«Повесть временных лет» как исторический источник - Андрей Никитин

Стоит ли после этого удивляться, что именно история (и в первую очередь — история российская) с ее специфическими методами исследования за последние десятилетия стала объектом манипуляций со стороны всех, кому не лень, в том числе со стороны профессиональных математиков. Для начала ими были реанимированы взгляды шлиссельбуржца Н. А. Морозова на античность, якобы сфабрикованную гуманистами средневековья (М. М. Постников), которые затем, к восторгу ничего не понимающего массового читателя, жаждущего лишь «разоблачений», в еще более вызывающей и откровенно глумливой форме теперь распространены массовыми тиражами на всю средневековую историю России (Г. В. Носовский и А. Т. Фоменко).

Подводя итоги всем этим печальным явлениям, следует признать, что они обусловлены как положением исторической науки в советскую эпоху, так и наличием до сих пор не решенных вопросов истории древней Руси, тех мифологем, с которыми сознание общества уже не может мириться, и, не находя их научного решения, готово заменить его любыми, пусть даже более фантастическими вариантами. Такой протест против исторических догм, существование которых связывается общественным сознанием с идеологической цензурой недавнего режима, достаточно симптоматичен. Он свидетельствует как о желании освободиться от остатков идеологии прошлого, так и о том, что наше общество почувствовало себя включенным в общемировой исторический процесс в качестве не только объекта, но уже и субъекта истории, стремящегося найти ответы на коренные вопросы, определяющие одинаково самосознание личности и общества: кто мы, откуда мы и куда мы идём?

Можно сколько угодно возмущаться современными квазиисторическими поделками, согласно которым украинцы оказываются «потомками атлантов», половцы (или варяги, чудь, норманны) — создателями древнерусского государства, казахи — наследниками языка древних шумеров, а «Слово о полку Игореве» написано на смеси казахского языка с древнерусским или является подделкой неизвестного крепостного в конце XVIII в., во «Влесовой книге» сокрыта «подлинная история руси», происходящей «от ариев», из былин извлекаются космогонические мифы древних славян, однако появление каждого такого увлекающего (с пути научного познания) сочинения указывает на зияющие бреши в нашем образовании, а, стало быть, и в отечественной науке, на которой это образование зиждется.

Изменить ситуацию в одночасье нельзя, это требует труда, может быть, даже не одного поколения историков, однако начинать проверку обоснованности традиционных взглядов на события древнейших веков истории Русского государства, используя весь комплекс знаний о прошлом человеческих сообществ, Земли, природной среды, эволюции биосферы, различных вспомогательных дисциплин от дендрологии до нумизматики и сфрагистики, совершенно необходимо. Вот почему, упорствуя в доверии к «летописцу Нестору» и закрывая глаза на внутренние противоречия повество вания ПВЛ о первых веках русской истории и на несоответствие её известий тем фактам, которые открываются при сопоставлении текстов с материалами археологических исследований (как я показываю в случае с росами/русами в Крыму или при сопоставлении легенды о Борисе и Глебе с данными Титмара из Мерзебурга, а их, в свою очередь, с данными эмиссий древнейших русских монет), мы обречены и далее существовать в мифологизированном пространстве виртуальной истории, дезориентирующей в отношении нашего прошлого, национальных ценностей и, в конечном счете, нас самих.

Отсюда проистекает и основная направленность этой книги — рассмотрение достоверности текстов, лежащих в основании собственно русской истории, и тех фактов, которые используются для той или иной реконструкции событий.

Представленные в ее первой части очерки, исследования и заметки, посвященные отдельным вопросам и сюжетам ПВЛ, возникали в результате встречи их автора с противоречием или загадкой в процессе работы, а потому требовали своего разрешения или объяснения. Далеко не всегда это завершалось успехом. Случалось, что проходили годы, прежде чем удавалось наметить направление, на котором следовало искать возможный ответ. И хотя многие поднятые здесь вопросы текстологии, происхождения сюжетов и авторства ПВЛ так и не получили своего однозначного разрешения, мне представляется небесполезным изложение достигнутых результатов, которыми смогут воспользоваться другие исследователи, столкнувшиеся в своей работе с этими же вопросами.

