Октябрь Семнадцатого (Глядя из настоящего) - Игорь Фроянов

Такого рода сопоставления проводят и новейшие историки. Например, Я. А. Гордин, касаясь религиозной политики петровского и советского периодов, пишет: "В русской истории у Петра богоборца есть только один аналог Ленин".[23] Е. В. Анисимов также находит немало схожего в петровской и советской эпохах.[24] Он полагает. что "петровская эпоха дала сильный толчок для размежевания русского общества на его интеллектуальную часть и народ. Дворянство стало воспитываться в другом культурном коде. И если в XVII веке плясуны и скоморохи пели в боярском тереме и на крестьянском дворе, то, начиная с XVIII века, народ и дворянство стали говорить на разных языках".[25] Большевизм Петра I нашел отражение даже в поэзии:

Великий Петр был первый большевик,Замысливший Россию переброситьСклонениям и нравам вопреки,За сотни лет, к ее грядущим далям.Он, как и мы, не знал иных путей,Опричь указа, казни и застенка,К осуществленью правды на земле…

М. Волошин

Всеми этими аналогиями не следует пренебрегать, зачисляя их в разряд экстравагантностей, не имеющих исторического обоснования.[26] Петра I и Ленина, эпоху петровских преобразований и эпоху большевизма, сближают радикализм и тотальное насилие, правда, с той лишь разницей, что в первом случае-по наитию, а во втором-по научной теории. Оглядываясь на произошедшие перемены в России, Петр риторически вопрошал: "И не все ли неволею сделано?". Работа Преобразователя с подданными, как с невольниками, сродни знаменитой большевистской формуле: "Загоним человечество железной рукой в счастье".

Безудержное насилие порождало полное пренебрежение к отдельной личности, в случае с Петром-ради "доброго порядку", а в случае с Лениным-для победы пролетарской мировой революции и установления коммунистического "царства свободы". Есть еще одно пересечение, о котором здесь следует сказать. Это — вождизм. "Отец Отечества" — царь Петр живо напоминает "Отца народов" — некоронованного царя Иосифа Сталина. При этом существо вопроса не исчерпывается чисто внешним сходством. На наш взгляд, петровская эпоха находится в причинно-следственной связи с эпохой революционных разломов в России начала XX века Именно с Петра начинается активное отчуждение русских крестьян от свободы и собственности, разрешившееся в конечном счете крушением старой России. В этой связи обращают на себя внимание два петровских преобразования: слияние поместий с вотчинами и та? называемая отмена холопства.

Указ Петра о единонаследии, обнародованный 23 марта 1714 г., внес существенные перемены в служилое землевладение.[27] Этот указ устранял различие между вотчиной и поместьем, жалуя в собственность поместные дачи. Поместья, как и вотчины, оказались в полном к наследственном владении дворян. Очень скоро дворяне, удовольствовавшись, как тогда говорили, "изящнейшим благодеянием" Петра (превращением поместий в наследственную собственность), добились отмены других положений указа, не выгодных дворянству.[28] То была коренная ломка вековых отношений государства с помещиками в пользу последних, наносившая огромный вред общественному интересу.

Ликвидация различий между вотчиной и поместьем не могла не влиять на положение крестьян, усиливая над ними власть помещиков. Важным шагом на этом пути была податная реформа, слившая помещичьих крестьян с холопами, или рабами.

В ходе податной реформы деловые и дворовые люди, или холопы, были включены в подушный оклад, что означало "юридическую ликвидацию существовавшего на протяжении нескольких столетий института холопства".[29] Так холопов уравняли с помещичьими крестьянами. Оставалось только "необязательное для владельца хозяйственное различие между ними как крепостными дворовыми и крепостными хлебопашцами".[30]

