Парадокс Вазалиса - Рафаэль Кардетти

Все еще не в силах отдышаться, Альбер Када бросился к окну и распахнул его настежь. Несколько долгих секунд он не сводил глаз с купола часовни, под которой покоились бренные останки кардинала Ришелье. Внезапно путь, которым надлежало следовать, предстал перед ним во всем блеске своей очевидности.

Альбер Када, заведующий кафедрой средневековой философии Сорбонны, окажется достойным своих знаменитых предшественников, многие столетия назад установивших суровый и нерушимый моральный кодекс.

Он тотчас же ощутил глубокое облегчение, словно это решение представляло собой естественное продолжение всего его жизненного пути, с тех самых пор как в пятнадцатилетнем возрасте он впервые ощутил бесподобное ощущение духовной общности с Августином Блаженным. Он больше не чувствовал никакой горечи, разве что немного сожалел о том, что потерпел неудачу тогда, когда конец исканий был уже близок.

Сняв плащ, он тщательно его сложил и повесил на спинку стула. Затем крепче затянул узел галстука, тыльной стороной руки разгладил мнимую складку на пиджаке и смахнул с него крошечную, почти невидимую пылинку.

И лишь затем закрыл глаза и шагнул в пустоту.

Так, на глазах у сотни свидетелей, в ослепительных брызгах крови и мозгового вещества, закончилась на чистом плиточном покрытии двора Сорбонны жизнь Альбера Када.

1

Услышав звон колокольчика, сигнализировавшего о приходе в мастерскую клиента, Валентина Сави даже не подняла головы. Как ни в чем не бывало, она продолжала тереть пропитанной спиртом ваткой по плесени, которая придавала Мадонне, написанной в начале девятнадцатого века рукой, лишенной художественного таланта, сходство с мегерой.

По крайней мере, виновнику этого неудачного произведения хватило такта не расписываться в своем злодеянии. Естественно, владелец холста был убежден, что в его распоряжении оказался неизвестный шедевр. В разговоре с Валентиной он называл имена Давида и Делакруа. Возвращение к действительности обещало быть тяжелым. Эта пакость не стоила и ломаного гроша; вероятно, хозяину картины не удастся выручить за нее даже того, что он потратит на реставрацию.

В сущности, ее клиенты мало чем отличались друг от друга: все они переступали порог мастерской с надеждой во взгляде, прижимая к груди засаленную картину, которая десятилетиями возвышалась над камином какой-нибудь безвестной двоюродной бабки-провинциалки. Молча они сносили бесчисленные обеды с этой старой гарпией, лелея надежду на то, что однажды она завещает им свое сокровище. Неделю за неделей они ели одну и ту же тушеную говядину с овощами, вели одни и те же беседы, не сводя глаз с будущего наследства, воображая, какое великолепие скрывается за сделавшейся с годами непрозрачной политурой. Хорошая реставрация — и у них появится достаточно средств для покупки нового авто, а возможно, и для приобретения более просторного домика.

Когда долгожданный момент наступал, когда удавалось, похоронив старушенцию, опередить других наследников, они приступали к поискам реставратора, чьи расценки казались им пристойными — в конце концов, речь шла всего лишь о простой чистке, которую, запасшись определенной смелостью, старанием и растворителем, они могли бы осуществить и сами, — и приходили в мастерскую Валентины.

Вот почему, когда звякнул колокольчик, молодая женщина даже не соизволила поднять голову. Она надеялась, что столь явное пренебрежение отпугнет возможных клиентов и избавит ее от необходимости спасать от забвения очередное прегрешение перед искусством.

Когда лицо Мадонны предстало взору, Валентина с досадой констатировала, что ей, вероятно, следовало бы сохранить плесень. Вздохнув, она выбросила испачканную ватку в мусорную корзину и отодвинула картину как можно дальше от себя, в угол рабочего стола, который занимал практически всю площадь мастерской. Она умирала от желания вернуть несчастной человеческое лицо, но реставрировать — не значит улучшать. Этот принцип не допускает отступления даже в случаях столь безнадежных, как этот.

Ничуть не обескураженный безучастностью реставратора, посетитель по-прежнему держался у входной двери, замерев в выжидательной позиции.

