Монтаж - Ричард Матесон

Приняв душ, Оуэн вернулся в гостиную. Из кухни доносилось шаркание тапочек Кэрол по линолеуму, запах бекона и кипящего черного кофе.

Оуэн остановился. Он нахмурился, глядя на кушетку, где провел ночь. Как он здесь очутился? Ведь он спал вместе с Кэрол.

Улицы ранним утром выглядели мистически. После полуночи Манхэттэн казался островом таинственной тишины, акрополем из стали и камня. Безмолвные цитадели оставались позади, и его шаги звучали как тиканье часового механизма в бомбе.

— Которая взорвется! — вскричал он.

— Взорвется! — закричали ему в ответ улицы и покрытые тенями стены.

— Взорвется и разбросает шрапнель моих слов по всему миру!

Оуэн Краули остановился. Он широко раскинул руки, обхватив всю Вселенную.

— Ты моя! — закричал он.

— Моя! — ответило эхо.

Когда он пришел домой и начал раздеваться, в комнате стояла полная тишина. Со вздохом облегчения он уселся на кушетку, пожал ноги и расшнуровал ботинки. Интересно, который час? Он взглянул на часы.

2 часа 58 минут.

Всего лишь пятнадцать минут прошло с тех пор, как он высказал свое желание.

Он удивленно фыркнул и бросил ботинок на пол. Чертовщина какая-то. Да, прошло ровно пятнадцать минут, если не учитывать одного года, семи месяцев и двух дней, как он стоял здесь в пижаме и валял дурака, загадывая желание. По правде говоря, эти девятнадцать месяцев пролетели совсем незаметно, но ведь не до такой же степени. И уж если на то пошло, поднатужившись, он мог вспомнить чуть ли не каждый из этих жалких дней.

Оуэн Краули усмехался. Вот уж действительно чертовщина. Все это наверняка проделки его мозга. Забавный это все-таки механизм — мозг!

— Кэрол, давай поженимся!

С тем же успехом он мог ударить ее. Она стояла ошарашенная.

— Что? — спросила она.

— Давай поженимся! Она уставилась на него.

— Ты действительно этого хочешь? Он крепко обнял ее.

— А ты испытай меня, — сказал он.

— Ох, Оуэн.

Она прильнула к нему на мгновенье, затем резко откинула голову назад и улыбнулась.

— И вовсе ты меня не удивил, — сказала она.

Это был белый дом, скрытый в густой листве разросшихся деревьев. Комната была большой и прохладной, и они стояли на ореховом паркете, держась за руки. За окном шуршали листья.

— Итак, — сказал мировой судья Уивер, — согласно полномочиям, которыми наделил меня суверенный штат Коннектикут, я объявляю вас мужем и женой. — Он улыбнулся. — Можете поцеловать невесту, — сказал он.

Их губы разошлись, и он увидел, что в глазах ее блестят слезы.

— Привет, миссис Краули, — прошептал он.

Под бормотание мотора «бьюика» они ехали по тихой деревенской дороге. Кэрол положила голову на плечо мужа, слушая, как радио играет «Вечное мгновение» в переложении для струнного оркестра.

— Ты помнишь? — спросил он.

— Ммм-гммм.

Она поцеловала его в щеку.

— Интересно, где же этот мотель, который нам порекомендовал судья? — сказал он.

— Разве это не он, вон там, впереди? — спросила она. Колеса заскрипели по гравию, машина остановилась.

— Оуэн, посмотри, — сказала она.

Он рассмеялся. «Альдо Уивер, менеджер» — было написано на ржавой железной табличке, прибитой к деревянному знаку.

— Ну да, мой брат Джорж всех здесь женит, — сказал Альдо Уивер, подводя их к маленькому домику и отпирая дверь.

Затем Альдо исчез, и Кэрол прислонилась к двери. Щелкнул замок. В тихой комнате, где за окном разросшиеся деревья загораживали свет, Кэрол прошептала:

— Теперь ты мой.

Они шли по пустым, звенящим эхом комнатам небольшого дома в Нортпорте.

— Да, да, — заявила счастливая Кэрол.

Они стояли перед окном, из которого открывался вид на тенистый темный лес неподалеку. Рука ее скользнула в его руку.

— Дом, — сказала она. — Наш дом.

Они переехали, меблировали комнаты. Издательство купило у него второй роман, потом третий. Джон родился в то время, когда ветер швырял крупицы снега по неровной лужайке; Линда — в знойную летнюю ночь, под стрекотанье сверчка. Годы летели, как движущееся полотно, на котором художник рисовал происходящие события.

Он сидел в тиши своего крохотного кабинета. Сегодня он припозднился, исправляя гранки четвертого выходящего в свет романа «Одной ногой в море». Клюя носом, он надел колпачок на вечное перо и отложил его в сторону.

