В стране светлого дня - Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Корчевал Эсрель пенья-коренья целый год и так изнурился, что с горем пополам притащился назад к воротам. А Иван в ту пору задремал. Эсрель увидал, спит солдат, похрапывает, и потихоньку проскочил мимо него. Сам пошел к старшему черту. Тот взглянул на него и спрашивает:
— Чего это ты такой истомленный?
— Так ведь два года лес рубил, а третий пенья-коренья корчевал, как было велено. Совсем из сил выбился!
— Как так лес рубил да пенья корчевал?
Рассказал Эсрель все, как солдат ему приказания давал. Вскричал старший черт:
— Обманывал Иван и меня и тебя!
И тут же велел позвать солдата.
— За то, что ты три раза провинился — обманывал Эсреля, в наказание будешь носить его на себе целый год, — сказал старший черт.
— Быть по-вашему, — весело ответил солдат.
Посадил он Эсреля на плечи и понес его через густые заросли шиповника. Шипы порвали у Эсреля платье и самого исцарапали до крови. Стал он просить-молить Ивана:
— Вынеси меня отсюда! Сил нет терпеть такую муку!
— Сейчас мы с тобой в орешник попадем. Спелых орешков пощелкаем, — отвечал солдат.
Когда добрались до орешника, нашел Иван червивый пустой орех. В скорлупе дырочка.
— Говорят, будто ты можешь в саму малую букашку оборачиваться, а я тому не поверю, покуда сам не увижу, — проговорил солдат.
— Это мне по силам, — отозвался Эсрель, — это я могу.
— Если сумеешь в орех через эту дырочку пролезть, тогда поверю. А так, может, только зря хвастаешь!
Эсрель тотчас же обернулся мошкой и — раз, раз! — влез в орех. А солдат залепил смолой дырочку в орехе и засмеялся:
— Сиди там теперь!
Опустил орех с Эсрелем в карман и ведет время. Трубочку покуривает, орехи пощелкивает. Рыбку в реке ловит, птицу да зверя в лесу промышляет. Худо ли?
Прошел год. Воротился Иван к воротам того света, отковырял в орехе смолу, выпустил Эсреля на волю. Подхватил его на плечи и принес к старшему черту.
— Ох! — стонет Эсрель. — Чуть жив остался. Замуровал меня солдат в ореховую скорлупу и целый год там продержал взаперти!
Заговорил Иван:
— Пора нам рассчитаться. Зажился я у вас больно долго. Подавайте, что заработал, и подымите меня на белый свет!
Неохота черту солдата отпускать. Пошептался он с Эсрелем, потом послал посыльного чертенка куда-то и говорит:
— Держать тебя я не стану, расчет дам и на белый свет велю поднять. Вот только не знаю, выпустят ли тебя отсюда черти. Уж очень они обижены. Как бы худого чего не сделали.
— Ты расчет подавай, зубов не заговаривай? А с чертовым племенем я сам управлюсь.
Достал старший черт из сундука мешочек, подал Ивану:
— Вот тебе жалованье за все четыре года.
Солдат мешочек развязал, деньги пересчитал:
— Все правильно, как было ряжено. И деньги настоящие. А теперь скажи: как подняться на белый свет?
— Ступай на площадь. Там тебя посыльный чертенок ожидает.
Вышел солдат на площадь. А там столько чертей толпится — глазом не окинуть. Окружили Ивана со всех сторон.
— Хватай его! Держи! Сейчас разорвем на куски!
— Стой, нечистая сила! — закричал Иван громким голосом. — Забыли, как я вас учил уму-разуму? А ну, из дедовой суконки!
В один миг стали перед ним солдаты. Старший спрашивает:
— Что прикажешь?
— Окружите нечистую силу и караульте все ходы и выходы! А ты, дедова нагайка, бей, не жалей! Дай чертям ума!
Некуда чертям податься, а нагайка так рьяно за дело принялась, что чертям тошно стало. Взмолились они:
— Не бей, не калечь, Иван! Убери солдат и нагайку! Мы тебя на белый свет подымем и не только сами не тронем, а детям и внукам нашим закажем почитать тебя!
Подал Иван команду: «В дедову суконку!» Скрылись солдаты. А черти тотчас подняли солдата на белый свет:
— Прощай, служивый, не поминай нас лихом!
Долго ли, коротко ли шел солдат, вдруг повстречались ему те самые старики, у которых он ночевал.
— Ну как, Иван? Слышали мы, что ты успел на том свете побывать.
— Твоя суконка и твоя нагайка, — молвил солдат старшему и среднему старикам, — выручили меня из беды, два раза спасли от гибели. Вот ваши диковинки в целости и сохранности.
Отдал он суконку и нагайку старикам и поблагодарил их. А третьему сказал:
— Книгу твою недосуг было прочитать.
— А ты оставь ее, сынок, у себя, — сказал третий старик, — она еще пригодится.
И в ту же минуту скрылись все три старика. А солдат пошел дальше. И вот показались родные места. Повеселел Иван, будто помолодел на двадцать лет. Идет веселый, песни распевает. Сам думает: «До чего хорошо по родимой стороне идти? В каких я только местах не побывал и на тот свет спускался, а краше нашего края не видывал!»
К родительскому дому подошел, увидал на дворе своего старшего брата, еле признал. Постарел, поседел, старик стариком. Поглядел на солдата, словно на чужого, и спрашивает:
— Кто таков? Чего надо?
— Как чего надо? Неужто не признаешь меня? Помнишь, как провожали меня в солдаты? Я брат твой, Иван.
— Батюшки светы! — всплеснул руками старик. — Вон оно что! Не чаяли мы тебя еще раз повидать! Батюшку, годов десять тому времени прошло, схоронили, и матушка не дождалась тебя.
В избе гостя приветливо встретили. Невестка стол накрыла, а Иван брату денег дал и велел позвать другого брата с семьей и односельчан. И началось богатое угощение. Все на том пиру пили и ели, прославляли Ивана.
На другой день спросил солдат братьев:
— Что это живете вы, как я погляжу, не по-старому? Избы у вас да и у соседей покосились, все обзаведение много хуже стало против прежнего.
— Неурожайных годов много было, — ответили братья, — худо стал хлеб родиться. И год от году хуже. Не знаем, как дальше жить.
Достал солдат мешочек с деньгами, что за службу на том свете, получил. Разделил на равные части деньги. Одну часть себе оставил, а остальные братьям и сестрам отдал:
— На первое время мне хватит, и на обзаведение осталось, а век этим не проживешь. К земле надо руки приложить. Она наших отцов, дедов кормила, поила и нас прокормит, коли умеючи за дело взяться.
В скором времени построил солдат себе избу, лошадью, коровой обзавелся. А потом высватал смирную, работящую девушку. Сыграли свадьбу. Пир отгуляли, надо за хозяйство приниматься.
Вспомнил Иван о дедовой книге, развернул и стал читать. Три дня ту книгу читал. На четвертый день поднялся утром ни свет
