Последняя зима - Людмила Безусова

— Чей?

— Теперь твой, — с легким вздохом ответил человечек, возвращая на место свой головной убор. — Мое имя — Венторид, что значит — взмах крыла влюбленного мотылька, но для тебя я просто маэстро.

Иван Павлович минуту молчал, а потом взорвался гневной тирадой. Ну, не верил он в чудеса, не верил, и потому высказывался просто и ясно, используя, в основном, русский матерный.

Когда он, наконец, закончил, гостя и след простыл. Вместе с беретом.

— Так-то лучше, — облегченно вздохнул Иван Павлович. — Пойду спать, хватит на сегодня с меня. Такой вечер испортил, мерзавец!

Однако сон не приходил — густым черным роем вились в голове горькие думки. Поняв, что заснуть не удастся, Иван Павлович поднялся, взглянул на часы. Решив, что еще не слишком поздно, открыл заветный футляр. В звенящей тишине прозвучала первая робкая нота, за ней — другая. Иван Павлович осторожно подбирал мелодию, память о которой жила в его душе с того дня, когда он, подчиняясь неосознанному желанию, купил флейту.

— Ля бемоль! Неужели не слышишь, как фальшивишь, — возмущенный голос маэстро звенел от негодования. Иван Павлович от неожиданности едва не выронил инструмент из рук:

— Опять ты, — закричал он, глядя на Венторида. — Я не хочу тебя видеть! Слышишь, ты, убирайся немедленно!

Маэстро поерзал, удобнее располагаясь на спинке дивана, и покладисто согласился:

— Твое дело — не хочешь видеть, не увидишь. Но я должен научить тебя играть настоящую музыку, а не то, что ты сейчас пиликал… — Он, кривляясь, с отвращением пропел коротенькую музыкальную фразу.

— Кому должен? Откуда ты взялся?

— Пусть это тебя не волнует… — произнеся последние слова, маэстро Венторид действительно исчез и больше не появлялся, как и обещал. Но его бесплотный голос звучал в голове всякий раз, когда Иван Павлович брал в руки флейту. Менторским тоном учитель читал нотации и помогал исправлять явные огрехи, бархатным тенором напевая мелодию до тех пор, пока музыкант не извлекал из многострадальной флейты нужный звук.

Иван Павлович бунтовал, запирал флейту в футляр, давая себе зарок никогда больше не прикасаться к ней и тут же доставал вновь, потому что не играть он уже не мог, а вскоре уже свыкся с пространными комментариями и даже начинал волноваться, когда долго не слышал голоса маэстро. Венторид успокаивал Ивана Павловича:

— У тебя получается все лучше и лучше, а когда звучит НАСТОЯЩАЯ музыка — все остальное безмолвствует.

— НАСТОЯЩАЯ МУЗЫКА! — ликовал Иван Павлович. Ему не верилось, что маэстро столь высоко оценивает его скромные успехи. — НАСТОЯЩАЯ…

Разбойничий посвист ветра за окном, мягкое царапанье колких снежинок о стекло, радуга фейерверков и волшебная музыка дивно сплетались в эту новогоднюю ночь, обещая невозможное.

Иван Павлович играл, как одержимый — одна мелодия следовала за другой, не повторяясь. К флейте присоединился невидимый оркестр, управляемый умелой рукой. Торжествующее соло флейты взвилось ввысь и оборвалось пронзительной нотой на пределе слышимости. Взмокший от волнения, Иван Павлович отложил флейту в сторону и в звенящей тишине услышал подозрительный треск. В ту же секунду большое овальное зеркало, висевшее на стене, покрылось извилистыми трещинами и грудой блестящих осколков осыпалось на пол. На месте бывшего зеркала образовалась аккуратная дыра — оттуда потянуло теплым сквознячком. Осторожно, чтобы не поранить ноги, Иван Павлович подобрался поближе и заглянул в образовавшееся отверстие, словно в форточку.

На цветущей поляне, окруженной высоченными деревьями, о чем-то беседовали двое — хорошенькая девушка, сидящая на пеньке, и маэстро Венторид, парящий в метре от земли на хрупких полупрозрачных крыльях. Увидев голову Ивана Павловича, возникшую перед ними, девушка вскочила на ноги, уточнив у маэстро:

— Ты уверен?

— Не сомневайся, госпожа, флейта тоже подтвердит. Это её заслуга!

Девушка сильными руками ухватила Ивана Павловича за плечи, резко дернула к себе и тот, неловко кувыркнувшись, мешком свалился в заросли цветов. Моментально вскочил, поправил шитый золотой камзол, передвинул набок съехавшую на живот шпагу, откинул назад упавшие на лицо длинные волосы и жестко спросил:

— Вы кто?

Девушка, придерживая подол длинного платья, склонилась в глубоком реверансе:

— С возвращением, король Элаксэнир, твой народ ждет тебя, — и, лукаво улыбнувшись, добавила, — и я тоже, домой…

Только сейчас Иван Павлович, а точнее, Элаксэнир Исчезнувший, разглядел в пышных волосах девушки украшенную изумрудами и звездчатыми аметистами серебряную диадему, в руках у нее была точно такая же, только размером побольше.

Глубоко вдохнув напоенный ароматами леса воздух, Иван Павлович осмотрел свои владения и ликующе рассмеялся, осознав, что он действительно вернулся домой, вернулся навсегда.

Остались позади шумные новогодние праздники. Измученный беспрерывным весельем народ — кто с радостью, а кто со стоном — отправился на работу. Наступили бесконечные серые будни, тянущие за собой обыденные хлопоты и житейские заботы.

Поздно вечером в двадцать втором отделение милиции раздался телефонный звонок — жильцы дома по улице Ленина жаловались на неприятный запах, идущий из шестидесятой квартиры. Прибывшие на место происшествия милиционеры, побеседовав с обеспокоенными жильцами подъезда, попросили вызвать управдома и под его чутким наблюдением взломали дверь. В единственной комнате малогабаритной квартиры, прижимая к груди серебряную флейту, на полу лежал мертвый старик.

— Господи, отмучился, болезный, — мелко крестясь, охнула самая любопытная соседка, пролезшая вперёд милиционеров, — и как же радовался концу, что и ушел-то с улыбкой…

Эх, знала бы она правду!