Алмаз Турина (СИ) - Романова Елена

Может, ещё сильнее.

'Cause loving him was red.

На вкус его губы — как вино, которое они пили в прошуттерии. Нико вжимает её в дверь квартиры, которую Андреа сняла в Турине, целует жарко, мокро и долго, абсолютно не заботясь, что их могут увидеть соседи или ещё кто-нибудь. Андреа ногтями впивается в его плечи, ощущая, как перекатываются под гладкой смуглой кожей крепкие мышцы; трется об него, ловя поцелуем низкий стон.

Она не думает, что творит какие-то глупости.

Она думает, что сойдет с ума, если не получит его.

Прямо сейчас.

У Андреа руки дрожат, когда она поворачивает ключ в замке. Нико обнимает её со спины, осыпает поцелуями шею, мягко фырчит в распущенные тёмные волосы, носом зарывается куда-то за ухом, и трогает, трогает, трогает её, будто вспоминает.

Впрочем, разумеется, он успел забыть.

В квартире темно, хоть глаз выколи. Андреа тут же спотыкается о коврик. Нико смеется, подхватывает её и разворачивает, как тряпичную куклу. Она такой себя и чувствует: от его прикосновений ноги трясутся, как желе, а тело плохо слушается её, плохо двигается.

Лопатки впечатываются в стену.

Нико жмется приоткрытым ртом к её шее, целует влажно и жадно, прикусывает кожу. Ладонями забирается под её футболку, скользя по ребрам, накрывая грудь. Андреа захлебывается стоном, скулит и тянется к пряжке его ремня. Всё не так, как раньше, всё иначе, и от этого в животе вспыхивает жаром.

— Андреа… — выдыхает Николас. — Блядь, Андреа, пожалуйста, я не могу…

«Я тоже», — хочется ей ответить.

Андреа забирается ладонью в его джинсы, обхватывает член, двигает пальцами — вверх, вниз, снова вверх. Нико стонет, хрипит что-то вроде «пожалуйста…», и она тянет его за футболку ближе.

— La Diamante… — срывается с её губ.

Он мотает головой.

— Меня… не так зовут.

— Николас… — Андреа продолжает ласкать его, пока он, всё ещё такой же невероятно чувствительный, как и раньше, дрожит в её власти, льнет губами к виску, к щекам, снова целует, мучительно-жадно, будто припадает к источнику. — Нико… — его имя скользит у неё во рту, как мятная конфета. — Нико…

Он ругается сквозь зубы. Андреа смеется, услышав знакомое до боли «mierda», но смех прерывается, когда Николас кончает ей в ладонь.

Такой… такой…

Ей снова хочется смеяться и плакать. Смешок застревает в горле, когда Нико опускается перед ней на колени.

— Моя очередь, cariño…

Его глаза блестят.

Андреа знает, что в одну реку нельзя войти дважды. Но ей очень хочется хотя бы нырнуть. И будь, что будет.

…Утром она просыпается раньше, чем звенит её будильник, и тупо смотрит в чужую обнаженную спину. Николас что-то бормочет во сне и поворачивается, тёмные волосы прилипают ко лбу. На шее у него темнеет пятнышко засоса.

Андреа трет лицо ладонью.

Твою мать. Какого черта она натворила?..

Она собирается очень тихо, чтобы не разбудить Нико, хотя помнит по их юности, что его невозможно и пушкой разбудить, если он сам себе не поставил целью в определенное время проснуться. Принимает душ и одевается, отказываясь от утреннего кофе. Оставляет ему на столе записку.

У этой квартиры достаточно захлопнуть дверь, чтобы замок защелкнулся сам. Пусть не забудет.

Что-то внутри болезненно и тупо ноет.

Теплый итальянский воздух льнет к коже. Андреа перехватывает кофе в одной из кафешек и ловит такси до «Ювентус Центр» в Виново. Она должна «добить» тренера молодёжки.

По радио снова звучит та самая старая песня Тейлор Свифт, и Андреа раздраженно цыкает.

But moving on from him is impossible

When I still see it all in my head

In burning red…

— Не могли бы вы переключить радиостанцию? — просит она по-английски.

Водитель, может быть, и не знает английского, но по её жесту понимает, что ей не нравится музыка, и нажимает кнопку. Из динамиков звучит что-то уже совсем другое.

Андреа расслабляется, позволяя себе эту минутную паузу. Её ждет долгий и трудный день.

