ИМЕНЕМ ФЕМИНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ - Сергей Шведов

присутственном месте, поскольку относится к обсценной

лексике. Грамотней говорить -- «биологический

производитель». Я накладываю на вас штраф в размере

трёх минимальных месячных зарплат.

-- Я живу на пенсию, а не получаю зарплату.

-- Неважно... Деньги уплатить наличными в кассу суда.

Потом вас препроводят в камеру предварительного

заключения с последующей отправкой к месту отбытия

наказания.

3

-- Что ты всё вертишься и ёрзаешь? – шикнула на

меня жена.

-- В туалет хочется.

-- Так попроси надзирательницу, пусть тебя выведут в

сортир!

Я постучал по кобуре охранницы, за что получил

тычок кулаком в зубы.

-- Мне нужно в туалет, мадам.

-- Я мужикам не прислуга. Сам потопаешь. Первая

дверь направо.

Когда я уже выходил из туалета, на меня наехал

высокий железный шкаф на колёсиках. Его втолкнули из

распахнутой наружной двери запасного выхода двое

мужиков в рабочих комбинезонах. Уже другая судейская

охранница грубо оттолкнула меня в сторону.

Михаил Харитонов: «Долг»

7

-- На кой чёрт под ногами путаешься, мужик!

-- Так с туалету ж выхожу...

-- Вали с дороги! – толкнула она меня в раскрытую

дверь и огрела по спине дубинкой.

Я медленно вышел из здания суда через боковой

вход, как законопослушный гражданин. Хотелось бежать

сломя голову, но я заставил себе беспечно пройтись в

сторону трамвайной остановки. Весь город утыкан

камерами наблюдения. Когда же зазвонил подходивший

трамвай, я уже без опаски побежал вместе с другими

пассажирами к нему. Через три остановки я пересел с

трамвая на маршрутку и доехал до толкучего рынка за

кольцевой.

На этом полудиком рынке не бывает полиции, как нет

и видеокамер, по записям которых меня можно вычислить с

помощью компьютерной программы распознавания

образов. На рынке я купил сахара-рафинада, пачку соли,

пакет гречки и упаковку охотничьих спичек. В

камбоджийской забегаловке «Пень-Пнём» вымолил за

двойную цену две булки чёрного хлеба.

За наполовину поваленными плитами забора,

служившего бесплатным туалетом, прятался блошиный

рынок. Там я купил большой складной нож, выцветший, но

прочный рюкзак, а на свалке подобрал пустую пластиковую

двухлитровую бутылку и трехлитровую вскрытую

консервную банку с засохшими остатками томатной пасты --

кашу варить.

За рынком сразу начинался лесок из березок, осинок и

ольшаника.

Спасибо

Международному

фонду

экономического развития за то, что он потребовал от

властей нашей страны провести радикальные реформы в

области экономики. Все сельхозпредприятия враз

обанкротились и самоликвидировались. После

прогрессивных реформ пахотные поля заросли орешником,

хмызняком, лозняком, тальником и прочими кустарниками,

в зависимости от влажности и кислотности почвы. За

высокими кустами я безопасно доберусь до заброшенного

заповедника «Бобровая хатка», рай для бобров, нутрий,

ондатр, водяных крыс и, разумеется, выдры. И ни один

Михаил Харитонов: «Долг»

8

вертолётный патруль меня не засечёт.

Хуже нет, чем продираться по переплетённому гущару

веток высоких кустов, но страх тюремной неволи и

физических издевательств в лагере – справный кнут для

беглеца. С ободранным колючками лицом и весь в поту, я

наконец добрался до болота с двумя островками

посередине. Ещё не дойдя до воды, я оставил в жирной

болотной почве, поросшей осокой, мои туфли. Когда шагал

по протоке к острову, ноги вообще уходили в ил по колено.

В самом глубоком месте я проплыл метров пять до

мелководья у берега островка, подгребая одной рукой, а

другой держа над водой рюкзак. На островке отыскал самое

сухое место у подножия раскидистой ивы, готовой рухнуть

под собственной тяжестью от старости. Разделся принялся

выжимать мокрую одежду.

