Дочь града - Наталья Чернышева

Визжи — не визжи, толку с того. Ливень хлещет стеной, все живое давным-давно смылось с улиц. Парк — заброшенный и старый, подступы к беседке заросли вишняком и орешником. Глухое место! Пропадай пропадом, никто не узнает…

Сверкнуло, громыхнуло со страшной силой. Сыпануло по ветхой крыше глухой барабанной дробью града…

— А-а-а!

Девчонка визжит, слепо взмахивая перед собой руками, словно пытаясь отгородить себя от от случившегося. Непоправимого, и потому особенно страшного. Призрачный свет молнии выхватывает на мгновение лицо незадачливого ухажера — неестественно бледное, с застывшими глазами. Крупная, с кулак, градина, пробившая крышу беседки и угодившая парню прямехонько в затылок, лежит рядом.

Следствие выяснит: юношу убила вовсе не градина. Перелом шейного позвонка, послуживший причиной смерти, наступил в результате удара о металлический остов лавочки. А вот кто был в тот роковой вечер рядом с парнем и не по его ли вине пострадавший упал так неудачно, осталось невыясненным…

Гроза растворилась в обычном проливном дожде. Сквозь открытые форточки сочился влажный, напоенный запахами весенней зелени воздух. Приятно по непогоде сидеть на уютной кухне и пить горячий кофе, согревая промокшие до нитки ноги у электрического камина!

— Мам!

— Ну?

— А откуда град берется?

— Так, — говорю недовольно. — Физику с географией, значит, не учим. В школу, значит, исключительно попкой вертеть ходим.

— Мам!

— Что — мам? Ты посмотри на себя. Во что одеваешься и на кого похожа. Как вас распустили, с ума сойти! Индивидуальность, раскрепощенность, развитие личности, Господи ты Боже мой! А по мне, так в школах обязательно должна быть форма. Чтобы сразу видно было: ученицы идут, а не манекенщицы… из эскорт-службы сомнительного толка… А ведь и мозги у тебя на месте, и пятерки получаешь, когда сильно того хочешь!

— Мама, да ты достала уже! — вопит дочка. — Любой невинный вопрос превращаешь в пургу и морали! Когда это закончится? Когда?!Ненавижу!

— А я тебя очень люблю, — тихо говорю в захлопнувшуюся дверь.

Глупое ты дитё… Как же ты не понимаешь! Я люблю тебя и хочу защитить, а ты все воспринимаешь как "пургу и морали". Ну когда до тебя дойдет? Когда?!

Не дай Бог, если дойдет слишком поздно. Когда ничего уже исправить будет нельзя.

Не дай Бог…

Вечерний город. Гламурная жизнь за оградками ресторанов и ночных кафе. Компания студентов шумно валит по улице. Им весело, и даже перманентный недостаток денег не в состоянии хоть как-то умерить буйный задор, вскипающий в крови по любому поводу. Чей-то день рождения, чей-то приезд или, наоборот, отъезд, официальный краснокалендарный праздник или обычный день вроде дня физкультуры или медицинских работников, да просто — погожий майский вечер… Какая разница? Главное, чтобы пела душа.

— Ирка! Чего зажимаешься? Гляди веселей!

— Пивка хлебни, кончай нос воротить! Пока остальные все не высосали…

— Ребята, да она нецелованная у нас!

— Заткнись, Надька! — бешено кричит Ира. — Закрой рот!

Но Надька нагружена "Балтикой-9" до предела, ей горы по пояс, море по колено, где уж там вспоминать о доброй дружбе и страшной — ешь землю! — клятве хранить подружкину тайну до гробовой доски. Улицу оглашает пьяный крик:

— Ирка — девочка! Ирка — целочка! Девочка-целочка! Целочка-девочка!

— Ну, это легко исправить! — гогочут парни. Они не всерьез, они шутят, никому и в голову не приходит мысль о насилии, им просто весело и шутка как раз в любимую тему… Так отчего же не повеселиться?

— Пустите, придурки! Отпустите меня! Вам же хуже будет! Отпусти-и-ите!

— Ха-ха-ха! Точно — целочка!

Внезапный порыв ветра обрушивает на шумную компанию лавину сокрушительного града. И парень, схвативший брыкающуюся девушку за щеки и успевший смачно поцеловать ее в губы, вдруг оседает на асфальт мешком безжизненной плоти.

Улица взрывается истошными криками. Ирина, оцепенев, смотрит в небо, стиснутое боками домов. В ее глазах отражается непроглядная чернь нависшей над городом грозовой тучи…

— Где ты была, дочь?

Спокойно вроде спрашиваю, без инквизиции в голосе. Но несносная девчонка взрывается криком:

— Где надо, там и была!

— Ну-ка, сбавь тон, — повелительно советую ей. — Чего орешь, будто тебе иголку в зад всадили?

— А что ты с меня отчета требуешь?! Что мне, в девять вечера ложиться, после "Спокойной ночи малыши"? Я тебе что, лялька трехлетняя?

— Щас как перегну через колено и ка-ак всыплю по заднему месту! — повышаю голос. — Чтоб уважения к родительнице прибавилось. Явилась, видите ли, в два часа ночи, пивом от нее разит на шесть мегаметров, и при том хватает совести еще права качать! Кстати, только ли пиво вы там пили. И только ли невинными поцелуйчиками ограничились. Смотри мне…

— А не твое дело!

Хлоп дверью, аж стены вздрогнули. И музыку свою кошмарную — на всю громкость. Это, значит, чтобы соседи до самого первого этажа проснулись и собрались под нашей дверью с монтировками в кулаках.

Та-ак. Ну, с пьяной говорить не о чем. Пока не протрезвеет, все разговоры бесполезны. А вот музыку мы выключим, музыку среди ночи терпеть нельзя…

Я вошла в дочкину комнату, — Господи, ну и бедлам кругом! А ведь четыре дня назад прибиралась. Из-под палки, само собой. Что это, элементарная лень, нежелание класть вещи на свое место? Или неистребимая тяга к бардаку по принципу: свинья лужу всегда найдет? Л-ладно. И об этом поговорим — потом.

— Хочешь музыку — слушай тихо, — говорю негромко, отключая магнитофон; я всегда говорю негромко, когда кто-то на нервах: человеку в таком случае приходится прислушиваться и поневоле тоже сбавлять обороты.

— Иди сейчас же вымойся, от тебя разит как от бочки. А завтра утром поговорим.

Она скривилась, будто ей пришлось проглотить не жуя целый лимон. А потом выдала:

— Да пошла ты…

Вот тут мое терпение лопнуло. Я безо всякой нежности ухватила дочку за шиворот, подняла с кровати, — куда она в сапогах и одежде, между прочим, завалилась, свинья этакая! — и поволокла в ванную. Там ей вконец поплохело, все выпитое запросилось наружу. Пришлось мыть, вытирать, укладывать в постель… Заснула она мгновенно, едва коснувшись подушки. А я без сил опустилась рядом, в ногах.

Что с ней делать теперь? Вот утром она проснется, трезвая, — что? Ругаться? Да ведь не поможет уже. Где я пропустила, как недоглядела? Почему из тихой скромной девочки выросло такое вот наглое?…