Толкин и его легендариум - Ник Грум

Наконец, хочу вспомнить о тех, с кем разделил первое прочтение Толкина. Мои родители Элизабет и Майкл отнеслись с пониманием к тому, что их сын в младшем подростковом возрасте внезапно увлекся произведениями этого автора. Они потратили очень много времени, чтобы водить меня на мероприятия, включая те, которые сейчас называются «ролевыми играми живого действия». Они купили мне многие книги Толкина и о Толкине — я до сих пор считаю эту библиотеку сокровищем.

На «передовой» Средиземья со мной были не только родители. Должен с удовольствием сказать, что с некоторыми из этих людей я до сих пор поддерживаю отношения. Это Дэвид Беннетт, Майк Кэттелл, Мартин Дикон и Энди Морган, а также Джулс Каули, Майкл Гудвин и Нил Робертс. Спасибо вам за воспоминания, которые спустя сорок с лишним лет побудили меня написать эту книгу.

Наконец, подчеркну, что, несмотря на комментарии в заключении, это не «карантинная книга». Это книга о Толкине, задуманная много лет назад, пусть и написанная в недавних нелегких обстоятельствах. Впрочем, воздействие коронавирусной пандемии неизбежно, и надеюсь, что она дает возможность показать, почему толкиновское Средиземье сегодня удивительно актуально.

Ник Грум,

Séipéal Iosóid

Примечания к тексту

В оригинале книги названия больших народов Средиземья пишутся с заглавной буквы[1] — так же, как в английском языке принято обозначать этническую и национальную принадлежность (например, Danish, Roma, Gothic — датский, цыганский, готский). По языковому принципу были выделены гномы (выбрано множественное число Dwarves[2], которому Толкин явно отдавал предпочтение), эльфы, энты, хоббиты, люди и орки, а также упоминаемые в «Хоббите» гоблины (Elves, Ents, Hobbits, Humans, Orcs и Goblins соответственно). Из такого написания не следует, однако, что эти народы Средиземья представляют собой разные расы: речь скорее идет о разных биологических видах. Другие виды — драконы, орлы, пауки, тролли и тому подобные — не имеют собственных языков и говорят на вестроне, «общем языке» Средиземья, поэтому их названия пишутся со строчной.

В книге отдается предпочтение термину «англосаксонский» (в письменном источнике на латыни это слово впервые упомянуто в VIII веке, а на английском языке — в 1602 году), а не «древнеанглийский», чтобы отразить гибридный характер английской идентичности в период до Нормандского завоевания.

Первая мировая война в исследовании обычно упоминается как «Великая война» — именно под таким именованием она была знакома Толкину. Вторая мировая война, которая за время работы писателя над «Властелином колец» сменила целый ряд названий, сохраняет общепринятое, хотя у меня было искушение назвать ее «Шестилетней» по одному из толкиновских контрфактуальных нарративов.

В английском оригинале написание The Silmarillion означает вариант этой книги, опубликованный в 1977 году. The Silmarillion без курсива, или Quenta Silmarillion[3], — это черновики Толкина, которые вошли в опубликованную позже многотомную «Историю Средиземья».

Известную кинотрилогию «Властелин колец» Питера Джексона я в совокупности называю «Кольца», а экранизацию «Хоббита» этого режиссера — «Хоббитами», чтобы отличить их от одноименных книг.

При цитировании произведений Толкина в русскоязычном издании за основу были взяты русские переводы «Властелина колец», «Хоббита» и «Сильмариллиона», выполненные А. А. Грузбергом. Там, где это необходимо, цитаты приближены к английскому оригиналу или сделан новый перевод. При выборе между существующими в русском языке переводами имен собственных и терминов из произведений Толкина предпочтение отдавалось наиболее распространенным в настоящее время или близким к английскому оригиналу вариантам[4].

Предисловие

Любовь, которая назвать себя не смеет.

Лорд Альфред Дуглас. Две любви (1894)

В своей книге я постарался рассказать о Толкине и его провидческом творении, Средиземье, несколько иначе, чем другие исследователи. Я впервые прочел «Властелина колец» в тринадцатилетнем возрасте и был покорён этой вымышленной страной. Лучшее описание моих тогдашних впечатлений — слова любимого и, к сожалению, ушедшего от нас писателя Терри Пратчетта: «Никогда больше у меня не было столь искреннего чувства, будто я нахожусь внутри истории». С «Властелином колец» он тоже познакомился подростком: прочитал роман, когда под Новый год подрабатывал, присматривая за детьми.

Моя книга о том, каково быть внутри истории, невероятной истории. Это, разумеется, не прямое введение в мир Толкина. Таких букварей, путеводителей и энциклопедий вышло очень много, хотя они нередко склонны увязать в мелких деталях «легендариума» — придуманных писателем мифов с проработанной иерархией богов и богинь, богатым наследием разнообразных народов Средиземья, их запутанной историей и тысячелетними преданиями. На нескольких страницах эти книги проповедуют новообращенным, а потом уходят в дебри «айнур» и «майар», описывая озадаченным читателям воображаемых божеств вместо того, чтобы заниматься своим делом — просто объяснить, в чем ценность созданного Толкином.

Моя книга — это не научное исследование о проблемах, которые толкиновские произведения ставят перед читателем, включая тонкости и хитросплетения придуманных автором языков и алфавитов и вопросы католической теологии. Это требует невероятной эрудиции и мешает должным образом оценить их литературные достоинства и вклад в культуру. Такая работа, обладая несомненной научной ценностью, интересовала бы лишь знатоков: была бы стоящей, но бесполезной для широкой аудитории.

Отправной точкой для этой книги является скорее феномен Толкина в наши дни, это бесконечное Средиземье, сложившееся из пестрой смеси литературы, изобразительных искусств, музыки, радио, кинематографа, гейминга, сообщества поклонников и поп-культуры. Уже невозможно вернуться к чисто литературному Средиземью и отвергнуть прежде всего потрясающие фильмы Питера Джексона.

Остается признать, что любая оценка работ, возникающих на основе архивов Толкина, а также новых адаптаций созданной им истории и преданий, неизбежно будет нести глубокий отпечаток сложившейся в XXI веке многогранной толкиновской «индустрии».

Как минимум в этом отношении Толкина уместно сравнить с Шекспиром. Он не просто писатель и не собрание своих сочинений, а широкое и растущее пространство культурной деятельности. Данный «дискурс» объединяет самые ранние повлиявшие на Толкина источники (от «Беовульфа» до «Питера Пэна»), детали его биографии (две мировые войны, полвека университетского труда, преимущественно в Оксфорде, знакомство с поразительным разнообразием поэзии, художественной прозы, драмы, литературной критики, научных трудов по филологии и других текстов) и соцветие адаптаций его произведений — эти адаптации начали появляться еще при жизни автора[5] и с тех пор достигли масштаба Гималаев.

И конечно, нельзя обойти стороной шесть фильмов — каждый из них за два десятилетия, прошедшие после выхода в прокат, собрал почти миллиард долларов[6].

Это был стремительный взлет. Чтобы снискать репутацию бессмертного «Лебедя Эйвона», Шекспиру потребовалось как минимум столетие, а потом еще одно, чтобы стать не просто бардом, а мировым кумиром и фундаментом целого глобального рынка. В случае Толкина аналогичные процессы начались при жизни, укрепились за тридцать лет