Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт

— У вас еще будет куча времени для этих глупостей, когда вы перекачаете воду. Ветер может смениться в любую минуту! — закричал старый упрямец, не обращая внимания на несчастного лейтенанта.

Капитан Мидоус поморщился и на секунду прекратил чтение, словно собираясь заткнуть глотку наглецу. Но при всем своем росте и немалой физической силе он был не в состоянии что-либо предпринять. Поэтому он выбрал другой путь — дочитал до конца приказ быстрой скороговоркой, так что никто толком ничего не понял, после чего с видимым облегчением свернул бумагу и сунул ее обратно в карман. Теперь, согласно закону, он стал полновластным командиром «Пришпоренного».

— Надеть головные уборы! — прокричал Буш.

— Освобождаю вас от командования шлюпом «Пришпоренный», сэр, — официально и слегка напыщенно объявил Мидоус.

— Разрешите выразить вам мое сожаление в связи со скверными манерами капитана баржи, сэр, — произнес Хорнблоуэр столь же официальным тоном.

— Так как насчет полдюжины матросиков покрепче? — крикнул с баржи толстяк-шкипер, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мидоус беспомощно пожал плечами.

— Это м-р Буш — мой… прошу прощения, ваш старший офицер, — торопливо объявил Хорнблоуэр, представляя Мидоусу Буша.

— Выполняйте ваши обязанности, м-р Буш, — кивнулМидоус, и Буш немедленно развил бурную деятельность по перекачке свежей воды из цистерн баржи в бочки «Пришпоренного».

— Что это за тип, сэр? — спросил Хорнблоуэр, незаметно указывая пальцем в сторону старого капитана.

— Поверьте, этот человек — сущее наказание. За два дня плавания он достал меня до самых печенок, — начал Мидоус, сопровождая каждую фразу грязными ругательствами. — Представьте себе, этот мерзавец не только капитан, но и больше чем наполовину совладелец этой грязной посудины. У него контракт с Адмиралтейством, и значит, нельзя забирать на военную службу ни его самого, ни его людей. Все они освобождены от набора и имеют соответствующие бумаги. Поэтому он позволяет себе делать и говорить все, что взбредет в голову. Клянусь вам, капитан, я не пожалел бы призовых денег за будущие пять лет, чтобы только заполучить эту скотину в свои руки хотя бы на десять минут. Влепить ему сотню плетей у решетки — больше мне ничего не нужно.

— М-да… — протянул в задумчивости Хорнблоуэр. — А мне предстоит плыть с ним домой…

— Сочувствую и надеюсь, что вам повезет больше, чем мне.

— Прошу прощения, господа. — Один из матросов с баржи заставил их посторониться, чтобы протащить по сходням брезентовый шланг. По пятам за ним пробежал другой матрос с какой-то бумагой в руках. Вокруг царила обычная при аврале суматоха.

— Не уйти ли нам отсюда, сэр? — предложил Хорнблоуэр. — Давайте спустимся в мою… я имею в виду в вашу каюту, где я смогу передать вам судовые документы. Я все приготовил заранее.

Сундук с пожитками самого Хорнблоуэра одиноко стоял на палубе возле кормового люка, напоминая о скором и неизбежном отплытии его хозяина.

В каюте Хорнблоуэр провел всего несколько минут — большего для завершения формальностей по передаче командования не потребовалось.

— Могу я попросить м-ра Буша выделить матроса для переноски моего багажа на баржу, сэр? — осведомился Хорнблоуэр у нового капитана.

С этого момента он стал никем. Здесь, на «Пришпоренном», он не был даже пассажиром. У него не осталось на борту шлюпа больше никаких прав, что стало еще более очевидным, когда он вновь поднялся на палубу попрощаться с офицерами. Хорнблоуэр огляделся по сторонам, ловя взглядом знакомые лица, но все были поглощены насущными заботами по перекачке воды и не имели лишней секунды, которую могли бы уделить своему бывшему капитану. Поспешное рукопожатие, пара прощальных слов — и каждый торопился вернуться к исполнению своих обязанностей. Со странным чувством горечи и облегчения Хорнблоуэр повернулся наконец к сходням.

