Культурный разговор - Татьяна Москвина

И вот стоит он, голубчик, весь сияет хрусталем и золотом, воссозданный так любовно и тщательно – и, как в одном романе Кинга, ждет приближающегося будущего. Вот уже встрепенулись обрадованные инвалиды, размечтались провинциальные учителя и врачи – эх, взглянуть бы! – да и большие чиновники себе черкнули: обязательно посетить. В душе, в избе и в стране должен быть «красный уголок», чистое место для радости и мечты, пусть им будет Большой, обновленный подвигом мастеров.

Но что будет идти на этой великолепной сцене? Для нее пока нет никакого репертуара. Кроме, разумеется, балетов Григоровича. На которые, собственно, и будет лом в ближайшее, да и в отдаленное время. Дирекция это прекрасно понимает, и Юрий Григорович уже работает над осуществлением на обновленной сцене «Спящей красавицы» и «Щелкунчика». Напоминаю, как богиня справедливости, что великого балетмейстера отсюда выжили в девяностых годах и все это время оскорбляли в прессе, как какого-то мошенника. Все для того, чтобы очевидная истина опять воссияла: Григорович не только классик, но и неутомимый, несравненный работник.

Что до оперных и балетных новаций последней «пятилетки», то им, по-моему, самое место на Новой сцене, которая так выручила Большой в период реконструкции. Никаких особых новаций на самом деле не было: шла ориентация на среднюю европейскую моду. По всей Европе идут, скажем, оперы, где персонажи Моцарта фигурируют в джинсах, а люди Верди – в какой-нибудь тоталитарной униформе. Как не надоели все эти режиссерские фокусы, непонятно. Да и не след нам оглядываться на среднюю евромоду! Они, может, наоборот, на нас поглядывают в надежде – может, русским удастся вырулить из постановочного тупика, а мы туда же.

Первой ласточкой на обновленной сцене заявлена «Руслан и Людмила» Глинки в постановке Дмитрия Чернякова. Надеюсь, что известный и талантливый режиссер как-то сумел преодолеть некоторое присущее ему недоверие к цвету (преобладание серого и белого в его спектакле «Жизнь за царя» в Мариинке даже наводило на мысль о цветоаномалии режиссера). Не представляю себе «Руслана и Людмилу» Глинки, да еще на обновленной сцене, и без сочного цвета. Тревожусь и за персонажей и сюжет – найду ли знакомое? Ведь в «Евгении Онегине» Черняков решил сцену дуэли Ленского и Онегина как несчастный случай при неосторожном обращении с ружьем. Конечно, ему хочется сбить штампы, преодолеть рутину. Но при этом нет-нет да и повреждается сама основа ткани оперы.

А ведь интерес к жанру нисколько не угасает, напротив: опера активно проникла в телеэфир («Призрак оперы» на «Первом», конкурс молодых оперных певцов на «Культуре»). Мне, кстати, интересно, насколько глубок и фатален конфликт дирекции Большого и Галины Вишневской? Не было бы разумным привлечение ее Оперного центра к новой жизни театра? Все-таки в делах общей значимости хорошо бы стоять выше личных обид и амбиций.

Руководство Большого могло бы, на мой взгляд, пойти интересным путем: например, пригласить для постановок крепких мастеров, которые уже руководят, каждый своим, театром. Они могли бы поработать на Большой в качестве творческого «оброка», что ли. Порадеть для главной сцены. Таковы: Александр Титель, главный режиссер оперы Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, Дмитрий Бертман, создатель «Геликон-оперы», Александр Петров, худрук Детского музыкального театра «Зазеркалье», найдутся и другие.

Страстная тщательность, с которой проведена реставрация, требует хоть какого-то соответствия репертуара, не правда ли?

Но главное несоответствие нового Большого лежит еще глубже: облик императорского театра восстановлен тогда, когда причины, приведшие к его появлению и расцвету, утрачены.

Как жить императорскому театру без империи? Как муляж, дорогое чучело, мираж в пустыне?

Вот придут в зал десятки некомпетентных по большей части чиновников и прочая «элита», в просторной Царской ложе уместятся разом и Пан спортсмен и Пан юрист, рассядутся в партере недопосаженные олигархи с женами, упрямо тянущимися к прекрасному… Все в пиджаках, без мундиров, без орденов. Никакого блеска. Это для них корпели ткачихи из Старо-Спасского монастыря, для них пришивали сотни позолоченных «лавровых» листочков к дверям Императорского фойе, которые надо обмахивать беличьими кисточками?

Для них трудился в экстазе творческого упорства город чудом выживших русских мастеров?

