Подлинные имена бесконечно малых величин - Сергей Дигол

Вот, кстати и она – выходит и действительно из четвертого подъезда. Поднявшись, Нику отпустил девушку от себя шагов на двадцать и вышел за ней на улицу Доги. Дошел до перекрестка с улицей Владимиреску, трусцой пересек пешеходный переход и когда понял, что девушка вот-вот запрыгнет в троллейбус, побежал по-настоящему.

Вместе они доехали до конечной седьмого маршрута, где троллейбус, устав от бесконечного подъема в гору, с трудом поворачивает на улицу Докучаева и еле проползает последние метры до остановки. Вот и предлог поменять район работы, если, конечно, девушка действительно здесь живет. Обчищать квартиры в собственном районе было невозможно, и Нику подумал о Ботанике, идеальном спальном районе с множеством многоэтажек, куда, к тому же, девушке быстрее добираться.

Только бы все сошлось, повторял он про себя, признавая, что в слишком многое в его жизни не сходится. Мир, будь он неладен, стремительно меняется, вот только сильно ли успокаивает эта без конца повторяемая по телевизору фраза? Как бы то ни было, это было правдой: мир, к которому он привык, изменился до уродливой неузнаваемости. Его не пугала даже сигнализация почти в каждой квартире, хотя может ли не пугать квартирного вора сигнализация? Изменилось, причем не в лучшую сторону, наполнение квартир.

Во-первых, в них появились люди. Мокрушником Нику никогда не был и перед тем, как достать отмычку, молился, чтобы в доме не оказалось живой души. Теперь найти пустую квартиру – даже днем, даже летом, – было занятием не из простых. Домохозяйки, эти женщины от двадцати пяти до пенсии, домработницы любых возрастов, всегда наглые и крикливые, появлявшиеся именно тогда, когда поселяется уверенность в стерильной чистоте квартиры от живых существ. Женщины, сплошные женщины. Женщины с детьми, женщины с любовниками – они ломали намеченные планы, сокращали доходы, рушили дело всей его жизни.

Во-вторых, даже в отсутствии людей, квартиры не радовали щедростью трофеев. Прошли времена легенд и воровских мифов, в том числе об украденном еще при Брежневе телевизоре, который якобы спустили с девятого этажа при помощи пристроенного к многоэтажке строительного подъемника – обычно их устанавливают для сезонного латания крыши. Теперь телевизор мог украсть лишь сумасшедший, и лишь сумасшедший мог позариться на стационарный компьютер. Из техники крали, в основном, ноутбуки, но и здесь улов был невелик: хозяева переносных компьютеров привыкли таскать их целыми днями на себе, в сумке через плечо. Мало-мальски сохраняли позиции ювелирные украшения. Они, пусть и не так как в прежние времена, всегда были в избытке – на то они и вечные ценности. И уж совсем плохо обстояло дело с наличными деньгами.

Между прочим, Нику с самого начала не переносил новое племя, этих взломщиков банкоматов, причем еще тогда, когда первые из них стали попадаться на попытке выковырять банкноты с помощью отвертки. Он ненавидел эти серые лица с камер слежения, эти натянутые на глаза спортивные шапочки. Глядя на них в разделах полицейской хроники, Нику понимал свою безнадежную отсталость и вынужден был признать, что извлечь деньги из банкомата ему не удалось бы даже при помощи килограмма тротила. Деньги из квартир, деньги, зажатые между страницами в книжном шкафу, купюры из бабушкиных ридикюлей, обернутые в три шелковых платка – все это добро теперь превратились в маленькую прямоугольную пластинку из пластика. У него не было причин любить взломщиков банкоматов, этих шустрых парней, перехватывавших его заработки прямо из банкоматной щели.

А еще Нику видел, как погибает общак. По привычке, а скорее из чувства долга, все более похожего на гаснущую надежду, он еще ездил на Малую Малину, с деньгами для общака, который держал Влад Цыган. Дом Цыгана, еще лет десять назад напоминавший перевалочный пункт беженцев, теперь был огорожен трехметровым забором, из-за которого виднелись второй и третий этажи, а также мансарда особняка, построенного на месте когда-то одноэтажного дома. Теперь Нику не пускали даже за порог, а деньги принимал охранник: отрывал щель в калитке, снаружи не отличавшуюся от щели почтового ящика, и ждал, пока Нику протянет конверт. Когда с обратной стороны за конверт никто не тянул, он проваливался куда-то в пустоту, и Нику казалось, что его деньги каждый раз подбирают с земли.

