Соблазнительница - Стефани Лоуренс

Он заморгал, с трудом следя за ее словоизвержением, но пока у него не хватало сил на внятный ответ.

Она взирала на него с обычной суровостью, явно успокоенная тем, что он молчит.

— Я знаю, вы в этом не виноваты — это ваш отец промотал денежки, да? Я слышала, как дамы в высшем обществе толковали: мол, хорошо, что он умер до того, как растратил все ваше состояние. Но на самом-то деле он сначала довел вашу семью до нищеты, а потом уже сломал себе шею, и с тех пор вы с вашей матушкой делаете вид, будто ничего не случилось. — Ее голос зазвучал мягче. — Это можно сравнить с подвигом Геракла, но вы проделали все блестяще — я уверена, что никто ничего не понял. И конечно, я догадалась, зачем вы это делаете: не только ради Эмили и Энн, но и ради Порции и Пенелопы — пристроить их, если станет известно, что они нищие, будет невероятно трудно.

Она на мгновение задумалась и продолжила:

— Итак, второй пункт: вам необходимо, чтобы вы и ваша семья по-прежнему принадлежали к высшему обществу, но у вас нет средств, чтобы вести роскошный образ жизни. Вы несколько лет находились на грани банкротства. Что приводит меня к третьему пункту — к вам.

Она вперила в него взгляд.

— Судя по всему, вы не рассматриваете женитьбу как способ поправить свои денежные дела. Полагаю, вы не хотите обременять себя женой, у которой могут оказаться большие запросы, не говоря уж о том, чтобы в принципе обременять себя женой и связанными с ней обязательствами. Это и есть причина, по которой я хотела поговорить с вами наедине.

Собравшись с духом, она еще выше вздернула подбородок.

— Мне кажется, что мы — вы и я — могли бы достичь взаимовыгодного соглашения. Я получу значительное приданое — более чем достаточное, чтобы восстановить семейное состояние Эшфордов, по крайней мере его хватит на жизнь. Мы знаем друг друга целую вечность и, я уверена, могли бы быстро притереться друг к другу. К тому же я прекрасно знаю вашу семью, и они знают меня, и…

— Вы предлагаете нам пожениться?

Судя по его тону, он был потрясен, и она сердито посмотрела на него.

— Да! И прежде чем вы скажете, что это чушь и бессмыслица, подумайте. Я не жду…

Он не стал слушать, чего она не ждет. Он смотрел на нее в полумраке. Губы ее продолжали шевелиться, вероятно, она что-то говорила. Он пытался слушать, но ум его отказывался воспринимать ее слова. Он застыл, застигнутый врасплох этим невероятным, невозможным фактом.

Она предлагает ему стать его женой.

Если бы упали небеса, он не был бы так поражен. Не ее предложением — своей реакцией.

Он хотел жениться на ней, хотел взять ее в жены.

Минуту назад он и не помышлял об этом. Десять минут назад он презрительно посмеялся бы над этим. Теперь же он просто знал — это была абсолютная, непоколебимая, пугающая своей мощью правда. Странное чувство охватило его, разбудив силы, которые он всегда старательно скрывал за элегантной внешностью.

Он снова сосредоточился и разрешил себе посмотреть на нее — только сейчас он понял, что до сих пор не делал этого. Раньше она была раздражающей помехой, эта женщина, к которой его влекло телесно, но к которой он, учитывая его всегдашнее безденежье, не мог приблизиться даже в мечтах. Он сознательно запретил себе думать о ней, о единственной женщине, к которой, как он понимал, никогда не сможет прикоснуться. Это совершенно невозможно, тем более невозможно, что их семьи связывает дружба.

— …и вовсе не нужно воображать…

Золотые локоны, губы, как бутон розы, гибкое, чувственное тело греческой богини. Синие, как васильки, глаза, темные брови и ресницы, кожа, как самые густые сливки. Он не видел ее в темноте, но память хранила ее облик. И напомнила ему, что за этим женственным изяществом скрываются быстрый ум и сердце, которое никогда не ошибается.

И несгибаемая стальная воля.

Впервые он позволил себе взглянуть на нее как на женщину, которую он может взять. Иметь. Обладать. Настолько, насколько ему захочется.

В одном она права — он вовсе не хотел жениться, не хотел связывать себя семейными узами. Но при этом он хотел ее. Насчет этого у него не было никаких сомнений.

— …незачем знать. Все получится замечательно — нам нужно только…

В этом она тоже права — путь, который она предложила, действительно может привести к цели. Потому что предложение сделала она, и ему нужно только…

— Ну так что?

Ее возглас вырвал его из дебрей размышлений, в которых он окончательно заблудился. Она сложила руки. Она хмурилась. Он не видел этого, но не удивился бы, если бы она постукивала ногой об пол.

Вдруг он осознал, что она стоит так близко, что до нее можно дотянуться рукой.

Ее глаза сузились, блеснув в полумраке.

— Итак, не кажется ли вам, что это хорошая идея — вступить в брак со мной?

Он встретился с ней взглядом, его рука слегка обвела ее подбородок, он поднял пальцем ее лицо. Открыто, неторопливо всмотрелся в ее черты, подумал — что она сделает, если он просто… и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Да. Давайте поженимся.

В ее глазах появилась настороженность. Интересно, что такое она увидела в его лице? Он снова натянул на себя маску, в какой появлялся перед людьми. Улыбнулся.

— Я с величайшим удовольствием, — его улыбка стала шире, — стану вашим мужем.

Он опустил руку и отвесил ей элегантнейший поклон…

Ошибка. Не успел он наклониться, как в глазах у него потемнело.

Он рухнул на пол у ее ног.

Амелия растерянно уставилась на его обмякшее тело — она даже подумала, вот сейчас он поднимется и начнет, шутить. Смеяться…

Он не шевелился.

— Люк?

Ответа не было. Она осторожно обошла его так, чтобы заглянуть в лицо. Его длинные ресницы были как черные полумесяцы, лежащие на бледных щеках. Его брови, лоб и щеки казались странно расслабленными; его губы, длинные, тонкие, так часто складывающиеся в суровую улыбку, были слегка искривлены…

Она разочарованно вздохнула, с шипением выпустив воздух. Пьян! Черт бы его побрал! А она-то собралась с духом, ушла из дома поздно ночью, простояла столько времени на холоде и умудрилась произнести свою отрепетированную речь без единой запинки — а он был пьян?!

Терпение ее уже готово было лопнуть, но тут она вспомнила, что он согласился. Да, согласился. Может, он и нетрезв, но не до такой же степени, чтобы ничего не соображать, — ведь пока он не рухнул, она ничего не заметила, даже предположить не могла ни по его поведению, ни по его словам. Ведь пьяные говорят невнятно, да? Но она знала его голос, его дикцию — речь у него была точно такой же, как и всегда.

Да, то, что он молчал и позволил ей высказаться, не прерывая ее, это, разумеется, необычно, но это было ей на руку. Если бы он, как всегда, подшучивал над ней, придирался к ее доводам, ей ни за что не удалось бы выложить все.