Нет, совершенно очевидно: реставрация Большого – самое лучшее начало для реставрации монархии. Я уже излагала способы решения проблемы. Путем приглашения на трон английского принца Гарри (Генри), молодого энергичного человека, близкого родственника династии Романовых.

Можно так, можно иначе, но как-то надо – неторопливо, тщательно и последовательно. Нельзя нам жить идеей о том, что мы должны много и хорошо произвести, а потом дружно и весело съесть. Нет мечты. А какие могут быть на свете русские люди без мечты! Отними у нас страсть, артистизм, порывы к идеальному, способность грезить наяву – и кто мы такие?..

Блистательная реставрация Большого театра обнадеживает – а может, у нас еще остались силы на дальнейшее продолжение истории?

Главный художник разоблачил коммунистов и демократию

В ЦВЗ «Манеж» (Санкт-Петербург) открылась выставка самого известного публике художника – Ильи Глазунова – творческий отчет за долгие годы трудов.

Картины у Глазунова беспокойные. Тихо созерцать их не получается. Живопись для Глазунова – не самоцель, а средство быстрого воздействия, своего рода «публицистика красками». Входящего на выставку сразу встречают две огромные картины – «Рынок нашей демократии» (1999) и «Раскулачивание» (2010). На них с большой яростью, кричащими от боли красками и дрожащими от гнева руками изображено, как мучили и мучают народ.

Его мучают бесы.

В «Раскулачивании» бесы, в тужурках и красных повязках, сжигают иконы и стреляют в младенцев под сенью Ленина. В «Рынке…» бесы, обретшие новую прописку, под сенью статуи Свободы развращают народ деньгами и сексом. Здесь много знакомых лиц, перемешанных с лицами символическими.

Скажем, бесов на Россию науськивает сам Билл Клинтон с выглядывающей из-за его плеча Моникой Левински. А за превращение России в Содом и Гоморру лично отвечает телеведущая программы «Про это» Елена Ханга. Но две мерзкие лесбиянки по центру уже изображены отвлеченно-символически, как и сатанист в козлиной шкуре. Непонятно кто летает с мечом и крыльями наверху, в «русской зоне» картины – видно, какая-то русская Брунгильда… Сам же Глазунов в виде автопортрета скромно держится крайним справа с плакатом «Где вы, России верные сыны?».

По периметру, вдоль рамы, полотно обклеено «долларами».

Написанная более десяти лет назад картина, конечно, уже устарела по конкретному содержанию. Но как срез хаотичного русского сознания, где все вперемешку и вповалку, и все болит, и все обижено и обозлено, – ничуть не устарела. Ее громокипящий пафос вполне актуален для многих. Правда, живопись – не лучшая область для размещения пафоса, но Глазунов всегда жертвует интересами мастерства, чтобы выкрикнуть наболевшее.

Пусть наболевшее неоригинально и состоит из общих мест, но ведь он очевидно не притворяется – невозможно притворяться полвека.

Так, может, он и не мастер вовсе? Такие предположения были высказаны неоднократно. Однако представленная на выставке работа 1948 года «Портрет старушки» (Глазунов – школьник!) опровергает злопыхателей. Отлично умел писать Глазунов еще сызмала. Просто художник в России – больше, чем художник, он еще трибун, проповедник и апостол.

Чей апостол?

Вот тут у нас закавыка. Образ Спасителя у Глазунова не получился – на картине «Изгнание торгующих из храма» (2011) перед нами дикий, разъяренный, довольно обычный мужик. А на полотне «Боже, Боже мой, зачем ты меня оставил» примерно тот же мужик запрокинул страдальческую голову. Никакого «дуновенья Бога» (красоты, величия, трогательности) в картинах нет. Это тоже «публицистика красками», только на темы двухтысячелетней давности. Правильный мужик торгующих из храма гнал, вот его и распяли. Творчески это, как видно, не слишком волнует автора.

Родная природа? Глазунов написал несколько нормальных, «правильных» пейзажей, в основном северных, но в них чувствуется мнимое, насильственное смирение художника перед жанром. Без людей на холсте ему скучно. А вот если на русском поле разместить русскую девушку с русой косой на отлете, то уже получится «Русская песня» (2009). Из которой будет видно и понятно, что русская песня – это такая песня, что волосы не только дыбом встают, но вообще опровергают все законы гравитации.

Тема русских волос продолжена на картине «И снова весна…» (2009), где изображен сам художник на фоне сиреневого куста, причем весь верх его головы вздыблен и вихрем уходит в сирень. А вдалеке на реке – ледоход. Все-таки надо было в названии уточнить – «И снова русская весна…»