Валентина бросила в его направлении равнодушный взгляд. Стоявший в дверях пожилой мужчина разительно отличался от ее обычных клиентов. Кремового цвета костюм-тройка выглядел так, словно был сшит на заказ на Сэвил-Роу лет сто назад. На голове у него была идеально подходящая к костюму панама, каких годов с пятидесятых не видели, наверное, даже в Гаване. В руке незнакомец держал портфель, кожа которого была усеяна мелкими трещинами, отлично сочетавшимися с густой сетью морщин, коими был испещрен его лоб.

«Иссохшая роза, забытая в стенном шкафу, — подумала Валентина, рассмотрев посетителя повнимательней, — деликатная, элегантная и восхитительно древняя. Как те старые букеты новобрачных, что находят иногда среди пыльного барахла».

Сопроводив свой жест вежливой улыбкой, незнакомец указал пальцем на стул, стоявший напротив молодой женщины, по другую сторону от груды кисточек и бутылок с химикатами, которыми был заставлен стол. Валентина кивнула, не попытавшись тем не менее скрыть своего безразличия.

Поставив портфель на стол, старик прислонил набалдашник трости к спинке стула, после чего рукой, столь морщинистой, что она казалась покрытой веленью, снял панаму. Несколько синеватых, почти невидимых венул пробегали под кожей, исчезая на стыке искривленных артрозом пальцев. С искаженным от усилия лицом он бесконечно долго помещал сухое тело на сиденье, затем указал на висевшую за спиной Валентины небольшую картину, на которой был изображен всадник, выгнувшийся вперед в экстатической позе.

Мастерскую заполонил голос, гораздо более звонкий и сильный, чем можно было предположить по его общему виду:

— Какая замечательная выразительность при столь очевидной сдержанности! Это относится и к вашей мастерской. Марино Марини был бы рад видеть здесь одно из своих произведений.

Валентина насторожилась. Обычно никто не замечал этот рисунок, а те редкие посетители, которые обращали на него внимания, не знали, кто был его автором. Она же, однако, приобрела эту картину за баснословные для себя деньги у известного торговца с набережной Вольтера десять лет назад, в тот самый день, когда ее взяли на работу в Лувр.

Почти вся первая зарплата ушла на этот пожелтевший с годами крошечный листок тряпичной бумаги производства компании «Кансон», но она не жалела об этом безрассудстве. Валентина оставила рисунок в том состоянии, в каком он и был, даже не попытавшись устранить следы сырости, распространившиеся в нижней части. Он нравился ей именно таким, со всеми его недостатками и следами той, другой жизни, которой он жил, прежде чем попасть к ней в руки.

Взгляд старика соскользнул с рисунка на молодую женщину, затем остановился на только что вытащенном на свет божий лике Девы Марии. Губы его расползлись в снисходительной улыбке.

— Да уж… Мазня, способная восхитить разве что идиота… Вы здесь бессильны. Я всегда полагал, что произведение искусства должно гармонировать со своей оправой, — заметил он, не обидевшись на молчание собеседницы. — Поместить Пикассо или Шагала в эти жеманные апартаменты, оформленные каким-нибудь модным дизайнером, было бы абсолютной бессмыслицей. В такие, знаете ли, в которых повсюду, от пола до потолка, — мрамор, а стены выкрашены в яркие цвета. Немного кармина здесь, желтого там, пара-тройка голубых пятен… Вы со мной согласны?

Валентина кивнула. Она не понимала, к чему старик ведет, но ему удалось пробудить в ней заинтересованность или по крайней мере некоторое любопытство.

— И напротив, — продолжал он, — небольшая картина, купленная за десять евро, выглядит совсем по-другому, если сочетается со своим окружением. Мы с вами знаем, что этой Деве Марии самое место в мусорной корзине. Тем не менее она доставляла радость тем людям, в чьих руках находилась. В сущности, это лишь вопрос уместности. Ваш рисунок Марини превосходно гармонирует с вашей мастерской. Должно быть, он многое для вас значит.

Валентина не любила исповедоваться, особенно перед людьми незнакомыми. Она попыталась скрыть чувства, но губы сами собой сложились в выразительную гримасу. Этот рисунок представлял собой все ее несбывшиеся надежды. Надежды, за которые она так долго цеплялась и которые разбились вдребезги из-за нескольких поведших себя непредсказуемым образом молекул. Всадник, скакавший на этой странной лошадке, являлся воспоминанием обо всем том, что она потеряла.

— Давайте сменим тему, если вы не против.

— Конечно, простите. Я не хотел…

Молодая женщина покачала головой.

— Пустяки. Могу я узнать, что привело вас сюда?