Кто виноват и другие повести и рассказы Герцена - Эдуард Бабаев

В романе есть нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения "сильного человека". Бельтов как бы "боковым зрением" замечает, что "дверь ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела". Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды "лишних людей" русской литературы, наследнике Чацкого, Онегина а Печорина. Иа его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в "Рудине" Тургенева, в поэме Некрасова "Саша".

В этой повести Герцен говорил не. только о "внешних преградах", но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства. "Кто виноват?" - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиски ответа на гер-ценовскнй вопрос занимали самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.

* * *

"Я не пленять хочу моими сочинениями, а быть полезным", - говорил Герцен. Его повести и рассказы, написанные после романа "Кто виноват?", являются своеобразным развитием и дополнением общих и частных идей, высказанных в этой первой книге.

"Сорока-воровка" - самая известная повесть Герцена с очень сложной внутренней театральной структурой. Сначала на сцене появляются три беседующих лица - "славянин", "европеец" и "автор". Потом к ним присоединяется "известный художник". И сразу, как бы в глубине сцены, поднимается второй ранавес, и открывается вид на театр Скалинского. Причем "известный художник" переходит на эту вторую сцену в качестве действующего лица Но и это еще не все. В театре Скалинского есть своя сцена, на которой, в самой глубине и в центре этой тройной перспективы, в возникает фигура главной героини, выступающей в рола Айеты из знаменитой в те годы пьесы "Сорока-воровка" [В 1816 году была написана Кенье и д'Обиньи пьеса "Сорока-воровка", а в 1817 году Дж. Россини создал оперу по мотивам этой пьесы].

Рассказ был написав в самый разгар споров между западниками и славянофилами. Герцен вывел ах аа сцену как самые характерные типы времени. И предоставил возможность каждому высказаться сообразно со своим характером и убеждениями. Герцен, как Гоголь, полагал, что споры западников и славянофилов - это "страсти ума", бушующие в отвлеченных сферах, в то время как жизнь идет своим путем; и пока они спорят о национальном характере и о том, прилично или неприлично русской женщине быть на сцене, где-то в глуши, в крепостном театре гибнет великан актриса, и князь кричит ей: "Ты моя крепостная девка, а не astTpnca".

Рассказ посвящен М. Щепкину, он и является на "сцене" под именем "знаменитого художника". Это придает "Сороке-воровке" особенную остроту. Ведь и ГДвпкив был крепостным; его случай избавил от рабства "Вы ,шаете црвдание о "Сороке-воровке", - говорит "знаменитый художник", действительность не так слабонервна, как драматические писатели, она идет до конца: Анету казнили". И весь рассказ о крепостной актрисе был вариацией на тему "Сороки-воровки", вариацией на тему о виноватых 6e:i вины...

Анета из "Сороки-воровки" по своему характеру и по своей судьбе очень близка к Любе Круциферской из романа "Кто виноват?". И для нее пробуждение обернулось гибелью. Вот правда, перед которой умолкают споры: "Молодые яюди молчали: они представляли прекрасную надгробную группу Анете", Это был драматический финал герценовской повести.

Герцен как писатель был необычайно музыкален. "Одна фальшивая нота и оркестр погиб", - говорил он. Отсюда его стремление к завершенности и внутренней цельности каждого характера и эпизода. Некоторые на этих характеров заключали в себе возможности новых вариаций, изменений и развития. И тогда Герцен возвращался к ним в новых произведениях.

В романе "Кто виноват?" доктор Крупов был одним из главных героев. Но все же он держался несколько в тени.

Чувствовалось, чте он еще не весь в в" до конца "высказав". "Он был хороший врач тваа, но за душевные болзоти принимался неловко". Неловко, но все же принимался. И даже пришел уже к заключению, что "мало болезней хуже сознания бесполезных сил".

"Доктор Крупов" - одно из самых оригинальных произведений Герцена, целая система "идей в лицах", философический трактат в форме реалистической повести. Главным орудием Герцена становится ирония, которую он называл "утешительницей", столько скрытых страданий было в этой повести.

