Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада

И сыночка своего бросила. Обещала на него деньги прислать, да, видно, недосуг было. Потом как-то Кеша проговорился, что Лариса давным-давно в Швецию, не то в Швейцарию с новым муженьком укатила и возвращаться пока не собирается. О сыне забыла, а тряпки свои все до единой прихватила да еще кое-что по мелочам из чужого взяла: пару ложек серебряных, шкатулку лаковую… Лимитчица, она и есть лимитчица.

Конечно, Кеша переживал. Но, с другой стороны, ему все-таки легче было одного ребенка содержать, чем еще и эту дармоедку здоровую кормить. Только отец-одиночка — не мать-одиночка. Это сто чиновников нужно обойти, чтобы добиться пособия на ребенка. Кеша, человек гордый, плюнул и не стал никуда ходить. Кому-то что-то чинил, ремонтировал, а все чаще на Тишинку, на барахолку ездил: продавал радиоприемники да будильники, которые из старья собирал. Не хуже новых получались, только раза в два дешевле.

В общем, жили. Главное, я к Петеньке привязалась, не просто так небо коптила. Своих-то деток Бог не дал: ударная стройка — не курорт, после нее у меня все зубы — железные, да и по женской части… Выбирать тогда, правда, не приходилось: куда пошлют, туда и поедешь, там и вкалывать будешь. А баба ты или мужик — начальству без разницы. Вот и уработалась. Хотя даже после лагеря, после ссылки, за мною кавалеры ухлестывали. Один был даже с высшим образованием, стихи мне читал да за руку держал…

Только тогда показалось: не по себе дерево рублю. Кто он и кто я? Кончится ссылка, не нужна буду. Или из жалости да от хорошего воспитания будет терпеть. В общем, вышла я тогда за своего Васю…

И вот на старости лет получила, наконец, внука. Петенька, слава Богу, не в матушку свою удался. Спокойный мальчишка, ласковый. Покормить его да погулять с ним — невелик труд, зато как скажет «баба» да поцелует… Слаще этого ничего не знала!

Живем и живем. Только однажды Иннокентий пришел с Тишинки поздно — часов в девять вечера, я уже Петеньку спать уложила. И пришел выпивши, хотя отродясь спиртного в рот не брал. Не пьяный, нет — я в этих делах разбираюсь лучше любого милиционера. Как-никак почти тридцать лет замужем за алкоголиком была. Но выпивши. И вроде как не в себе. Мне ничего не сказал, только положил на стол две бумажки по десять тысяч. Я еще удивилась, что так много.

— Откуда? — спрашиваю. — Ты больше пяти тысяч с этой барахолки за раз не выручал. Или цену повысил? Так давно пора…

— Повезло, — буркнул, — приятеля встретил, ему все продал да еще вроде аванса получил, кое-что сделать надо…

И все, и несколько дней потом молчал, только «да» и «нет».

После этого какие-то деньги стали появляться. То мне Кеша пять тысяч на хозяйство даст, то десять. И все молчком, да и радости никакой не заметно. Вечерами сидит, мастерит что-то и вдруг задумается, в одну точку уставится — не шелохнется. Или вдруг Петеньку начинает тискать, целовать, даже приговаривает над ним что-то. И уходить вечерами чаще стал. Или в выходные. Ненадолго, часа на два-три. Думала, заказчику работу носит, потому что как раз после этого деньги и приносил.

Наконец вдруг в пятницу вечером опять собрался куда-то. С пустыми руками, без обычного свертка — почему запомнила. А что пятница — так «Поле чудес» показывали, как раз заканчивалось. Поздновато для Кеши, одним словом. В общем, постучал ко мне и с порога выпалил:

— Баба Катя, я на пару часиков сбегаю тут недалеко в одно место. Петенька уже заснул, но ты за ним пригляди, пожалуйста. Но двери, кроме меня, никому не открывай, времена, сама знаешь, какие.

— Господи, — говорю, — Кеша, ты что? Весь дом знает, что у нас с тобой, кроме Петеньки да телевизора моего, ничего стоящего нет. Да и не водится у меня такой привычки любому-всякому двери отворять. Ты лучше скажи, куда на ночь глядя собрался? Может, до утра потерпит? Или на свидание к кому?

— Да нет, — отвечает, — утром мне не с руки будет. Ну я побежал, баба Катя, побежал, а то опаздываю.

Странным мне все это показалось, да и выглядел он странно, будто боялся чего-то или, наоборот, все ему безразлично было. Ну явно не в себе был мужик, и все тут. Однако на любовь не похоже. И оделся легко — в старую куртку, а на дворе — почти ноль, хоть и конец сентября.

Грешным делом, я перед телевизором задремала. Сквозь сон вроде бы слышу — дверь хлопнула. Ну, думаю, слава Богу: вернулся Кеша, можно нормально спать ложиться. Приняла свою таблетку успокоительную (наволновалась все-таки, что так поздно ушел) и только решила выйти посмотреть — опять слышу шаги по коридору. Кешины шаги, его походку ни с чьей не перепутаю. Быстро так по коридору прошмыгнул, почти на цыпочках, и снова дверь — щелк. Ушел?

Пошла к нему в комнату. Петенька спит, больше никого нет. Но что-то мне опять тревожно стало. Взяла я мальчонку, кое-какие его игрушки-бутылочки прихватила и к себе перетащила. Кровать у меня старая, широкая, так я его к стеночке-то притулила, накрыла потеплее, он и не проснулся. Сама рядом с ним прилегла, еще валерьянки выпила, да и не заметила, как заснула, лекарствами не балуюсь, а тут две таблетки подряд, так и не заметила, как заснула, будто провалилась.

Вскинулась: светает, Петенька посапывает, любимую свою игрушку — Чебурашку — к себе прижал и спит. Маленькая такая игрушка, с его ладонь, мохнатая. Вроде глянуть не на что, а самая любимая.

В квартире тихо. Отперла свою дверь, вышла в коридор, смотрю — входная-то дверь приоткрыта. У меня сердце так и зашлось — беда! Кинулась к Иннокентию, а у него в комнате… Ну вот даже описать не могу. Диван распорот, книги все на полу валяются, гардероб распахнут. Петенькины одежки вперемешку с Кешиными по всей комнате валяются. Будто обыск был, как в кино показывают. Побежала на кухню — тоже все вверх дном, даже крупы из банок высыпаны…

Надо бы милицию вызвать, а меня что-то удерживает. Опять к Иннокентию пошла посмотреть, не стащили ли чего. Для нищего-то и рубище — одежка, и опорки — обувь. И вдруг вижу: Чебурашка-то среди других игрушек на полу валяется. Распоротый, вата наружу клочьями торчит. Что, думаю, за оказия? Или я на старости лет память потеряла.