Облегчение, однако, быстро сменилось тревогой, как только он бросил взгляд на узкую доску, связывающую между собой борта обоих судов. Хотя «Пришпоренный» стоял на якоре, крупная зыбь довольно ощутимо раскачивала его. Хуже всего было то, что шлюп и баржа при этом раскачивались не в такт. Их верхние борта то сходились, то расходились, в результате чего сходни описывали в пространстве весьма необычную траекторию. Они то взлетали вверх, то обрушивались вниз, как детские качели, одновременно перемещаясь в горизонтальной плоскости в разные стороны, подобно стрелке компаса. Вследствие всего этого доску непрерывно трясло, а разрыв между шлюпом и баржей, который предстояло преодолеть Хорнблоуэру, ежеминутно менялся в пределах от шести до шестнадцати футов. Босоногому матросу не составило бы никакого труда пробежаться по ней, но для отвыкшего от подобных упражнений капитана восемнадцатидюймовая доска, да еще без поручней, представляла серьезное испытание. В то же время он ощущал на себе насмешливый взгляд толстого шкипера, но это, как ни странно, только укрепило его решимость покончить с переходом как можно скорее.

До этого он просто краем глаза наблюдал за движением доски, делая вид, что на самом деле следит за работой матросов. Но вот настал подходящий момент, и Хорнблоуэр быстро шагнул на сходни. Затем последовали несколько кошмарных секунд, когда он даже не мог сообразить, продвигается ли он вперед или стоит на месте. И вдруг все закончилось: Хорнблоуэр очутился на сравнительно ровной и спокойной палубе баржи. Бочкообразная фигура капитана не сделала ни единого движения ему навстречу, чтобы, по крайней мере, поздороваться, и Хорнблоуэр вынужден был направиться к нему, пока двое матросов с «Пришпоренного» переносили его скудный багаж.

— Вы капитан этого судна, сэр? — спросил он.

— Совершенно верно. Бедлстоун, шкипер «Принцессы». Так называется моя баржа.

— А я капитан Хорнблоуэр, и мне надлежит отплыть в Англию на вашем судне, — сказал Хорнблоуэр, намеренно употребляя слово «надлежит», так как манера поведения Бедлстоуна начала действовать ему на нервы.

— Ордер у вас есть?

Вопрос, а особенно тон, которым он был задан, нанесли еще один укол самолюбию и достоинству Хорнблоуэра. Он почувствовал, что не сможет долго терпеть такую наглость.

— Есть! — коротко отрезал он.

Бедлстоун обратил к Хорнблоуэру круглое, мясистое, кирпичного цвета лицо, на котором чудно выделялись два ярко-голубых глаза. Взгляд его скрестился с твердым взором Хорнблоуэра, решившего не отступать ни на дюйм и приготовившегося дать отпор, если Бедлстоун позволит себе непозволительные вольности в обращении к капитану Королевского Флота. Однако вместо этого шкипер без обиняков объявил:

— Стол и каюта — гинея в день. Если желаете по-другому, то три гинеи за весь переход.

Требование платы за стол настолько удивило Хорнблоуэра, что это несомненно отразилось у него на лице. Сделав над собой усилие, он постарался, чтобы в последующих его словах оно не проявилось так очевидно. Он решил не задавать напрашивающегося вопроса, будучи в полной уверенности, что с юридической стороны требование Бедлстоуна вполне правомерно. Заключенный им с Адмиралтейством контракт, безусловно, вменял ему в обязанность бесплатно перевозить нуждающихся в транспорте офицеров, но наверняка умалчивал о таком щекотливом вопросе, как снабжение их продовольствием. Мысли капитана Хорнблоуэра завертелись с бешеной скоростью

— В таком случае я предпочитаю три гинеи, — объявил он свое решение с невозмутимым видом и ясном человека, для которого разница между одной гинеей и тремя представляется несущественной. Уже произнеся эти слова, он закончил мысленный подсчет и пришел к выводу, что ветер, вероятнее всего, сменится на западный, и путешествие до берегов Англии может оказаться непредвиденно долгим.

Пока они беседовали, один из насосов вдруг засбоил, а несколько секунд спустя остановился и второй. Наступившая тишина резанула по ушам, как пушечный выстрел. С «Пришпоренного» послышался окрик Буша.

— Здесь девятнадцать тонн! Мы можем примять еще две.