командующих войсками. Сборы на уплату аймачных и хошунных долгов. Содержание воинских отрядов… Налогами облагалась каждая корова, каждая лошадь. Если нечем было платить налоги, то угоняли весь скот бедняка, забирали седла и все имущество, даже женские украшения. Забирали все. Правда, иногда оставляли немного мяса, которого могло хватить на несколько дней. «Народ исхудал и близок к смерти», — писал в докладной записке один чиновник своему князю.

Писарь долго перечислял долги и повинности Дамдина. Не хватило бы и десяти жизней, чтобы рассчитаться с ханами, ванами, амбанями, цзянь-цзюнями, ламами, цзасаками-князьями, феодалами и сановниками всех мастей.

Этой же ночью Дамдин, посадив в корзину для аргала двухлетнего Дэндыба и придерживая беременную жену, пешком двинулся на северо-запад. По степным законам, он не имел права покидать своего хозяина — за это жестоко наказывали или сдавали в солдаты на бессрочную службу; но нужно было спасать семью от голодной смерти. По дороге удалось пристать к каравану и наняться погонщиком верблюдов. Много дней продвигался китайский караваи на северо-запад. Неторопливо шагали верблюды с тюками шерсти. Караван прибыл в Богдо-Хурэ, или Ургу, поздно ночью и остановился в урганском Маймачене — китайском торговом поселке. Здесь, в чужом доме, и нашла временное пристанище семья Дамдина. Впоследствии ему удалось приобрести плохонькую серую юрту. Войлоки юрты были такие старые, что когда в очаге разводили огонь, то дым выбивался изо всех щелей, а соседям казалось, что начался пожар.

В этой юрте 2 февраля 1893 года родился третий сын Дамдина — Сухэ.

В Маймачене трудно было найти работу. Когда Сухэ исполнилось пять лет, его отец со всей семьей перебрался в Ургу и поставил свою юрту неподалеку от русского консульства. Но и здесь жилось не лучше. Заработок был случайным. Иногда Дамдин приносил десять мунгу, на которые можно было купить три бараньи головы, но чаще он возвращался после дневных поисков с пустыми руками. Ханда шила подошвы для гутул, халаты, шапки, прислуживала в юртах богатеев, но и ей редко удавалось заработать в день пять-десять мунгу или хадак — ленту из серого шелка, которая ходила вместо денег. Семья голодала. А тут еще родилась дочь. Назвали ее Долгор. С горя Дамдин запил. Он пропивал даже те небольшие деньги, которые удавалось заработать, приходил домой во хмелю, усаживался на кошму, хватался за голову и сетовал на тяжелую судьбу. Отец был кроткого нрава, но когда напивался, начинал бормотать такое, что у Ханды от испуга волосы шевелились на голове: он проклинал богов, грозился чиновникам и жирным нойонам, называя их жадными собаками.

— Если бы нашелся такой топор, чтобы срубил им всем головы! — выкрикивал он.

Теперь в семье появился четвертый ребенок. Ханда еще не оправилась от родов и не могла шить подошвы для гутул. Дамдину казалось, что день гибели семьи близок. Но мир не без добрых людей. Неподалеку стояла юрта арата Дава. Он был так же беден, как и Дамдин. Соседи жили дружно. Иногда жена Дава помогала Ханде шить, приносила немного ячменной муки, плиточку чая, круг мороженого молока. Все-таки Дава и его жене жилось легче — у них не было детей. А когда родилась Долгор, все заботы о большой семье Дамдина сами собой легли на жену Дава.

Однажды Дава и его жена зашли в юрту Дамдияа. Оба были в лучших своих халатах. Дава поставил на столик бурдюк кумыса.

Когда хозяева и гости захмелели, Дава сказал:

— Вот ты, Дамдин-гуай, жалуешься на богов. А боги не обошли тебя счастьем: они дали тебе помощников, — и он указал на детей, которые голодными глазами следили за тем, как исчезает со стола баранина.

Дамдин горько рассмеялся:

— Хотел бы я, чтобы боги наградили вас таким счастьем. У каждого живот, как бездонная бочка, — чем набивать эти ненасытные бурдюки каждый день? Вот еще один лишний рот прибавился. У других мрут, а этих ни холод, ни голод не берет!

— Не гневи бурханов, — кротко сказал Дава. — Мы живем, как одна большая семья. Да таким беднякам, как мы, и нельзя по-другому. Мы должны делиться всем. А моя старая любит твоих детишек, словно родных. Особенно она привязалась к крошке Долгор.

Дамдин не мог взять в толк, к чему клонит сосед. Наконец жена Дава не выдержала и сказала:

— Отдайте нам Долгор. Она будет нашей дочерью.

Дамдин не нашелся, что ответить. Слова соседки повергли его в изумление. Ханда бессознательно схватила Долгор и прижала ее к груди. Как ни горько им жилось, она не допускала мысли, что ее родное дитя будет жить в чужой семье.

— Долгор я не отдам!.. — прошептала она со страхом, словно Дава и его жена собирались насильно отнять девочку.

— Мы с тобой, как сестры, — взволнованно проговорила жена Дава. — Мы никогда не будем разлучаться. Пусть Долгор остается твоей дочерью, но вам не прокормить такую ораву. Мы хотели облегчить ваши заботы. Пусть Долгор живет у нас.

Слезы потекли по щекам Ханды. Она понимала, что подруга и ее муж хотят им только добра. Много дней после этого Дамдин и Ханда спорили, отдавать или не отдавать Долгор в семью Дава. Но когда Ханда тяжело занемогла, а у детей три дня не было крошки во рту, Дамдин сдался. Пришла соседка и забрала Долгор. Так и осталась девочка в семье арата Дава. Сухэ вместе с братьями Дэндыбом и Ринчином собирал сухой помет — аргал, колол дрова, таскал воду, пас чужих овец, иногда брал мешок и собирал щепки во дворе, где строился новый дом. Желудок Сухэ всегда был пуст. Худой как скелет, в халате из овчинных обрезков, слонялся он по улицам в поисках пищи и работы. Вид жирных лам и купцов вызывал у него отвращение. Он с ненавистью посматривал на нарядные юрты князей и дворцы, в которых жили маньчжурские сановники.