С большей уверенностью в результате я могу говорить о материалах второй части книги, где рассматриваются отдельные произведения древнерусской письменности с точки зрения хронологии и текстологии, памятники искусства средневековой Руси, события XVI в., связанные с опричниной, а также сюжеты, обусловленные отмеченными выше тенденциями современной историографии. Некоторые из этих работ публиковались в периодической печати и в научных сборниках, однако сейчас они появляются в переработанном или дополненном виде, рассматривая те же вопросы достоверности информации, заключенной в историко-литературных произведениях средневековой Руси. Моей задачей и в этом случае было не примирять противоречия текстов, а выставить их возможно рельефнее, чтобы тем самым дать возможность читателю проследить ход авторской мысли и, соответственно, принять предложенный вывод или, отвергнув его по наличию новых фактов и аргументов, искать собственное решение.

И в заключение еще одно замечание. За два последних столетия сочинения по русской истории оказались заполнены «мусором», широкое распространение которого даже в справочных изданиях начинает влиять уже на результаты исторических исследований и на их концептуальную окраску. Это касается имен, прозвищ и топонимов, традиционно искажаемых историками.

Достаточно перелистать десяток современных исторических работ, чтобы увидеть вместо Нестера (как называл себя и как звали инока Киево-Печерского монастыря, в котором мы продолжаем видеть автора ПВЛ) — «Нестора», вместо Тмуторокана/Тмутороканя — «ТьмутАрАкань» (причем даже на обложке монографии, посвященной надписи 1068 г., где четко выбито ТъмутОрОканя), не говоря уже о Ярославе «Осмомысле» и Иване «Грозном», которых никогда их современники так не называли потому, что все (за исключением определения «осмомысл» — правильно «осномысл», т. е. 'мудрый, острого ума человек', заимствованного из текста «Слова о полку Игореве») такие прозвища, в том числе и «Грозный», впервые появляются в Царском титулярнике 1672 г., т. е. не ранее последней трети XVII в. А ведь использование таких определений является, по сути дела, фальсификацией исторического источника, вызванной небрежностью и равнодушием к точности, о чем приходится всякий раз напоминать читателю.

Освобождаться от подобного мусора, как и от разного рода мифологем и приблизительности фактов, привыкнув к точности дефиниций, необходимо каждому человеку, в особенности профессиональным исследователям русской истории, которым, в первую очередь, я адресую эту книгу, одновременно напоминая слова польского писателя Станислава Лема о том, что «главной обязанностью ученого является определять не масштаб познанного — оно говорит само за себя, — но размеры еще не познанного».

1. Предпосылки и принципы

«Повести временных лет» в определенном смысле не повезло. Несмотря на обширные исследования, выполненные сначала А. А. Шахматовым по изучению летописного свода, лежащего в основе всей отечественной историографии, а затем такими его критиками и последователями, как В. М. Истрин, Н. К. Никольский, М. Д. Приселков, А. Н. Насонов, Л. В. Черепнин, Д. С. Лихачев, М. Х. Алешковский, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, А. Г. Кузьмин и многими другими историками, вопросы достоверности его сведений, в особенности ранних известий, охватывающих события IX–X вв., остаются до сих пор дискуссионными. Причина тому коренится в двух обстоятельствах. Первое из них заключается в том, что выводы Шахматова, во многих случаях весьма спорные и предположительные, представляются многим уже доказанными, почему они и не подвергаются проверке, пересмотру и дальнейшему исследованию. С другой стороны, большинство историков обращаются к ПВЛ в целом или к отдельным ее известиям с позиций того или иного конкретного вопроса, причем их внимание направлено, по большей части, на события второй половины XI или начала XII века. Что же касается предшествующего периода, то, за исключением вопроса о «крещении Руси» Владимиром и связанных с этим обстоятельств или вопроса о времени и целях поездки княгини Ольги в Константинополь, известия ПВЛ привлекаются обычно для иллюстрации и обоснования положения, выдвигаемого историком, но не как объект формального или системного анализа.