Каравай, каравай - Сергей Алексеевич Примаченко

И вдруг её словно холодной водой окатило — она вспомнила Машин взгляд, каким она провожала свою обидчицу. Ледяной, долгий, не по-детски тяжёлый. Что-то Маша сказала потом. Что-то вроде «не простит» или «он не простит»? А Денис Шмаков? Это же первый Машин обидчик. Сколько она от него натерпелась! Денис, Таня, Валерик Обухов. Валера пропал последним. Неужели и у него с Машей возник какой-то конфликт?

Лена, всё это время просидев, сгорбившись, на неудобном стуле, внезапно выпрямилась. А не эта ли мысль посетила её недавно в классе? Мысль о том, что они всё делают неправильно.

— Ты чего? — недоумённо спросил Игорь.

Но Лена лишь погрозила ему пальцем, мол, не мешай. Маша Тихорецкая. Милая, тихая девочка. Подстать своей фамилии. Постоянно что-то рисует в своём альбоме. Всегда одна. Родители то и дело в разъездах, в экспедициях. А бабушка присматривает за внучкой. И что всё это значит? Лена ужаснулась своим мыслям. Она что уже, Машу подозревает? Ну и дела!

— Вот что, Игорёк.

— Хватит звать меня Игорёк.

— Ничего это не даст.

— Что не даст? Ты что-то вспомнила? Говори же!

Снова собирался дождь. Лена спешила. То и дело поправляя выбивавшиеся из-под платка волосы, она почти бежала к дому Тихорецких. Благо, что на соседней улице. Какой же бред у неё в голове? И почему она так уверена в том, что Маша имеет к этому прямое отношение? Её саму такая уверенность пугала. Но раз решив, она уже не могла остановиться. Обычные поиски ни к чему не привели и поэтому любая версия, как бы дико она не звучала, имела право на существование.

Дверь открыла Машина бабушка.

— Здравствуйте, Зоя Ивановна. Мне бы с Машей поговорить.

— Проходи, дочка.

Зоя Ивановна впустила Лену и сама ушла на кухню. До Лены доносились её старческие вздохи и тихое причитание. Она уже была у Тихорецких и знала, где Машина комната. Постучав, приоткрыла дверь и, напустив на себя бодрый вид, заглянула внутрь. Девочка, как будто, ждала её. Она отложила тетрадку и посмотрела на Лену.

— Здравствуйте, Лена Сергеевна. Вы хотели спросить про ребят?

— Ты расскажешь мне?

Лена слушала Машину историю и не понимала, в какой реальности находится. В Машином мире всё казалось таким простым и закономерным. Но ведь такого не могло случиться. Ведь, правда, не могло!

— В тот день, когда мы пришли из школы, мне было очень грустно. Бабушка испекла пирог, но я его совсем не ела.

Маша водила своим пальчикам по розовым колготкам и шмыгала носом.

— Я стала рисовать. Я всегда рисую, когда мне грустно. Вспомнила песенку про каравая и нарисовала его. А Дениска всю дорогу до дома меня доставал. Вот я и попросила каравая, чтобы он забрал Дениску. А потом эта Танька! Порвала мои рисунки и сказала, что рисует лучше меня. Я очень разозлилась на неё.

Маша вздохнула.

— Снова позвала каравая.

Девочка смотрела на Лену. Долго смотрела, решая что-то в своей головушке.

— А с Валеркой мы дружили с детского садика. А он…, — всхлипнула Маша, — он…

Лена не двигалась. А что она хотела услышать? Разве не об этом она смутно догадывалась? Не об этом намекала Игорю? Ведь в классе она сама почувствовала, что в этой истории, есть что-то странное и… непохожее. Так, наверное.

— А как ты его зовёшь? Можешь показать?

— Могу. Только…

— Что такое?

Но Маша промолчала. Она вышла на середину комнаты и раскинула руки. Лена с тревогой наблюдала за ней. Девочка закрыла глаза и медленно закружилась. Послышалось тихое пение: — Каравай, каравай. Кого хочешь выбирай.

Маша кружилась, раз за разом повторяя эту строчку из песни. Лена поймала себя на мысли, что смотрит на это представление абсолютно серьёзно. Девочка кружилась всё быстрее и быстрее. Её тонкий голосок разносился по комнате, поднимался всё выше и выше. У Лены самой закружилась голова, но, внезапно, пение оборвалось. Запыхавшаяся Маша села рядом с ней и понуро уставилась в пол. Чуда не произошло.

— Только он не придёт, — тихо произнесла девочка.

— Почему?

— Он меня больше не слушает.

А потом Маша заплакала.

— Он плохой. Плохой. Я хочу, чтобы они вернулись.

Прощаясь, Лена долго стояла в коридоре и молча глядела на Машу.

— Лена Сергеевна, вы мне не верите.

Это был даже не вопрос. Маша ушла в комнату и скоро вернулась, неся в руках альбомный лист.

— Вот, это каравай. И он мне больше не нужен.

Сказала и убежала обратно.

Лена вгляделась в рисунок, будто он мог дать ответы на все вопросы, что терзали её. Видно, девочка плохо представляла, что такое каравай и поэтому её «каравай» больше походил на мультяшного колобка. Плохого колобка. В глаза сразу бросался огромный отвратительный рот с мясистыми губами. Озорные глазки прятались за набухшими веками. Руки-спички. Сверху Маша написала «Мой друг Каравай». Лена положила рисунок в портфель и хотела пойти к Маше, но остановилась. Слов не было. У неё не было ничего, что она могла бы дать этой девочке. Тихонько закрыв за собой дверь, Лена спустилась во двор и только тут смогла глубоко вдохнуть.

На третьем этаже заморгала лампочка, от ветра скрипнула фрамуга. У Лены закружилась голова. Вот сейчас, стоя на лестнице, вцепившись побелевшими ладонями в перила, на фоне всей этой подъездной иллюминации, она поняла, насколько ей страшно. Страх, до поры дремавший на пороге, сейчас жадно протянул свои липкие руки. Едва зайдя в квартиру, Лена рухнула на кушетку. Не раздеваясь, в грязных туфлях. Внутри всё дрожало и переворачивалось.

«Надо бороться. Соберись». Но как бороться с тем, чего нет? Как — нет? А разве эти исчезновения не реальны? А этот страх? А Машин танец? Рисунок, наконец?

Лена пошарила рукой и открыла портфель. На ощупь достала рисунок и поднесла к глазам. И тут же зажмурилась. Долго не могла решиться снова посмотреть. Собиралась с духом. Медленно, по миллиметру, приподняла одно веко, затем второе… Так и есть. Рисунок был пустым. Точнее — пейзаж, надпись — всё это осталось. А вот самого каравая не было. На его месте осталось лишь белёсое пятно.

— Зоя Ивановна, это снова я.

— Забыла чего?

— Да…, да… я на секундочку, — Лена в нетерпении топталась на дверном коврике.

— Ну, иди. Чего уж там? — Зоя Ивановна запустила Лену, а сама пошла досматривать телевизор. «Ну хоть ничего не расспрашивала», — облегчённо подумала Лена. Прошла к Маше. Та вся зарёванная бросилась к ней.

— Лена Сергеевна! Я боюсь.

— Машенька, солнышко моё. Не плачь. Скажи мне, а