На спокойной глади воды плавали яркоголовые

селезни с играющими переливчатыми оттенками

пёрышками на крыльях, оставляя длинные усы тонких волн

за собой. Утки сидели в потайных местах на яйцах. Они

прячут гнёзда от похотливых и ревнивых супругов. Селезень

– самое точное воплощение самца, по учению о гендерном

равенстве. Дикарь. Дебошир и насильник. Разоритель

гнёзда. А милая безобидная уточка заботится о мире и

покое своего гнёздышка. Ну просто идеальная картинка,

служащая иллюстрацией семейных отношений в

современном обществе в глазах мировой судьи.

-- Бог в помощь! – услышал я в треске сухих стеблей

тростника. Из зарослей вышел мужик в камуфляже. Егерь?

Смотритель? Сторож?

-- Да ты не бойся. Тут все свои.

Он присел на припавший к земле ствол трухлявой

ивы, достал кисет и свернул из газеты самокрутку.

-- Куришь?

-- Ага.

-- За самосад придётся отрабатывать. Мы каждый год

засеваем деляночку под табак... Ты от повестки в суд

сбежал или под носом у конвоя?

Михаил Харитонов: «Долг»

9

-- Прямо из зала суда.

-- Бедовый хлопец. За тобой гнались?

-- Вроде бы как не заметил никого.

-- Везунчик, а то бы сел в закрытку на десяточку.

-- А вы тут как?

-- По погоде и обстоятельствам.

-- А чо так близко к городу ховаетесь?

-- Это мы на летней даче. На зиму переберёмся по

кустам и перелескам на заросших полях до настоящего

леса чащобного типа с буреломами. Там наша зимняя

берлога.

-- А жрёте чего?

-- Всё подряд, что на нас набежит. Тут зайчики, бобры,

нутрии. Ондатру не едим – воняем мускусом. Кабанов диких

с каждым годом прибывает, как только нерентабельные

агрофирмы на распыл пустили. Ячмень сеем на перловку,

не тут, а на лесных полянах. А здесь мы пока с дикого

рынка харчуемся. Обувку утопил в болоте?

-- Угу.

-- В сапоги с покойника обуешься? Тут утопленника по

речке течением прибило. Сапоги справные, -- он глянул на

мои босые ноги. – Похоже, твоего размера.

-- Обуюсь... У вас одни мужики прячутся?

-- А кто ж ещё?

-- Как вы насчёт без баб?

-- Хэ! Это ты, сытенький пока что, сексуально

озабоченный. А когда с голодухи брюхо к позвоночнику

прилипнет, так всю твою половую проблему, как пёс зубами

оттяпал. Не, если поглубже в лес, там бабы водятся. По

неучтённым деревням ещё патриархальными семьями

живут. Крестьяне от рыночных реформ в глуши хоронятся. У

Михаил Харитонов: «Долг»

10

них ещё всё по старой заведёнке. Можно и прижениться к

какой бабёнке. Они феминисток не жалуют, потому как сами

могут сесть за укрытие чужих беглых мужиков из города. И

за свои огороды и кабанчиков пугаются – по

международному законодательству запрещено заводить

приусадебное хозяйство

-- И дети есть?

-- Детей у них, как у староверов! Ну, пошли, что ли?

-- Куда?

-- Самосад крошить. Для новичков первые полгода это

просто кара небесная, но тебе деваться некуда, а? Если

повезёт, новый бегунец прибьётся. Он будет вместо тебя

табак тереть. А не понравится у нас, можешь на юг ближе к

Припяти ночами лесным тропами продираться. Там

мелиорацию уже давно прорвало, местность заболотилась.

Люди в лесах путёво живут, крепкими семьями.

-- Неужто без гендера, гомосятины и бабьего царства?

-- А кто им указ в лесу! Там даже полицейские

вертолёты на лётают. Нет либеральной власти. Колхозами

по старинке трудятся. А ближе к Чернобылю так вообще

воля вольная. Про банки, кредиты, налоги и акцизы там

даже куры не кудахчут. Слишком далеко от властей.

4

Спецназовский болотоход в камуфляжной покраске с

шумом продрался сквозь кусты, с разгону плюхнулся в

протоку, подняв фонтаны грязи, и остановился.

-- Чо так шумишь! Нас бегунцы обнаружат, -- шепнул

лейтенант.

Капитан не ответил. Вылез из люка и стал

рассматривать в бинокль острова, укрытые густыми

сумерками. Над ними поднимался дымок и пар от только

что залитых костров. Тёмные тени мужиков суетливо

скрывались в землянках. Лейтенант заметил это и без

бинокля.

-- Так поехали! У нас же плавающий вездеход.

Михаил Харитонов: «Долг»