Криптограф - Тобиас Хилл

Ее работа по-своему проста. Анна считает, сколько стоят люди. Они часто скрывают свою стоимость, и чаще всего — от самих себя. Не очень-то приятно смотреть, как твою жизнь сводят к бухгалтерскому балансу. Не раз и не два, годами Анна допрашивала клиентов, настолько испуганных или разъяренных, что они забывали факты своей биографии: возраст или день рождения, имена мужа и детей. Она ждала ответа, а они сидели, уставясь на нее, онемев от собственной тупости. Не потому, что боялись потерять деньги, думала Анна, но от неизбежности подсчета. Неумолимого перебора дней.

Некоторые клиенты выглядят виноватыми, даже когда им нечего скрывать. Они смотрят на Анну, словно ожидая, что она просветит насквозь их счета, будто врач рентгеном, и найдет недостачу. Другие отождествляют ценность с ценой, деньги с успехом и считают себя неудачниками. Анна не верит в эту теорию. Она видела слишком много денег. Она не хотела денег, не стремилась к богатству. Но с другой стороны, как сказал Лоренс, иногда она вообще едва ли походила на инспектора.

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как она пришла работать в Налоговую службу. Она уже не вспомнит всех своих клиентов. Сначала забываются имена, потом лица, это неизбежно. Жизни остаются с нею дольше. Но когда она работает хорошо, на некоторое время клиенты становятся ближе: даже самые сложные клиенты, самые богатые и неприступные. Она знает, о ком они думают, думая о деньгах. Чтобы понять богатых, считает Анна, нужно узнать, ради кого они богаты.

Иногда только для себя. Чаще для детей, которых они собираются завести или собирались. Некоторые клиенты говорят лишь о людях, предрекавших им провал, о тех, кто считал, что у них ничего не получится. К таким клиентам деньги стекаются холодными сладкими каплями.

Иногда клиенты представляют себе кого-нибудь незнакомого. Сияющую женщину в ярком платье на яркой улице. Того, кем хотят обладать или быть. Или умершего. Умершие тоже бывают. Но кого-нибудь Анна всегда находила.

Она раздевается в темноте. Одежда пахнет кислой сыростью города. Тусклый свет уличного фонаря. В зеркале она ловит свое отражение. Силуэт бедер, тело, тень волос.

Ее зовут Анна Мур. Ей тридцать шесть лет, родилась в прошлом тысячелетии. Инспектор категории А2. Это значит — она хороша в своем деле, одна из лучших, так ей говорят люди, так они говорят.

Люди склонны противопоставлять любовь и деньги. Анна теперь в это не верит. В итоге и любовь, и деньги изливаются на других. Деньги возникают из алчности или щедрости. И алчность, и щедрость — свидетельства любви.

В этом секрет. Не в том, что ей известно, а в том, что она хочет знать. Ибо даже Криптограф должен мечтать о ком-то. Анна хочет знать, о ком думает Джон Лоу, думая о деньгах.

Конец октября, последние дни осени. Утром она открывает дверь и видит, что машина побелела от инея. Она упорно пытается завести двигатель. Ей никогда не нравились машины. Она говорит с ними, как с упрямыми детьми, умоляет их, как норовистых божков. Радиоприемник просыпается, исторгает спазматический взрыв музыки и тут же умирает.

Надземка в десяти минутах ходьбы сквозь сумерки. Только в третьем вагоне Анна находит место. Она достает из сумки ноутбук, кладет на колени, отправляет письмо в службу поддержки Налоговой, в авторизованный гараж, сообщает свое имя, номер и неопределенные симптомы поломки. Экран освещает лицо и ладони.

Люди говорят, она выглядит надменно. Она себя такой не ощущает. Только с виду кажется, что она надменная. Не у всех лицо отражает внутреннюю сущность. Часто люди принимают сдержанность за высокомерие. Под застенчивостью прячется мягкость.

У нее длинные волосы, черные, текучие, словно ртуть. Мать всегда утверждала, что в их жилах восточная кровь. В другое время, в другом месте на этой легенде можно было бы заработать, думает Анна, и ей нравится представлять себя восточной красавицей, это ее личная фантазия. Она хорошо одевается, дороже, чем может себе позволить. Она считает, что уже не молода. Что больше не красива, хотя люди часто ошибаются на свой счет, судят себя слишком строго, даже те, кто подсчитывает налоги в Налоговой службе.

Перед самым рассветом поезд останавливается между станциями. Мотор постепенно затихает в утренней мгле. Вагон за вагоном погружается в темноту, словно жемчужины скользят с изогнутой нити.

Шелестит тревожный шепот, но в эти часы никто по-настоящему не жалуется. Выбирая между тишиной и офисом, люди согласны на тишину. Напротив Анны мужчина с лицом юриста дремлет возле девушки с руками танцовщицы.

Мотор снова рокочет, набирая обороты. Анна прислоняется к окну. Стекло холодит щеку. Деревья снаружи очерчивают рельеф ландшафта. Каждая минута светлее предыдущей.

Несколько человек достают мобильные телефоны. Разговаривают негромко, словно боясь кого-нибудь разбудить. Мулат напротив зовет Мириам. Девушка с руками танцовщицы говорит с Джоном. Анна внимательно слушает. Она всегда слушает других. Подслушивать — привычка инспектора, думает она. И мужчина, и женщина говорят одно и то же: все и ничего. Мы в поезде. Подождите немного. Скоро увидимся. Мы любим вас, любим вас. Любим вас.

Ее коллеги прибыли раньше нее. Карл, и Дженет, и мистер Германубис, все трое на одной парковой скамейке на Лаймбернер-сквер: как три птицы на ветке, суд присяжных из трех обезьянок, две подозрительно косятся на прохожих.

Подозрительность эта и строгие, темные, чуть старомодные костюмы выделяют их из толпы. Они ведь Инспекторы Ее Величества. Они владеют фактами. Они видели, как лгали клиенты, от которых этого никто не ожидал, они ждут от людей худшего — даже друг от друга; и у них есть на то основания: познали богатство, не обладая им, познали ложь, раскрывая ее. Они не доверяют людям.

Есть два типа инспекторов, говорит Лоренс, однако в зависимости от того, что он пил, Анна слышала о трех или четырех. Если три, то эти трое находят подсчет чужого богатства пыткой, искушением или испытанием. Четвертая категория — те, кто получает удовольствие от расследования. Анне нравится думать, что все ее коллеги относятся к четвертому типу. Только удовольствие они получают разное. Один карающее, другой порочное, третий искупительное.

Они подвинулись, освобождая ей место. На станции она купила себе кофе, и теперь он взбодрил ее, как и их болтовня. Мистер Германубис поднимается и бормочет «до свидания», словно сообщает дурную весть. Толпа течет мимо Верховного Королевского Суда, дилеры и брокеры в одинаковых серых костюмах. Будто маскируются, отстраненно думает Анна. В тени известковых стен они, наверное, просто растворятся.

— Посмотри на них, — говорит Карл. — Мальчики из коробки.