Дом Булемана - Теодор Шторм

Залогодатель так и умер в окружении своих сокровищ, дожив до глубокой старости, и завещал свой дом вместе с полными шкафами своему единственному сыну, который при жизни отца старался любым способом держаться от него подальше.

Этим сыном и был тот внушавший такой страх маленькому Леберехту суперкарго, вернувшийся в родной город из заокеанских плаваний. После похорон отца он оставил свои прежние дела и поселился в его комнате на третьем этаже; теперь вместо скрюченного человечка в иссиня-сером сюртуке маячила из угла в угол или возвышалась над маленьким пультом покойного, занимаясь вычислениями, высокая сухопарая фигура в желтом цветастом шлафроке и ярком колпаке. Между тем господину Булеману не передалось по наследству благоговение старого залогодателя перед собранными в его доме ценностями. После того как он за запертыми на засов дверями изучил содержимое шкафов из орехового дерева, он стал раздумывать над тем, не рискнуть ли ему тайно продать эти вещи, которые по-прежнему все еще были собственностью других людей и на стоимость которых он мог претендовать только в размере унаследованной, как показывали закладные книги, в большинстве случаев весьма незначительной залоговой ссуды. Господин Булеман не относился к числу людей нерешительных. Уже через несколько дней он связался с жившим на дальней окраине старьевщиком, и после того как были отложены на всякий случай вещи, отданные в залог в последние годы, началось тайное и осторожное превращение пестрого содержимого шкафов из орехового дерева в благородные серебряные монеты. Это было как раз в то время, когда мальчик Леберехт приходил в дом. Вырученные деньги господин Булеман складывал в большие обитые железом сундуки, которые он велел поставить в своей комнате, поскольку, учитывая незаконность приобретения своего состояния, он не решался открыто поместить его в ипотечный банк или вложить еще куда-нибудь.

Когда все было продано, господин Булеман занялся вычислением всех возможных расходов на период оставшейся ему жизни. За основу он при этом взял возраст в девяносто лет и разложил затем деньги по отдельным пакетикам на каждую неделю, добавив еще по сверточку ежеквартально на непредвиденные расходы. Эти деньги были положены отдельно в сундук, который стоял в соседней комнате, и каждую субботу утром приходила фрау Анкен, оставшаяся после смерти прежнего хозяина в доме вместе с имуществом, чтобы получить новый пакетик и отчитаться за истраченные на предыдущей неделе деньги.

Как уже говорилось, господин Булеман не привез с собой жены и детей; вместо них на следующий день после похорон старого залогодателя какой-то матрос принес в плотно завязанном мешке с борта корабля в дом двух котов необычайного размера, желтого и черного. Эти звери в скором времени стали единственной компанией своего хозяина. Регулярно в полдень они получали еду, которую специально для них с затаенной злобой готовила каждый день фрау Анкен; после еды, когда господин Булеман имел обыкновение вздремнуть, коты с сытым видом садились рядом с ним на диван и сонно смотрели на него, слегка высунув языки, своими зелеными глазами. Если они занимались охотой на мышей в нижних комнатах дома, во время чего старуха-экономка не упускала возможность дать им тайком пинка, то, конечно же, пойманных мышей они приносили в зубах своему хозяину и показывали, прежде чем забраться под диван и сожрать их. Когда наступала ночь и господин Булеман сменял яркий колпак на белый, ночной, он отправлялся вместе с котами на большую кровать с альковом в соседней комнатке, где засыпал под мерное урчание улегшихся в его ногах зверей.

Однако иногда эта идиллическая жизнь нарушалась извне. В течение первых лет все же приходили некоторые владельцы проданных вещей, которые были в свое время оставлены в залог, и требовали, предлагая вернуть полученную за это сумму, выдачи своего заложенного имущества. И господин Булеман, опасаясь возбуждения уголовного дела, в результате чего могли всплыть наружу его махинации, вынужден был запускать руку в свои большие сундуки и с помощью той или иной отступной суммы покупать молчание пострадавших. Это делало его еще более нелюдимым и озлобленным. Деловая связь со старьевщиком давно прекратилась. Одиноко сидел он в своей комнатке с эркером, погруженный в решение уже давно занимавшей многие умы задачи — высчитывание надежного лотерейного выигрыша, посредством которого он со временем надеялся многократно приумножить свои богатства. Теперь уже и оба больших кота, Грапс и Шнорес, стали страдать от его дурного настроения. Если иногда он ласкал их, гладя своими длинными пальцами, то в какое-то мгновение, когда что-то не сходилось в его расчетах, он мог запустить в них пресс-папье или ножницами для бумаги, после чего коты с воем кидались прочь.

У господина Булемана была родственница, дочь его матери от первого брака, которая со смертью последней получила свою мизерную долю наследства и поэтому не имела притязаний на унаследованные им богатства. Ему же не было никакого дела до этой единоутробной сестры, хотя она жила на окраине города в очень стесненных условиях, потому что еще меньше, чем с остальными людьми, господин Булеман любил общаться с бедствующими родственниками. Только однажды, когда вскоре после смерти мужа она уже в довольно зрелом возрасте родила болезненного мальчика, сестра пришла к нему, прося о помощи. Фрау Анкен, впустившая ее, осталась, подслушивая, сидеть на лестнице и вскоре она услышала наверху резкий голос своего хозяина, затем дверь открылась, и женщина, рыдая, стала спускаться по лестнице. В тот же вечер фрау Анкен получила строгое указание не снимать впредь цепь с двери, если эта Кристина явится еще раз.

Старуху все больше пугали колючие совиные глаза и крючковатый нос ее хозяина. Когда он выкрикивал наверху ее имя, или, как он привык на корабле, просто свистел, заложив в рот два пальца, фрау Анкен торопилась явиться на его зов, где бы она ни находилась, и, кряхтя, взбиралась вверх по узкой лестнице, причитая и бормоча себе под нос проклятья.

Однако подобно тому, как господин Булеман сколотил свое состояние, фрау Анкен не совсем праведным путем тоже делала некоторые накопления. Уже в первые годы их совместного проживания на нее напал какой-то детский страх перед тем, что когда-нибудь ее хозяин возьмет на себя хозяйственные расходы и тогда она при его скупости окажется на старости лет в бедственном положении. Чтобы обезопасить себя на этот случай, она соврала ему, что пшеница подорожала, и в скором времени потребовала соответствующего увеличения суммы, отпускавшейся на покупку хлеба. Суперкарго, который только что составил смету прожиточного минимума, ругаясь, разорвал свои расчеты и сделал их заново, включив требуемую сумму в недельный рацион. Достигнув цели, фрау Анкен, для успокоения совести и памятуя о пословице «То, что съедено — то не украдено», не утаивала излишки получаемых денег, а регулярно покупала на них пшеничные хлебцы, которыми она, поскольку господин Булеман никогда не заходил в комнаты нижнего этажа, постепенно заполняла большие шкафы из орехового дерева, освобожденные от своего драгоценного содержимого.