Раки тоже бывают голубыми. Житейские истории в юморе - Виктор Юрич

– Посмотри! – Саша торжествующе замер. – Мокрый художник пишет свою картину!

Прозрачное полотно искажалось новыми мазками грязи, которые приходили в движение от капель дождя.

– А вон горы, а вот лес, озеро, – странно подрагивая, он указывал на меняющиеся пейзажи.

Дождь внезапно закончился. Картинка остановилась, Саша обессилено рухнул на стул и, сгорбившись, уставился в пол.

– Не часто случается застать его за работой. Он всегда приходит неожиданно, но редко пишет. Все зависит от наклона его кисти. Когда косой дождь или хороший ливень, то картины просто удивительные. Если же грибной ли морось, то ленится, и на его холсте застывает обыденность, которую видишь каждый день.

Я слушал и представлял того, кто творит на той стороне прозрачного холста, рисуя тем, что всегда под рукой и разбавляя эти краски природы каплями дождя.

– Дима, тебе домой пора, родители наверно ждут.

– А у вас тоже есть мама с папой?

– Конечно, они всегда есть или были.

– А где ваши родители?

– Не знаю. Я вырос без них, в детском доме.

– А сколько вам лет?

– Сорок семь.

– А мне девять.

– Я беспокоюсь, что тебя будут ругать. Давай, собирайся. Потом придешь еще. Только всегда на вахте спрашивай, у себя я или нет.

Он проводил меня до угла школы и, пожав руку, угостил конфетой. Я побежал, перепрыгивая через лужи и оглядываясь, он стоял и смотрел, махал мне. Когда я оглянулся, то его уже не было.

Мой отец рано бросил учебу и уже в семнадцать лет работал токарем. К двадцати годам он освоил уже несколько станков, а к тридцати стал серьезным специалистом. Тогда его и заприметили на одном из предприятий из соседнего города. К тому времени умерла бабушка, что жила с нами, и причин находиться на прежнем месте уже не было. На новом месте предложили жилье и хорошую зарплату. День отъезда близился, сворачиваясь быстро, словно лист бумаги в самолетик.

Я часто бывал у Александра, но почему-то боялся сказать, что уезжаю. Мы гуляли по парку и разговаривали на разные темы. Однажды двое хулиганов, которые хотели убить кошку, ломали скамейку, что стояла на берегу. Саша их опять прогнал. Но она превратилась в кучу деревяшек, рейки торчали, словно ребра кита и были переломаны. – Скажите, а зачем они это делают? – я заглянул Саше в лицо.

Он задумался, глядя на деревья, склонившиеся над водой, на остатки скамейки.

– А вот ты бы так поступил?

– Нет, конечно.

– А почему? – он пытливо посмотрел мне в глаза.

– Мне нравилось на ней сидеть, смотреть на воду и деревья. Она так здорово смотрится на этом месте. Не зря ее здесь кто-то поставил.

– Вот видишь, у тебя даже мысли нет, чтобы ее сломать. Ведь твой мир – это природа. Кошка на скамейке. Пруд. Деревья у воды. А мир рыжего – сломанная скамья, мертвая кошка, плохая надпись на стене. Ломая и убивая, он подгоняет мир под свой шаблон. Для него это норма. И покой. Но только до тех пор, пока он опять не увидит что-то прекрасное. Тогда он вновь сделает свое черное дело. Это всегда так – одни строят, другие ломают.

– Люди плохие, да?

– Конечно, нет. Они рождаются хорошими, потом, окружающее, лепит из них разные скульптуры. Мир не может быть полностью добрым, иначе он погибнет в неге. Не только добро спасает мир, но, и как не странно зло.

– Ведь что-то можно сделать?

– Мой друг, это безрезультатно. Кто-то бьется со злом, пытаясь его извести. А зло просто есть, и ни с кем не борется. Порой мне кажется, что зло – основа нашего мира. Представь мир абсолютно белым. Это как чистый лист бумаги. Нарисуй цветы, солнце, лес и речку, дом и собаку. Пресно получается. Но как только подумаешь, что дом может кто-то разрушить, а цветы затоптать, все сразу приходит в движение. Дом начинаешь сторожить, а цветник обносишь забором.

– А мы уезжаем, – неожиданно для себя сообщил я.

– Отдыхать, на море?

– В другой город, жить, папе дали работу.

– Очень жаль. Когда?

– Уже в этом месяце. Мы собираемся приезжать к родственникам, я буду приходить к тебе.

– А я всегда тебя ждать.

Через две недели мы начали перевозить вещи. Я пришел к Саше. На треноге стояла картина, что я увидел первый раз.

– Приготовил ее для тебя. Будешь вспоминать, наш старый парк, как мы познакомились, – он широко улыбался.-

– Возьмите, – я протянул ему кварцевую гальку, которую нашел в огороде. Она напоминала яйцо и была хорошо отшлифована временем.

Он подержал ее в руке и положил на стол.

– Не знаю, когда мы еще увидимся, и что это будут за обстоятельства. Помни, о чем мы говорили. И не забывай смотреть не мокрого художника за работой. И ещё. Принимай жизнь как есть. Людей не переделать, но можно поменять мир, и они от этого станут лучше.

Художник проводил меня до угла школы, пожал руку и после обнял. Я пошел прочь, не оглядываясь, неся в бумаге завернутый подарок. В кармане я обнаружил несколько конфет.

Город, находился в двадцати километрах от бывшего дома. Назывался смешно – почтовый ящик. Он был огражден от внешнего мира колючей проволокой, а попасть в него можно только через специальные пункты пропуска. Мне, как несовершеннолетнему, можно было выезжать из города только с родителями. К моему ужасу они крепко поссорились с родственниками.

Потом все замелькало в суете – я поступил на учебу, отслужил в армии и женился.

В тот вечер телевизор вещал канал из родного города. За унылыми политическими следовали тусклые культурные новости. Диктор, смакуя каждое слова рассказывал про немолодую женщину-художника. Кадрами кинопленки поползли её картины: старый деревянный вокзал, бабушка у церкви, парк со скамейкой и кошкой, кинотеатр с очередью в него…

Стало трудно дышать. Детские воспоминания дельфинами начали выпрыгивать из памяти.

На следующий день, я шел по городу своего детства.

Он заметно изменился. В центре, дома и магазины обросли заплатками рекламы, построили торговый комплекс. Весенние улицы порадовали чистотой. Да, стало значительно чище.

Я купил билет и вошел в Дом культуры. Посетителей на выставке было довольно много. Мне показалось, я услышал иностранную речь.

Приблизившись к картинам, я узнал знакомые цвета и манеру письма. Я шел от полотна к полотну, и воспоминания уносили меня в детство. Всё разом ожило и закричало весенними красками, криками детей, старым парком и кошкой, свернувшейся клубком.

Под всеми рамками висели аккуратные таблички. Имя автора меня поразило: «Зинаида Васильевна Телятникова».

– Скажите, а кто устроитель выставки? – обратился я к женщине в синем халате, нагнувшейся над ведром и зажавшей швабру под мышкой.

– Там, вон ходит, вместе с художницей, – небрежный взмах свидетельствовал о полном пренебрежении к искусству, а может к определенному человеку. Да и сказала она с ехидством.

Конец ознакомительного фрагмента.