Ефим Зозуля - Александр Дейч

Пребывание но военной службе в царской казарме, непосредственнее знакомство с бездушной машиной солдатской муштры принесло Зозуле новые наблюдения и породило ряд рассказов-очерков («В царской казарме», «Пленный» и др.). Бессмысленное, жестокое попирание человеческого достоинства стало одной из обличительных тем творчества писателя и неизменно приводило его к мыслям о необходимости перестройки мира. Однако тогда у Зозули не было ясных перспектив грядущих революционных преобразований. Писатель был скорее разрушителем старого общества, чем созидателем нового. Он обличал его старое общество с иронией, едкой насмешкой, гневным сарказмом.

После Одессы Зозуля переехал в Петроград военных лет и незабываемых дней Октября. Столичная жизнь, богатая впечатлениями, содержательная, вводящая в круг исключительно ярких и глубоких людей, дающая каждый день новые интеллектуальные радости, неизмеримо обогатили творчество Зозули.

Работая секретарем редакции популярнейшего юмористического журнала «Сатирикон», Зозуля полюбил сложное и по-своему творческое дело рождения каждого нового номера журнала. Здесь, в «Сатириконе», пригодились Зозуле и его «малярские» навыки, и художественный вкус, а сближение с группой талантливых «сатирнконцев» подбодрило его и внушило веру в собственные творческие возможности. Журнальному делу он остался предан почти до конца своих дней.

К этому времени относится серия набросков, которую писатель озаглавил «Недоношенные рассказы», Но это насмешливое название не обманет читателя. Ясно, что «недоношенные» рассказы хорошо выношены и продуманы автором, что это лишь литературный приём — отрубить всё, что затягивает действие рассказа, мешает сосредоточиться на основной идее. Очень часто Зозуля нарочито обобщает образы своих героев: для него не важны ни их имена, ни их биографии. Два три штриха, раскрывающие внешний облик персонажа, дают ясное представление и о его «внутренней сути».

Проститутка в кафе нечаянно сбрасывает на пол тарелку с жареным судаком у одного из незнакомых посетителей («Что-то такое»). Посетитель, от лица которого ведётся рассказ, был голоден и заказал это блюдо на последние деньги, по он не рассердился. Почему же? «В лице смущённой проститутки, в этих вытянутых смущённых губах было что-то такое необычное, до того не похожее на её обычные ужимки, улыбки и гримасы, и это что-то было такое милое и хорошее, что я охотно позволил бы ей над любым моим блюдом произвести разрушительную операцию, подобную той, какую протерпел жареный судак, лишь бы опять увидеть на её лице тогдашнее выражение…

Мне кажется, что за два раза это выражение не успело бы ещё стать профессиональным…»

В этой психологической миниатюре как бы сконцентрирована целая жизнь. Автор сумел разглядеть и показать читателю «что-то такое» человечное, что трагически осветило горький житейский путь несчастной женщины.

В другой миниатюре, «Лакей», дан лёгкий, остро вырисованный портрет лакея в кафе. Он «угрюм, морщинист и сед. На затылке у него торчит кончик галстука. Почему-то этот кончик галстука часто торчит на шеях неудачников, как маленький черный флаг на траурном судне».

Персонаж уже перед нами. И когда грубый посетитель неизвестно зачем вырывает из рук лакея газету, которую тот с увлечением читал, лакей инстинктивно протягивает руку, но тут же профессионально суёт под мышку салфетку и низко кланяется… Зозуля уже о ранних своих рассказах искал точного, прочного слова, избегая литературщины и надуманности. Выдумка Зозули не вольная игра фантазии, а рассчитанные ходы, ведущие к художественным обобщениям. Таким, уже определившимся в своей творческой манере художником пришел Зозуля к Октябрю. Однако мировоззрение его ещё не отличалось чёткостью, что иной раз выражалось в путаной философии, которую исповедовали его герои, а иной раз приводило к подмене социальной темы чисто психологическими изысканиями.

В сложных условиях ломки старого быта, привычных норм жизни возникали новые отношения между людьми. Это составляет основу рассказов Зозули, написанных в первые годы революции. Обыкновенные люди, казалось бы буднично-серые, в исключительные моменты жизни совершают героические поступки («Мелочь», «Подвиг гражданина Колсуцкого»). Председатель райисполкома Бриллиант, московский агитатор Беляков, случайно попавший в захолустный городок, балтийский матрос Степанов — все они, когда в город вступает вооружённый отряд но то анархистов, не то полубандитов, проявляют большую выдержку, силу воли и, по существу, совершают подвиг во имя революции. Им всё это кажется «мелочью», будничным делом («Мелочь»). Точно так же, не думая о подвиге, мужественно ведет себя Колсуцкий, защищая вместе с красноармейцами склад от нападения бандитов. Зозуля придаёт большое значение психологии Колсуцкого и воссоздаёт ход мысли скромного, маленького человека, который только через несколько лет понимает по настоящему, что он вёл себя героически.