А Николас…

Он мальчик взрослый. Дверь за собой прикроет сам.

Teardrops on my guitar. Август 2018 г., 2003–2007 гг. (в воспоминаниях)

Андреа расслабляется только в самолете, прикрывает глаза, вслушиваясь в гул двигателей и разговоры попутчиков, превращающиеся в монотонный бубнёж.

Она улетает из Италии. Домой, в Аргентину. Только отъезд этот больше похож на побег.

Она… бежит? От себя, от своего прошлого, от собственных чувств, неумолимо ворочающихся разбуженным зверем где-то под рёбрами. От Николаса Перальты, с его зелёными, как бутылочное стекло, глазами; с его обжигающим взглядом. От их общих воспоминаний, запрятанных ею так глубоко, а теперь вдруг пробудившихся.

Капельки наушников давят на ушную раковину. Андреа включает плейлист Спотифая, погружаясь в песню за песней, а душу щемит, разбережённую эмоциями, и противная, ноющая боль тянется и тянется, волоча за собой память и прошлое.

…Мяч отскакивает от земли, начинает опускаться. Андреа пытается поймать его левой ногой и перебросить к правой, но ничегошеньки не получается, и ей хочется заплакать. У неё должно, должно, должно получиться, и тогда папа отведёт её на просмотр в футбольную школу «Спортиво»! Даже ей придется играть с мальчишками!

Она снова ударяет по мячу, но не рассчитывает силу, и он летит к стене.

Андреа почти рыдает. Если она не способна на простейший трюк, то как она будет играть с мальчиками? Они её засмеют!

— Пытаешься сделать переброску?

Андреа прижимает мяч к боку, поворачивается. На неё смотрит мальчишка — темноволосый, тощий и невысокий, в свободных шортах и футболке с эмблемой «Спортиво».

— Да, — она задирает нос. Ещё не хватало показывать, что она переживает! — И что?

— Так ты девчонка, — он присвистывает. — Помощь нужна? Я, кстати, Нико.

Нужна ли ей помощь от мальчишки, который потом всем растрезвонит, что она не может и простейших трюков сделать? Или который принял её за другого мальчишку? Это даже обидно, вообще-то. Андреа вспоминает: это Николас Перальта, он учится в её школе, у него по математике двойки и единицы, а в тетрадях вечно всё перечеркнуто.

— Сама справлюсь, — гордость берёт верх. Даже если не справится, по крайней мере, он не сможет похваляться, что научил её перебрасывать мяч.

Нико подходит ближе, сунув руки в карманы. Щурит глаза. Он чуть ниже, чем Андреа, зато глаза у него зеленющие, как трава, и утопают в густых ресницах. Сам он девчонка!

— Ты много думаешь перед тем, как сбросить мяч с левой на правую, — заявляет он. — А ты не думай. Ты делай.

Андреа закатывает глаза, совсем как мама, когда папа приходит домой, поставив часть зарплаты в La Favorita на гол их любимых «Бока Хуниорс». Нико смеется.

— Давай, покажу, — и тянет мяч у неё из рук.

С удивлением она смотрит, с какой легкостью Нико сбрасывает внутренней стороной стопы мяч на правую ногу и также играючи перебрасывает обратно. Раз десять подряд. Потом смахивает со лба волосы и повторяет, но уже поясняя:

— Ты слишком стараешься бить, а здесь нужна легкость. Знаешь, тренер Баррионуэво говорил, что думать нужно о тактике, а бить — без промедления.

Он задается, и Андреа хочется стукнуть его по лбу, чтоб нос не задирал, но она забирает мяч и снова пытается. И пытается. И пытается. Нико не сваливает — садится рядом, на одну из шин, окружающих школьную спортивную площадку, и смотрит.

— Хочешь, приходи завтра на поле? — спрашивает он. — Тренер будет рад.

— Ты же в школе «Спортиво», — Андреа морщит нос на выглянувшее из-за угла солнце.

— И что? — он снова смеется. — Уличный футбол тоже прикольно!

Андреа вздрагивает, когда самолет встряхивает в воздухе. Воспоминания оседают на языке горьким привкусом. Ей казалось, что заставить Нико закрыть за собой дверь будет просто. Ей казалось, они смогут поставить красивую «точку» в их истории, финал которой шесть лет назад и без того заставил её выплакать много слёз.