Суровая зима - Мао Дунь

Иногда вдруг он начинал бормотать что-то непонятное – не то читал сутры,[7] не то еще что-то. Только никто не хотел его слушать. В последнее время денег, вырученных от продажи овощей, не хватало даже на еду, не то что на вино. И Хуан оставался теперь в городке только до полудня. Возвратившись в деревню, он шел к речке и, опустившись на корточки под деревом, устремлял взгляд куда-то вдаль. Заметив сельчанина, буквально впивался в него глазами, вскакивал и хватал за полу одежды.

– Грядут великие перемены! – кричал старик. – На северо-востоке… на северо-востоке появился истинный император.

Тут он начинал сыпать такими мудреными словами, что крестьянин, с досады плюнув, уходил прочь. Но как только задул северо-западный ветер, старик не появлялся больше на берегу, укрывшись в своей лачуге. Что он там делал целыми днями – никто не знал, лишь из-за двери доносилось его бормотанье. Сквозь дверную щель видно было, как старик отбивает поклоны перед тремя соломенными фигурками. Молодые в один голос уверяли, что Хуан поклоняется злым духам. Людей разбирало любопытство. Старухи, ребятишки, молодые женщины – все пробовали выпытать у Даоса, что это за фигурки, но он уклонялся от ответа, а щель в дверях заклеил бумагой. Вообще же старик был словоохотлив. Это от него услыхала Хэ-хуа о красной восьмиконечной звезде…

Вот кто поможет ей расправиться с ее врагами, подумала Хэ-хуа и поднялась ему навстречу.

– Эй, Даос, послушай! Сы говорит, что красная звезда – вовсе не звезда истинного императора. Совсем рехнулась! – Она окинула женщин победоносным взглядом и как безумная захохотала, но тут же обеими руками схватилась за поясницу, поморщившись от боли.

Широко раскрытыми глазами Хуан поглядел на женщин, потом на Хэ-хуа, покачал головой и произнес словно заклинание:

– О, Небесный владыка Ли, держащий пагоду, о, третий принц Ночжа, о, святой Эрлан,[8] внук Юй Хуана дади!.. Истинный император пришел в мир! Ou высоко в небе, совсем близко, рядом! О! Возле Нанкина есть гора, у подножья живет старец, продавец соевого сыра. Каждое утро в пятую стражу он мелет бобы. И каждое утро в его лавку кто-то стучится и спрашивает: «Уже рассвело?» Ха-ха-ха! А ведь еще совсем темно. И старик отвечает: «Нет, не рассвело!» Ему и в голову не приходит, что это истинный император…

– А если бы ответил: «Рассвело», – что тогда? – перебила Хуана подошедшая Лю-бао.

– Если бы ответил: «Рассвело»? Тогда… – Брови Хуана сошлись на переносице. Прищурившись, он поглядел на небо и, бормоча «тогда, тогда», многозначительно покачал головой.

– Тогда для всех бедняков настала бы новая жизнь, – нетерпеливо бросила Хэ-хуа прямо в лицо Лю-бао, забыв о боли в пояснице.

– Верно! Стало бы легче! Может, целых три года с нас не брали бы за аренду, – вздохнул Хуан, исполненный благодарности к Хэ-хуа за ее поддержку.

Однако Лю-бао не удовлетворил такой ответ; ей непременно надо было знать, что произошло бы, если бы старик ответил: «Рассвело», – и, пропустив мимо ушей слова Хэ-хуа, она не унималась, приставая к старику с расспросами.

Сы, стоявшая неподалеку, задумчиво произнесла:

– Хоть бы скорее тот старик ответил: «Рассвело». Вот было бы здорово!

– Что ты! Разве можно?! Не волен он против силы небесной идти, тайны неба разглашать!.. Так вот знай, Лю-бао. Если б он ответил: «Рассвело», – все небесное воинство спустилось бы на землю и помогло истинному императору навести порядок в Поднебесной.

Лю-бао не очень-то верила старику, но спрашивать больше не стала, надув лишь губы, с сомнением покачала головой.

Глядя на девушку, Хэ-хуа расхохоталась. И решила придумать для нее какое-нибудь прозвище посмешнее. Но тут она услыхала тихий голос Сы данян:

– А старик из лавки – тоже дух звезды, спустившейся на землю? Эх! Даос, да почем ты знаешь, что это настоящий император стучится в лавку? Ты что, его видел?

Хуан, казалось, потерял терпение.

– Почем знаю? – усмехнулся он. – Раз говорю – значит знаю! А лавочник – тоже человек необыкновенный! Ведь стучатся в его лавку, а не в другую! Понимаешь? И каждый раз об одном и том же спрашивают: «Уже рассвело?» Кто спрашивает – лица не видно. Да он бы и не осмелился взглянуть! Нарушишь волю Неба – гром поразит! А стучится истинный император. Это уж точно.

При этих словах лицо у Хуана стало деревянным, глаза закатились – страшно было смотреть. Почудилось женщинам «тук-тук-тук» – и от страха волосы у них зашевелились. Все четверо стояли на ветру, дрожа от холода.