— О, господи, — пробормотал он, потягиваясь. Он очень устал.

В другом конце кабинета, на полке крохотного камина, звякнули один раз часы. Оуэн поднял голову. 3 часа 15 минут ночи. Давно уже пора было спа…

Он застыл, глядя на часы, и сердце его застучало, как барабан. На семнадцать минут позже, чем в последний раз, — мелькнула мысль, — в общей сложности тридцать две минуты…

Оуэн Краули задрожал и потер рукой руку, будто сидел перед костром. Но это же кретинизм, подумал он, вот так из года в год вспоминать о своих дурацких фантазиях. Так недалеко и до сумасшедшего дома.

Он отвернулся от часов и окинул взглядом комнату. Подумав об окружающем комфорте, он улыбнулся. Собственный дом, удачное расположение, полка с рукописями слева от него. Все это было реально. Между детьми тоже была разница, которую можно измерить: один старше другого на полтора года.

Он прищелкнул языком, недовольный собой. Сплошной абсурд: не хватало только, чтобы он сам себе начал доказывать, что все это глупости. Откашлявшись, он энергично принялся прибирать на столе. Вот так. И так.

Он тяжело откинулся на спинку кресла. А может, и наоборот: ошибкой будет заставить себя не думать об этом. Ведь раз нелепое ощущение все время возвращается к нему, значит, оно должно иметь какое-то значение. И если с этим ощущением бороться, то можно просто потерять голову. Прописная истина.

Что ж, тогда буду рассуждать логически, решил он. Время — величина постоянная, отсюда и следует плясать. Но каждый воспринимает его по-разному. Для некоторых — оно тянется еле-еле, для других — летит незаметно. Значит, он просто принадлежит к числу тех людей, которые не замечают различных переходных периодов. И именно поэтому его мозг не забыл, а скорее, заострил свое внимание на том детском пожелании, которое он высказал пять лет назад.

Ну конечно же, в этом вся штука. Летели месяцы, исчезали годы — и все потому, что он именно так к ним относился. И…

Дверь отворилась, и в кабинет вошла Кэрол со стаканом теплого молока в руке, неслышно ступая по мягкому ковру.

— Тебе давно пора спать, — проворчал он.

— Тебе тоже, — ответила она, — а ты все сидишь и сидишь. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

— Знаю, — ответил он.

Пока он, прихлебывая, пил молоко, она села к нему на колени.

— Исправил гранки? — спросила она.

Он кивнул и обнял ее за талию. Она поцеловала его в висок. За окном, на темной зимней улице, тявкнула собака. Она вздохнула.

— Кажется, все это было только вчера, правда? — спросила она.

Он вздрогнул.

— А мне не кажется.

— Эх, ты!

Она шутливо ущипнула его за руку.

— Это Арчи, — послышался в трубке голос его агента. — Угадай-ка!

У Оуэна перехватило дыхание.

— Не может быть!

Он кинулся искать ее и в конце концов нашел ее в ванной. Кэрол закладывала постельное белье в стиральную машину.

— Малышка! — закричал он. Простыни полетели во все стороны. — Наконец-то!

— Что случилось?

— Кино! Кино! Они покупают моих «Дворян и Герольдов»!

— Не может быть!

— На все сто! И — слушай меня внимательно, садись и слушай, садись, тебе говорю, а то упадешь! — мне платят двенадцать с половиной тысяч долларов!

— Ох!

— И это еще не все! Они гарантируют мне контракт для работы над сценарием в течение десяти недель — слушай внимательно — по семьсот пятьдесят долларов в неделю!

Она взвизгнула.

— Мы теперь богачи!

— Не совсем, — сказал он, ходя взад и вперед по ванной комнате, — это только начало, друзья, толь-ко начало!

Октябрьские ветры налетали порывами на взлетную полосу, как морской прибой. Ленты прожекторов высвечивали небо.

— Как жаль, что дети не пошли меня провожать, — сказал он, обняв ее за талию.

— Они бы только промокли и намерзлись, милый, — сказала Кэрол.

— Кэрол, а может ты все-таки…

— Оуэн, ты же знаешь, если бы я только могла, я полетела бы с тобой, но тогда придется забирать Джонни из школы, и, кроме того, это будет стоить кучу денег. Перестань, ведь мы не увидимся всего десять недель. Ты и оглянуться не успеешь…

— Рейс двадцать семь на Чикаго и Лос-Анджелес, — объявил громкоговоритель. — Посадка у входа номер три.

— Ох, уже.

В ее глазах внезапно появилось потерянное выражение, и она прижалась к нему холодной щекой.

— Как мне будет тебя не хватать, любимый.