ВНУТРЕННИЕ ОГНИ - Артур Кларк

Меня впечатлили его слова, но в то же время я ощутил некий скепсис.

– Это прекрасно, - сказал я. -Но, безусловно, чем дальше вниз вы зайдете, тем меньше увидите. Давление сделает любые пустоты невозможными, и на глубине нескольких километров образуется гомогенная масса, становящаяся все тверже и тверже.

– Вполне возможно – согласился профессор.- Но я смогу многое узнать из трансмиссионных характеристик. В любом случае, посмотрим, когда мы туда доберемся!

Это было четыре месяца назад; а вчера я воочию увидел результат исследований. Когда я откликнулся на его приглашение, профессор выглядел крайне возбужденным, но не дал мне ни малейшего намека на то, открыл ли он что-либо. Он показал мне усовершенствованное оборудование и вынул новый приемник из резервуара. Чувствительность датчиков изрядно повысилась, и одно это эффективно удваиваю расстояние, не считая увеличенной мощности трансмиттера. Странно было наблюдать за медленно вращавшейся стальной конструкцией, сознавая при этом, что она в данный момент обследует области, до которых, невзирая на их близость, человек никогда не сможет добраться.

Когда мы вошли в помещение, где находились дисплеи, профессор выглядел странно молчаливым. Он включил трансмиттер, и, несмотря на то что прибор находился в сотне метров от нас, я ощутил неприятную дрожь. Засветилась электронно-лучевая трубка, и медленно вращавшаяся конструкция вывела изображение, которое я столь часто видел раньше. Сейчас, однако, четкость была значительно выше благодаря увеличенной мощности и чувствительности прибора. Я повернул регулятор глубины и сфокусировался на метро, которое явственно просматривалось в виде темной линии, проходящей через слабо светящийся экран. Пока я наблюдал, он словно бы подернулся дымкой. Я понял, что прошел поезд.

Я поспешил продолжить спуск. Хотя мне не раз приходилось видеть эту картину, зрелище проплывавших мимо огромных светящихся масс и осознание того, что передо мной навсегда погребенные скалы, возможно обломки ледников пятидесяти тысячелетней давности, вызывали в душе сомнения в реальности происходящего. Доктор Клейтон создал карту, благодаря которой мы могли идентифицировать разнообразные пласты, и вскоре я понял, что нахожусь в слое аллювиальной породы и вхожу в огромный пласт глины, удерживающий городские артезианские воды. Но и эти слои остались позади, и я, пройдя коренную породу, оказался на глубине почти в два километра от поверхности.

Картина все еще выглядела четкой и яркой, хотя смотреть было почти не на что, поскольку в структуре Земли происходило мало изменений. Давление поднялось уже до тысячи атмосфер, еще немного, и существование любой пустоты станет невозможным, поскольку даже сами скалы начнут плавиться. Я продолжал спуск, километр за километром, но на экране виднелась только бледная дымка, изредка нарушаемая эхом, отражавшимся от рудных жил или вкраплений более твердого материала. С увеличением глубины они встречались все реже и реже или, возможно, становились такими маленькими, что их нельзя было разглядеть. Масштаб изображения, разумеется продолжал увеличиваться, и теперь оно охватывало многокилометровую территорию. Я чувствовал себя летчиком, с огромной высоты глядящим на землю сквозь прореху в облаках. Осознав, в какую бездну заглянул, я на мгновение ощутил легкое головокружение. Не думаю, что когда-либо вновь смогу воспринимать мир как нечто абсолютно твердое.

На глубине двадцати километров я остановился и взглянул на профессора. В течение некоторого времени не происходило никаких изменений, и я знал, что сейчас скалы должны быть спрессованы в не имеющую резко выраженных особенностей гомогенную массу. Я быстро произвел мысленный подсчет и содрогнулся, осознав, что давление должно было достичь как минимум пяти тонн на квадратный сантиметр. Сканер теперь вращался очень медленно, поскольку слабому эху требовалось много секунд, чтобы пробиться назад с глубины.

– Ну, профессор,- воскликнул я, – поздравляю вас! Это необыкновенное достижение. Но мы, кажется, уже добрались до ядра. Не думаю, что произойдут еще какие-либо измения, прежде чем мы окажемся в самом центре.

Профессор криво улыбнулся.

– Продолжайте,- сказал он.- Вы еще не закончили.

В его голосе звучало нечто, изумившее и встревожившее меня. Какое-то мгновение я пристально вглядывался в его лицо, едва различимое в тусклом сине-зеленом свечении экранов.

– Насколько глубоко может проникнуть эта штука? – спросил я, вновь продолжая бесконечный спуск.

– Тридцать километров,- коротко ответил он. Откуда он знал это, оставалось только гадать, поскольку последняя особенность, которую я смог явственно разглядеть, находилась на глубине пятнадцати километров. Но я продолжал бесконечное падение сквозь скалы, сканер вращался все медленнее и медленнее, до тех пор пока ему не потребовалось свыше пяти минут на завершение полного оборота. Я слышал тяжелое дыхание профессора за спиной, а в какой-то момент спинка моего стула затрещала под его напряженно сжатыми пальцами.

Внезапно на экране вновь начали появляться слабые проблески. Я резко наклонился вперед, спрашивая себя, не были ли они первыми проявлениями металлического ядра мира. С агонизирующей медлительностью сканер описал гигантский угол, затем другой… И тут…

С криком «Боже мой!» я резко вскочил со стула и повернулся лицом к профессору. Лишь единожды в жизни я испытал подобное потрясение - когда пятнадцать лет назад, случайно включив радио, услышал о падении первой атомной бомбы. Тогда это было всего лишь неожиданным, но то, что происходило сейчас, казалось невероятным: на экране появилась решетка из тонких линий, которые многократно пересекались, образуя абсолютно симметричную сетку.

Помню, что в течение долгих минут я был не в силах вымолвить хоть слово и стоял, застыв от изумления, в то время как сканер успел завершить еще один оборот.

Профессор заговорил мягким, неестественно спокойным голосом:

– Я хотел, чтобы вы увидели это своими глазами, прежде чем я что-либо скажу. Сейчас изображение охватывает площадь диаметром более пятидесяти километров, а длина сторон тех квадратов – три или четыре километра. Обратите внимание, что вертикальные линии сходятся, а горизонтальные изгибаются в виде арок. Мы видим перед собой часть огромной конструкции из концентрических колец. Центр должен находиться за много километров к северу, возможно в районе Кембриджа. Насколько далеко это простирается в другом направлении, мы можем только догадываться.