– А твои соломенные человечки? Они кто такие? – вдруг вспомнила Лю-бао.

– Великий смысл заключен в них, да, великий смысл, – вновь закатив глаза, гордо ответил Хуан и, подняв руку, несколько раз указал пальцем на север.

Женщины невольно посмотрели в ту сторону, куда указывал старик. Сы показалось, будто темным костлявым пальцем Хуан кого-то пронзил, даже сердце у нее запрыгало от страха.

– Оттуда грядет истинный император, – грозно изрек Хуан, в упор глядя на женщин. – И вспыхнет багряный свет! Поняли? Багряный свет!

Он так страшно завращал белками, что женщины не на шутку перепугались. Они не знали, что такое «багряный свет», но суровый тон Хуана заставил их трепетать. «Погибло много людей и еще много погибнет, – вдруг осенило Сы. – Рождение истинного императора не может обойтись без крови». Хуан снова поднял руку и трижды указал на север, и каждый раз сердце Сы сжималось. Неожиданно старик ткнул пальцем в собственный нос и уныло сказал:

– Здесь, здесь тоже багряный свет! Через полгода-год все погибнете от меча, и великое пламя сожжет деревню.

Он опустил голову, губы его шевелились: не то дрожали, не то шептали молитву. Женщины вздохнули, Хэ-хуа покосилась на Лю-бао: «Интересно, кто раньше умрет – ты или я?» Но Лю-бао не заметила ее взгляда. Она все еще с сомнением смотрела на Хуана.

– Как же так? Неужели нет спасенья? – с отчаянием в голосе едва слышно спросила Сы.

– Кто говорит, что нет, – рассердился Хуан. – Мои божества могут предотвратить все несчастья. Семь недель – сорок девять дней! Еще есть несколько дней в запасе. Напиши на бумаге, в каком году, месяце, в какой день и час ты родилась, да приложи пятьсот монет, и мои божества возьмут на себя все твои беды. Ясно? Еще есть несколько дней.

Превозмогая боль в пояснице, Хэ-хуа спросила:

– Когда же он придет, истинный император?

Хуан молчал, глядя перед собой немигающим взглядом, словно не слышал вопроса. Шумели сосны на кладбище. От резкого ветра слезились глаза.

Хуан смахнул слезинку, и лицо его снова стало непроницаемым.

– Когда придет? Когда исчезнут все сосны с кладбища Чжана.

– Все сосны! – в один голос воскликнули женщины.

Страх на их лицах сменился надеждой. Они хорошо знали, что за каждое срубленное дерево приходится держать ответ перед кровопийцей Чжаном, и все же готовы были поверить бредням Хуана.

3

В последнее время перед Сы встал вопрос, который она никак не могла решить. Отец звал ее в город. Устроишься, говорил, служанкой, и ртом в семье станет меньше, и деньги прибавятся. Отец прав. Но как быть с мужем, который и слышать не хочет о городе? Оно и понятно, мужчине найти в городе работу труднее, чем женщине. Если же он останется в деревне, ему не обойтись в хозяйстве без женских рук.

У А-до было на этот счет свое мнение.

– Опять арендовать землю? – зло говорил он. – Все равно семью не прокормишь, как ни гни спину. В самый урожайный год больше трех даней риса с участка в один му не соберешь, с пяти му – пятнадцать даней! Шесть даней пять доу отдашь арендатору, глядишь – самому ничего не останется. А проценты за долги! А расходы на удобрение? Из кожи вон лезешь, и даже на похлебку не хватает.

А-сы угрюмо молчал. Он и сам понимал, что в аренде – проку мало. Пусть лучше жена пойдет в служанки: хоть немного заработает, а сам он наймется на сезонную работу – как-нибудь прокормится! И все же на душе у него было неспокойно: не дело это – так поступать. А-сы выжидающе смотрел на жену.

– Нечего раздумывать, – уговаривал А-до. – Ведь землю всю до последнего вершка продали, а все равно в долгах. Развалюха, в которой живем, и то не наша. Ничто нас здесь не держит. Идите оба в город, найметесь на работу, а об отцовских долгах нечего думать. Ну их…

– А как же Сяо-бао? Придется ему жить у деда… – растерянно произнесла Сы. «Семьи у отца нет, – думала она, – живет у чужих людей. И так хозяин сыном его попрекает. А если он еще внука приведет, наверняка выгонит. В городе не хотят брать с детьми. Да, работать на чужих не так-то легко!»

– У меня это тоже из головы нейдет, – чуть не плача, сказал муж. – Выходит, мальчонке деваться некуда?

– Ай-ай-ай! Ну что вы за люди! Всего боитесь! – потеряв терпение, произнес А-до. – Да я за Сяо-бао буду присматривать. Кормить его, одевать. Мальчишке двенадцать лет. Не грудной ребенок. – А-до готов был поссориться с братом, но тот лишь печально качал головой.