Писатель внимательно следит за душевными коллизиями своих героев. Интеллигент Григорий Петрович Горлов и его прислуга Таня разделены как бы глубокой психологической пропастью («Прислуга»). Несмотря на то, чго Горлов обращается с прислугой по-человечески, заботливо и старается ничем не унизить её достоинства, она, одержимая жаждой наживы, кулацким отношением к жизни, на каждой шагу лжёт своему хозяину и в конце концов уходит на более выгодное место. Вокруг этого маленького эпизода так или иначе концентрируется группа жильцов коммунальной квартиры, каждый из которых — живое воплощение борьбы между старым и новым.

В рассказе «Прислуга», как и в некоторых других, на первый план выдвинута не столько социальная, сколько морально-этическая проблема. Но при всём том в большинство послереволюционных рассказов Зозули его любимые герои — маленькие люди, — хотя и остаются на первый взгляд такими же незаметными, всё же приобретают новые внутренние качества. Припомним дореволюционный рассказ «Репортер и пророчица» и сравним его с послереволюционным — «Интересная девушка». И здесь и там речь идёт о встрече двух, в сущности, одиноких людей. Но советская эпоха уже создаёт между ними совершенно другие, несравненно более чистые и благородные отношения.

Реалистические, психологически-бытовые новеллы Зозули но исчерпывают его творчества.

Целый ряд произведений Зозули условно можно назвать философско-фантастическими. Сюда относится рассказ «Живая мебель», написанный в острой манере гротеска. Человек-кресло, человск-стол, человек-этажерка, человек-спица в колесе экипажа — всё это аллегории, язвительно разоблачающие наглую жестокость эксплуататоров. Рассказ заканчивается описанием бунта «живой мебели».

Ненависть к старому миру придает фантастике Зозули определенный социальный колорит, хотя как раз политическая сторона фантастических рассказов писателя не самая сильная в его творчестве. Он занимается больше «общечеловеческими» пороками и слабостями людей, он их развенчивает как сатирик, имеющий свои, пусть глубоко гуманные, но ещё политически нечёткие идеалы.

Прежде всего Зозулю интересуют внутренние процессы, которые происходят и будут происходить в сердцах людей, выдавливающих из себя капля по капле презренные пережитки прошлого. С тех пор как, по библейской легенде, Каин убил Авеля («Каин и Авель»), тысячи и тысячи обитателей земного шара гибли из-за страшного, непреодолимого влечения к собственности. Грабежи, завоевательные войны, погромы, племенная и национальная вражда, расовая дискриминация из века в век служили подлому делу стяжательства и наживы.

В рассказе «Граммофон веков» изобретатель Кукс годами работает над созданием аппарата, могущего воспроизводить многообразие звуков прошлых времён. Дело происходит в век полней победы социализма на земле. Это ассоциируется у Зозули с царством солнечного света, свободы и внутренней гармонии.

И вдруг граммофон Кукса изрыгает стоны убиваемых, крики о помощи, проклятья, вопли насилуемых и добиваемых. Всё это голоса проклятого прошлого, восстановленные искусством изобретателя. Но такое напоминание о мраке и несчастьях былых времён звучит кощунственно-ненужным в обновленном мире труда и радости. И сам изобретатель топчет свою машину, говоря; «Пусть сгинет старое! Не надо… не надо…»

Ненависть к старому миру владеет писателем с такой силой, что он не видит в прошлом ничего, кроме страданий и ужасов. Позже он поймёт, что новый мир в своих созидательных трудах воспользуется лучшим из того, что осталось ему в наследство от прошлого, но сейчас он одержим страстным пафосом отрицания и разрушения…

В своих социально-философских рассказах Зозуля намеренно отходит от бытового изображения действительности, прибегает к преувеличениям, игре несообразностями, но вместе с тем не перестаёт быть реалистом. И хотя действие многих его рассказов развертывается в фантастической обстановке, поступки персонажей, весь образ их мышления, их чувства и поведение вполне правдоподобны. Больше того — фантастическое обрамление рассказа лишь помогает полнее выявить идею писателя.