Бывшие. Я тебя отпускаю - Даша Черничная

прости, Мишань, я понимаю, как иногда хочется «пошалить», но я учитель, и моя обязанность сказать тебе, что так неправильно.

Оставляю небольшую группу детей и дальше заниматься своими рисунками и сажусь за стол. Рассматриваю домашнее задание ребят. Внимание привлекает рисунок Жени. Девочке пять лет, у нее явный талант, но ее рисунки очень странные.

На каждом из них всегда присутствует черное пятно. Просто черный круг. Этот черный круг — «мама». Я не знаю, есть ли у девочки мать. Ее всегда приводит и забирает тетя. Однажды приходил отец, но я не видела его, в тот день занятие проводила моя начальница, Лариса Андреевна.

Урок заканчивается, и я прошу тетю Жени отойти в сторонку:

— Простите, пожалуйста, хотелось бы поговорить с кем-то из родителей Женечки и обсудить ее рисунки, — стараюсь говорить мягче.

— А что с ними не так? — женщина сразу включает режим «тревога».

— Все в порядке, просто можете попросить мать или отца прийти на следующее занятие?

— Я попытаюсь.

На следующее занятие через два дня Женя снова приходит со своей тетей. Мысленно вздыхаю. Что ж, я хотя бы попыталась…

Урок проходит незаметно, детки расходятся вместе с родителями. Я неспешно убираю мольберты, карандаши, краски. Когда разворачиваюсь, натыкаюсь взглядом на Женю, прилежно сидящую на лавочке возле входной двери.

Подхожу к ней и присаживаюсь на корточки:

— Жень, а где твоя тетя?

Пожимает плечами:

— Я не знаю.

Понятно, что ничего не понятно.

На сегодня у меня закончились уроки, поэтому я решаю позвонить Жениной тете, чтобы выяснить, кто же все-таки заберет ребенка.

— Женька, а пойдем пить чай с бубликами? — подзадориваю девочку.

Та с радостью подпрыгивает и уходит следом за мной в небольшую учительскую. Наливаю чай и нахожу номер тети Жени.

Гудки идут долго, после отвечает молодой женский голос:

— Алло.

— Добрый день. Я могу услышать Валентину Александровну?

— О, а вы родственница? Гражданку привезли на скорой. Ее сбила машина. У нее ушибы и сотрясение. Документов при себе нет, телефон не разблокировать. Хорошо хоть вы позвонили.

— О господи. Нет, я не родственница, — голос начинает дрожать.

— А как найти родственников, знаете? Скажите, что женщина в четвертой городской в травматологии. Пусть привезут вещи и документы.

— Я поняла, все передам. Спасибо.

Дрожащими руками снова листаю дело Жени, в поисках номера телефона родителей. Нахожу номер, но имени нет. Интересно, чей? Отца или матери? Бардак.

Набираю.

— Да! — отвечает мужской голос.

Фоном слышен гул, стук, аж уши начинают болеть.

— Простите, вы отец Евгении?

— Да, а вы кто?

— Я преподаватель изобразительного искусства…

— Да-да, сестра передавала мне, что вы хотели поговорить со мной. К сожалению, у меня не получилось в этот раз подъехать. Вы не против, если я заеду завтра и мы поговорим?

— Я, в общем-то, не против, но тут такое дело…

Пересказываю мужчине, что только что узнала.

— Если хотите, я могу привезти Женю в больницу.

— Я был бы очень благодарен вам, спасибо! — отец девочки быстро отключается.

Хочется помочь человеку, поэтому мы едем с Женей на трамвае в больницу. Быстро находим нужное отделение, поднимаемся по лестнице.

В коридоре осматриваемся. Я сразу замечаю высокого мужчину, который ходит из угла в угол и нервно крутит в пальцах телефон. Что-то внутри меня обрывается, а после начинает болеть. Наверняка люди, которые теряют конечность, чувствуют то же самое.

Вроде и нет больше ничего, нечему болеть, а оно, зараза такая, болит, тянет, пульсирует.

Ноги становятся ватными, но я все равно иду.

— Папуля! — кричит Женя и бежит в сторону мужчины.

Тот резко оборачивается, ловит ее на лету и вжимает в себя.

Бах! И разрывается все, что есть внутри, к чертям. Самолет терпит крушение без возможности подать сигнал бедствия. Десять с лишним лет! Вся моя жизнь трескается, распадается на куски.

Я же давно это прожила, давно забыла, вычеркнула, стерла из памяти. Это больше не должно меня волновать, черт возьми, тринадцать лет прошло!

Какого черта тогда мне больно так, будто только вчера Никита обвинил меня во всех смертных грехах и сказал, что если я рожу, то совершу ошибку.

Да-а-а, так все и было. Эхо тех слов звучит во мне каждый день, как заезженная пластинка.

Никита изменился. Раздался в плечах. Похорошел. Светлые волосы по-модному подстрижены. Одежда, обувь, часы — все дорогое. Он явно пришел к цели и добился своей мечты — стать успешным и уважаемым человеком. А я ношу эти полусапожки уже пятый год и забыла, когда в последний раз ходила на маникюр.

— Инга. — Арктический холод в его глазах — единственное, что осталось неизменным.

Он смотрит на меня с таким же презрением, что и тринадцать лет назад.

Глава 3

Никита

Она очень изменилась.

Светлые волосы значительно короче, чем я помню. Лицо и тело сильно похудело. Одежда вообще не соответствует ее статусу. Насколько мне известно, отец Инги расширил свою сеть магазинов до каких-то гигантских размеров.

Интересно, почему его дочь работает обычной учительницей и выглядит так, будто живет от зарплаты до зарплаты?

Инга прожигает меня своими медовыми глазами. В них плещется такой яркий огонь, что им можно спалить всю больницу.

Несмотря ни на что, она по-прежнему очень красива. У Инги всегда было какое-то чисто женское притяжение, которое с годами только усилилось. Она афродизиаками, что ли, пользуется? Какого хера меня так ведет в ее присутствии?

Она стала старше, но сохранила утонченность и сексуальность. Даже сейчас, несмотря на неожиданный хаос в моей жизни… я по-прежнему ее хочу. Как пацан, который боится ошибиться.

А я и ошибся. В ней. Она вовсе не такая, какой хочет казаться. Так что запихиваю подальше свои хотелки, потому что стоять в очереди вместе с другими мужиками за своей «порцией любви» я не буду.

— Папуль, а тетя Валя заболела? — Женька выдергивает меня обратно на поверхность из омута, в котором я тону.

Перевожу взгляд с Инги на дочь:

— Да, Жек. Ее сбила машина.

— Она пришла в себя? — вмешивается Инга.

А мне хочется возвести стену между нами, чтобы блять не видеть, не слышать эту женщину. Чтобы она перестала тревожить мои нервы и рушить мою только-только устаканившуюся жизнь.

— Да, — холоднее чем нужно отвечаю я. — Побудет в больнице какое-то время.