Идеальная невеста - Стефани Лоуренс

Вот и сейчас Майкл надеялся на помощь и содействие своим намерениям жениться на Элизабет.

Девушка, по его оценке, была на удивление близка к идеалу. Чересчур молодая, – ей едва исполнилось девятнадцать, – она была хорошо воспитана, ухожена, вне всякого сомнения, происходила из достойного рода и, как он полагал, способна была усвоить все необходимое для супруги политика. Настоящая английская красавица с золотистыми волосами, голубыми глазами, сливочно-розовой кожей и стройной фигурой, на которой прекрасно смотрелись модные наряды, Элизабет, что было всего важнее, выросла в доме политика. Даже после того как умерла ее мать, а отец удалился от дел, Элизабет была поручена заботам своей тети Августы, леди Каннингем, жены одного из дипломатов высшего ранга. Более того, вторая тетка, Кэролайн, была замужем за британским послом в Португалии, и Элизабет немало времени провела в Лиссабоне под ее крылышком.

Вся жизнь девушки прошла в политических и дипломатических кругах, и Майкл был совершенно уверен, что она сумеет вести дом. И женитьба на ней, разумеется, укрепит его и без того сильную позицию, так что к ней стоит отнестись серьезно, учитывая, сколько времени он будет проводить, занимаясь международными делами. Жена, на которую можно положиться и которая сумеет достойно поддерживать огонь в домашнем очаге, будет даром небес.

Майкл мысленно перебирал все, что должен сказать Джеффри. Он пока не хотел делать официальное предложение: сначала следует узнать друг друга получше, но, учитывая отношения между ним и семьей Моллисонов, лучше всего предупредить Джеффри: если тот против, продолжать нет смысла.

Правда, Майкл сомневался, что Джеффри откажет, но, пожалуй, спросить не мешает. Лучше, чтобы он с самого начала был на его стороне. Если через две-три встречи он убедится, что Элизабет так же мила и послушна, какой казалась в городе, можно сделать предложение и спокойно идти к алтарю: осень – самое подходящее время для свадеб.

Такой подход, возможно, чересчур расчетлив, но Майкл всегда считал, что брак должен быть основан скорее на взаимной симпатии, чем на страсти. И несмотря на родство с Кинстерами, далеко не во всем соглашался с ними в вопросах супружеской жизни. Просто потому, что был другим человеком. Кинстеры славились пылкостью, решительностью, высокомерием и надменностью. И хотя Майкл был готов признать за собой такое качество, как решительность, все же давно научился скрывать собственную надменность и к тому же был политиком, а следовательно, личностью, не подверженной буйным страстям.

Не из тех, кто позволяет сердцу управлять головой. Честная женитьба на леди, близкой к его идеалу, – вот все, что необходимо Майклу. Он обсуждал свои планы, и особенно кандидатуру Элизабет Моллисон, с дедом и теткой, миссис Харриет Дженнет, признанной хозяйкой политического салона. Оба согласились с его доводами, правда, в типично язвительной манере Анстрадеров-Уэдерби.

– Рада слышать, что Онория и вся ее компания не вскружили тебе голову, – фыркнула Харриет. – Положение твоей жены слишком важно, чтобы определяться цветом глаз леди.

Майкл втайне засомневался, что цвет глаз леди стал определяющим фактором в женитьбе хотя бы одного Кинстера, скорее всего сыграли роль иные физические качества, но вовремя придержал язык.

Магнус сделал несколько строгих замечаний насчет недопустимости страстей в жизни политика. Но как ни странно, после почти ежедневных требований поскорее получить согласие Элизабет на брак Магнус, присутствуя на свадьбе Амелии в Сомсрс-хэме, упустил прекрасную возможность ускорить дело. Впрочем, если верить истории, все свадьбы, сыгранные в Сомерсхэм-Плейс, были браками по любви. Наверное, именно потому, что женитьба, которую Майкл затеял, не была бы таковой, дед, следуя принципам мудрости, и придержал язык в обществе Кинстеров.

Тропинка стелилась под копыта коня. Странное нетерпение овладело Майклом, но он не пришпорил Атласа. Далеко впереди расступились деревья. За ними сквозь густые кусты уже можно было разглядеть колышущиеся под ветром поля, обступившие дорогу в Линдхерст.

Ощущение собственной правоты еше больше подстегивало Майкла: настало время жениться, завести семью, стать родоначальником нового поколения, пустить более глубокие корни и перейти к следующему этапу своей жизни.

Дорога вилась бесконечной змеей, поросшая спутанной травой земля по обочинам глушила звуки, и к тому времени, как грохот колес и громовой топот копыт достигли ушей Майкла, экипаж едва не налетел на него – обезумевший конь вынес из-за поворота раскачивавшийся кабриолет.

Бормоча проклятия, он развернул Атласа и, не задумываясь, не сообразив, что происходит, помчался следом. Но тут же осознал весь ужас происходящего и снова выругался. Несчастные случаи подобного рода были кошмаром наяву, и угроза стать свидетелем аварии терзала его подобно вонзившемуся вбок острому шипу. Он все подгонял и подгонял Атласа.

Кабриолет летел, едва не взмывая в воздух: кони скоро устанут, но тропа вела только в Мэнор, до которого совсем недалеко.

Он родился в Мэноре. Провел там первые девятнадцать лет. И знал каждый фут тропы. Атлас был полон сил, и Майкл, уронив поводья, стал управлять коленями.

Они нагоняли, но слишком медленно.

Вскоре тропа перейдет в аллею, которая закончится резким поворотом во внешний двор перед крыльцом Мэнора. Лошадь пройдет этот поворот в отличие от кабриолета, который обязательно перевернется… Леди выбросит… на острые камни бордюра.

Сыпля проклятиями, он пришпорил Атласа. Гигантский мерин послушно прибавил ход. Только копыта мелькали в воздухе, когда он стал дюйм за дюймом настигать кабриолет. Они почти поравнялись… Миновали ворота.

Времени не остается.

Майкл решился и прыгнул с седла в кабриолет, почти упав на леди, вцепился в поводья и резко дернул.

Леди завопила.

Лошадь заржала.

Майкл продолжал тянуть что было сил. Сейчас важно одно: остановить лошадь.

Копыта заскользили по гравию. Животное снова заржало, бросилось в сторону и замерло. Силой инерции кабриолет развернуло, но он каким-то чудом не перевернулся. Даму выкинуло на газон. За ней последовал Майкл.

Она приземлилась лицом вниз.

Он распростерся на ней.

И на какое-то мгновение не мог пошевелиться. Не мог втянуть в легкие воздух. Не мог думать.

Самые противоречивые чувства раздирали его. Стройное хрупкое тело, придавленное его весом, нежное и женственное, пробуждало желание защитить и одновременно вызывало ужас от того, что могло произойти.

Но все затмил страх: черный, неотвязный, бессмысленный. Глубокий, как бездонная пропасть. Он все рос и рос, раня сердце и душу.