Знаменитый художник в "Сороке-воровке" с горечью говорил: "Кругом сумасшедшие". Но это была как бы случайно оброкенная фраза. Доктор Крупов развивает свою теорию "сравнительной психиатрии" обстоятельно и подробно. На каждом шагу он видит, как люди издерживают свою жизнь "в чаду безумия". От наблюдений над современной жизнью Крупов перешел к изучению истории, перечитал древних и новых авторов - Тита Ливия. Тацита, Гиббона, Карамзина - и нашел явные признаки безумия в делах и речах королей, монархов, завоевателей. "История, - пишет доктор Крупов,- не что иное, как связный рассказ родового хронического безумия и его медленного излечения".

Философская соль повести состоит в преодолении гегелевской "прекраснодушной" теории о том, что "все действительное - разумно, а все разумное - действительно", теории, которая была основой "примирения с действительностью". Доктор Крупов видел в втой теории оправдание существующего зла и готов был утверждать, что "все действительное безумно". "Не гордость и пренебрежение, а любовь привели меня к моей теории", - говорит Крупов.

Для того чтобы исчезли чудовища безумия, нужно чтобы изменилась атмосфера, доказывает доктор Крупов. Некогда вемлю попирали мастодонты, но нкменился состав воздуха, и их не стало. "Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются, - пишет Крупов, - но нелегко перерабатывается в душе человеческой родовое безумие".

Доктор Крупов принадлежит к художественному типу "друзей человечества". В нем есть черты самого Герцена. В русской литературе, нак это отметил Некрасов, нет вмени более громкого и славного, чем имя народного заступника. И первым среди них был Радищев, "мимоездом", из Петербурга в Москву, составивший свою книгу правды и скорби. В этом традиционном и благородном жанре путевых записок народного заступника написан рассказ Герцена "Мимоездом".

У Вольтова "из дела выходил роман". Этим он был похож на Герцена. И во время службы в канцелярии, я во время невольных скитаний по русским провинциям Герцен, как Бель тов, повидал столько "дел", что у него возникало даже желание "составить биографический словарь по азбучному порядку". И какое бы "дело" ни раскрылось перед ним, на любой странице он читал его "исторические приметы"; "ничего своего, а все принадлежащее эпохе".

Герой рассказа - чиновник уголовной палаты - страж и раб своей среды, совершенно слившийся с ней. Он "как огня боялся отыскивать облегчающие причины": "Выйдет, что виновного вовсе нет". "Вот оттого эти облегчительные обстоятельства для меня нож вострый, мешают ясному пониманию дела". Это была в высшей степени оригинальная теория, которой он и руководствовался.

Однако чиновник не был лично жестокосердным. Напротив, он оставался добрым человеком, что придает рассказу какой-то особенный, жуткий смысл.

"Сначала я писал весело, - говорил Герцен о своих первых повестях, потом мне сделалось тяжко от собственного смеха. Я задыхался от поднятой пыли..." Это его признание относится и к рассказу "Мимоездом". Колеса его коляски встревожили пыль на той же дороге, по которой до него проехал Радищев, первый из русских "народных заступников" и "друзей человечества"...

* * *

Роман "Кто виноват?" предсказывал будущее. Это была пророческая книга. Бельтов, так же как Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии, - всюду находил "всесовершеннейшую тоску", "умирал от скуки". "На родном берегу" он не мог найти для себя достойного дела.

Но и "на том берегу" "водворилось рабство". На развалинах революции 1848 года "торжествующий буржуа" создал империю собственников, отбросив "добрые мечтания" о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась "все-совершеннейшая пустота", где мысль "умирала от скуки". И Герцен, как предсказал его роман "Кто виноват?", подобно Бельтову, стал "скитальцем по Европе, чужой дома, чужой и на чужбине".

Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели "усталь и разочарование". Как Бельтов, Герцен "нажил и прожил бездну". Но все пережитое ям принадлежало история. Вот почему так значительны его мысли я воспоминания. То, что Бельтова томило как догадка, стало у Герцена современным опытом и проницательном познанием.

"Духовный крах Герцена, - пишет В. И. Ленин, - его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умерла (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела" [В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, с. 256].