Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна

Наклонился и вниз глядит На мешок, чемодан, на меня… Театральное слово «бандит» Воплощенным увидела я. Был огромен, небрит и жесток. Тем ребятам он мог быть отцом, Быть любимым учителем мог.

Я даже представить себе не мог, как способна ненавидеть Артюхова тех, кто «имеет власть над еще не окрепшей душой», «а учит насильничать и красть». Такими же бандитами она считает и тех, кто готовит и начинает войны. И она же, роя в начале войны укрытие от бомбежек, мечтала:

О, если б я могла своей рукою Такую вырыть щель, убежище такое, Где б дети все, со всех концов земли, Пока не прозвучит сигнал отбоя, Пересидеть и переждать могли.

В той же поэме ее как бы ведет звезда, вернее планета Меркурий, противостояние которой, редкое в наших широтах, она мечтала увидеть с шестнадцати лет. Она вспоминает астрономические таблицы и уже в восемьдесят лет мечтает осуществить свою отроческую мечту, которую не забыла и в самый страшный год войны:

Уйду подальше от высоких зданий И все-таки когда-нибудь найду Свою неуловимую звезду.

Нина Артюхова помнила о своей звезде и не потеряла свою дорогу, вновь нашла ее, как это было с летчиком Костей, героем ее повести «Светлана»: «Сам не помню как, руками нащупал тропинку, нашел роту и до рассвета вывел ее из болот». А какие это были «болота», можно понять по повести «Светлана». Светлане 13 лет, она была в оккупации и вынуждена продолжать ученье с маленькими девочками, ей совестно в столь «поздние» годы вступать в пионеры. И что же? «Она в оккупации жила, ее фашисты научили, вот она и не хочет», — предполагают две ее одноклассницы, отравленные той атмосферой подозрительности, в которой мы жили столько лет. Артюхова сумела и в то время написать правду о времени, и эта правда была высокой и человечной.

Валентин Берестов

СТИХИ

«Сан-Франциско далеко…»

Сан-Франциско далеко, Если ехать низко. Если ехать высоко — Сан-Франциско близко!

Сколько нас?

Отдыхаю в гамаке, Как большой. Покачаться в холодке — Хорошо! Подошел ко мне Сережа, На гамак уселся тоже. Сколько нас, Сколько нас В гамаке сидит сейчас? Сам я — раз, А с Сережей будет — два! Опустилась голова, Ноги кверху поднялись. Вверх — вниз! Вверх — вниз! Мы качались хорошо, К нам Володя подошел, Мы ему местечко дали И опять качаться стали. Сколько нас, Сколько нас В гамаке сидит сейчас? Без Володи — было двое, А с Володей — стало трое. Опустилась голова, Поднимается трава, Опускается трава, Мчится кверху голова. Подбежали Вадя с Валей, Тоже сели на гамак, Оттолкнулись, раскачали, Раскачали — Вот так! Сколько нас, Сколько нас В гамаке сидит сейчас? — Без Володи — было двое, А с Володей — стало трое, С Вадей, с Валей — значит пять! — Не умеете считать! В гамаке — Никого! — Почему? Отчего? — Потому что Вадя с Валей Нам веревку оборвали! Все лежим под гамаком Впятером!

Маляры

Приходили утром рано Два веселых маляра. Отодвинули диваны, Притащили два ведра — И пошла у них работа! Пляшут кисти взад-вперед. На полу у них болото, По стене ручей течет… Перепачкана рубаха, В пятнах брюки и пальто — И никто не станет ахать, И не чистит их никто! К двери белая дорога, Всюду в комнатах разгром… Подрасту еще немного — Буду тоже маляром!

Милиционер

Посмотри, силач какой: На ходу одной рукой Останавливать привык Пятитонный грузовик!

Проводим новую линию

Проволоку длинную На сарай закину я, Плоскогубцами загну И к воротам протяну. Вот и все готово! На цепочке новой От сарая до ворот, Как троллейбус, пес идет!

Скворец

На ветке домик деревянный, А в доме маленький певец. Он улетал в чужие страны И вот вернулся наконец! Кругом снежок порхает редкий, В оврагах не растаял лед, А он сидит на голой ветке И громко, радостно поет. Поет о том, что лето скоро, Поет про знойные просторы, Где он скучал в чужом краю, О том, как смело и упорно Над морем бурным, морем Черным Летал на родину свою!

Апрель