Некоторые историки объясняют слияние холопов и крепостных крестьян изменениями фактического положения холопов в плане "окрестьянивания".[31] Такая тенденция, по-видимому, была, но нельзя придавать ей большого значения.[32] Сам факт уравнивания холопов с крепостными крестьянами свидетельствует о переменах в жизни последних в сторону "охолопливания". Но каковы бы ни были реальные процессы, надо признать, что русские крестьяне обязаны Петру I резким (до холопства) понижением своего социального статуса. Петр первым из русских государей сделал столь решительный шаг, уравняв холопов и владельческих крестьян перед лицом государства и смешав их в единую "подлую" массу. Естественно, что этот прием усвоили также помещики, приноровив его к своим отношениям с холопами и крестьянами. Они, перенося господские понятия о рабах на крестьян, воспринимали последних как холопов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Известно, например, как с ликвидацией холопства барщинные работы, отправляемые ранее холопами, перекладывались на крестьян. Норма барщинных отработок "приближалась к предельной физической возможности эксплуатации человека".[33] Крестьян дарили, обменивали, продавали, подобно скоту. В послепетровское время крепостничество превратилось в настоящее рабство. Ясно, что при таких условиях народ и власть разошлись и чем дальше, тем больше удалялись друг от друга. Углублялось недоверие народных масс к правящему слою и государству. Этому способствовало и то обстоятельство, что русская церковь утратила свое былое значение связующего звена между властью и подданными.

Система взаимоотношений властей церковной и гражданской на Руси издревле строилась на основе двуединой симфонии, взятой из Византии вместе с христианством.[34] Симфония властей составляет "основополагающую идею православной государственности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служении, церковных послушаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души".[35] Петр I расстроил эту симфонию, проведя церковную реформу по протестантскому образцу.[36] Как отметил митрополит Иоанн, это нарушение взаимного сочетания властей "легло в основание последовавшей драмы (а в перспективе более длительной-привело к ужасам советского богоборчества после Октябрьской революции)".[37]

Отмена патриаршества и учреждение наряду с другими коллегиями коллегии духовной, названной Синодом, означала превращение церкви в государственный институт и, следовательно, разрыв с предшествующей церковной историей и заветами православной старины. Петр I относился к церкви как "к подручному рычагу государственной политики".[38] И это, конечно, отторгало церковь от народа. К тому же, по верному разумению В. С. Соловьева, "церковь, лишенная вполне самостоятельного представительства, не может иметь настоящего влияния ни на правительство, ни на общество. И вот мы видим (сказано в 1884 г. — И. Ф.), что, несмотря на благочестие русского народа, несмотря на преданность православию наших государей, несмотря на многие прекрасные качества нашего духовенства, церковь у нас лишена подобающего ей значения и не руководит жизнью России. Наш народ ставит выше всего правду Божию, он теократичен в глубине души своей, но он лишен первого реального условия для осуществления теократии благодаря коренным недостаткам нашего церковного строя".[39] Эти "коренные недостатки", происхождение которых связано с церковной реформой Петра сыграли роковую роль в истории России начала XX века сделав церковь не способной быть истинной водительницей общества.

Итогом народной оценки правления Петра I служат легенды, изображающие Преобразователя царем-самозванцем или царем-антихристом. Одна из них, о Петре-самозванце, возникла среди тяглых людей, а другая, о Петре-антихристе, в церковном обществе, хотя провести здесь разграничения весьма трудно.[40] Ясно только то что эта оценка отрицательная. Оно и понятно, ибо, как говорил В.О. Ключевский, "во все продолжение преобразовательной работы Петра народ оставался в тягостном недоумении, не мог уяснить себе хорошенько, что такое делается на Руси и куда направляется эта деятельность: ни происхождение, ни цели реформы не были ему достаточно понятны. Реформа с самого начала вызвала глухое противодействие в народной массе тем, что была обращена к народу только двумя самыми тяжелыми своими сторонами: 1)она довела принудительный труд народа на государство до крайней степени напряжения и 2)представлялась народу непонятной ломкой вековечных обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем народных привычек и верований. Этими сторонами реформа и возбудила к себе несочувственное и подозрительное отношение народной массы".[41] Впрочем, обязанность дворян нести государеву службу все же сохраняла некую видимость социальной справедливости, являясь как бы свидетельством разверстки государственного тягла между основными социальными категориями российского общества. Однако и тут (прежде всего в сфере военной) по мере создания регулярной армии с ее рекрутчиной главное бремя тяжести ратной службы легло на народные плечи.