Хозяина особняка он теперь видел лишь по телевизору. Нику помнил Влада Цыгана еще молодым, без седины, залысин и заметного живота, вечного хохмача, заливавшегося над собственными анекдотами и все никак не мог привыкнуть к тому, что депутат Парламента в зеленом галстуке, легко переходящий от борьбы с коррупцией на подробности реформы медицины и есть тот самый авторитет, с которым в годы их общей молодости было так легко и надежно. Влад, с которым Нику чувствовал себя наравне.

В последний раз с Владом он столкнулся у этого самого забора года три назад. Нику, как обычно, принес деньги, но на протянутый конверт охранник Цыгана, детина в темных очках, отреагировал с невероятной для его комплекции прыткостью. В мгновение ока выбил у Нику конверт, а во второе – скрутил ему руки за спиной и оцарапал грудь, колени и правую щеку об асфальт.

– Полегче, Рику! – отплевываясь кровью от пыли, услышал Нику голос Цыгана. – Это же друг семьи, будь с ним повежливей. И, кстати, посмотри, что там у него в конверте.

В конверте было сто евро одной купюрой. Взяв ее двумя пальцами как пинцетом, Цыган посмотрел через купюру на свет, словно проверяя ее на подлинность.

– Тяжелые времена, братишка? – спросил он лежащего с заломанными руками Нику.

– Но ты все равно заходи, – добавил авторитет. – Кто знает, где все мы будем лет через пять?

Нику так и сделал. Приходил каждый месяц с конвертом, в котором лежало когда сто, когда сто пятьдесят, но чаще всего восемьдесят евро. Эту сумму Нику считал компромиссом между позорными пятидесятью и разорительной для него сотней, причем думал, что еще уступает, округляя средние семьдесят пять в большую сторону. Как бы то ни было, но принимая деньги, ему делали одолжение. Правда, за трехметровый забор Нику больше не пускали, не было и никаких обнадеживающих вестей с той стороны. Ему ничего не обещали, но и не прогоняли и, кажется, это было вполне адекватным ответом на его больше похожий на подачку вклад в тот старый добрый общак, в существование которого верил, похоже, лишь он один.

Погибал не просто общак, само ремесло квартирного вора переживало нелегкие времена. Будущее виделось Нику сплошным черным коридором, и кто скажет, не была ли это стена в темноте на расстоянии вытянутой руки? Тот же Цыган, прежде кормившийся с квартирных денег, теперь крутился в высших кругах со своей депутатской неприкосновенностью, транзитом наркотиков и контрабандой продуктов питания. Поговаривали, впрочем, что он крышует и попрошаек, от фальшивых инвалидов до липовых мамаш с вечно спящими от уколов детьми – покровительство, которое особенно больно било по самолюбию Нику. Думал ли он, что доживет до того дня, когда квартирные кражи будут котироваться ниже, чем уличное попрошайничество?

На остановке Нику вновь чуть не потерял девушку, и на этот раз дело обстояло куда серьезней. Он даже решил, что девушка его расколола и нарочно нырнула в самую гущу непонятно откуда взявшейся толпы. Взмокнув от жары и волнения, Нику все же выцепил в море голов уже знакомый хвост и почувствовал инстинктивное движение рукой, словно пытался схватиться за него на расстоянии десяти-пятнадцати метров.

Идея, выстроившаяся в его голове за время, пока троллейбус полз из одного конца Кишинева в другой, теперь не оставляла Нику другого выхода. Он шел за девушкой как за поводырем, чувствуя, что многие годы жил слепцом и прозрел лишь сегодня, глянув в дверной глазок.

Не упуская из виду голову с хвостом и сообразив, что скоплению людей в четыре часа дня улица Докучаева обязана посетителям рынка через дорогу, Нику держался, как за невидимую нить, за мысль о том, что девушка, снимающая показания с газовых счетчиков – вариант, лучше которого и быть не может. Она точно знала, в какое время можно застать хозяев квартиры, а главное – когда приходить, чтобы, открыв дверь отмычкой, не оказаться застигнутым врасплох и с поличным. А еще у Нику заныло в животе, от волнения и от аппетита, разыгрывающего от одной мысли об открывающихся перспективах. Чего стоила только возможность газовой проверяющей безнаказанно и, главное, законно заглядывая в чужие квартиры, оценить шансы щедрого воровского улова. Нику не переживал: воровской наблюдательности он ее научит и сам. Так ведь и не придется ей воровать, ее задача – стать идеальным наводчиком. Сейчас же главное – первый шаг, на который он решился, даже не пытаясь рассмотреть ее пальцы. Впрочем, он и так, даже не увидев обручального кольца, понимал, что девушка не замужем.