Кольцо странника - Марина Александрова

Всеславу перстень был велик, но он все равно носил его, как мать ни уговаривала припрятать до времени. Носил на большом пальце и берег пуще глаза, а в грустные вечера утешал им сестрицу, а более – себя...

– Вот вырасту я, – шептал громко, – стану хозяином, и опять дела на лад пойдут... Пойду к князю в дружину, добуду себе славу, матушку утешу... А в том мне батюшкин оберег подмога, с ним мне счастье придет.

Нюта широко открывала и без того огромные черные глаза и переводила взгляд с брата на кольцо. Пусть не много она понимала в словах Всеслава, но держалась за него крепко. И Всеслав понимал, хоть и не вышел он еще из отроческого возраста – он у сестры одна надежда, некому о ней позаботиться. Матушка-то вон никак в разум не войдет...

Неизвестно, как бы дальше шла жизнь осиротевшей семьи, кабы как-то зимним утром не подкатили к крыльцу крепкие сани. Рванулись два цепных кобеля, задохнулись от злобы, и смолкли – такой властный голос шикнул на них. Нянька сунулась в окно и, как мешок, повалилась обратно на скамью.

– Боярин приехал, в шубе богатой! – шепнула она и побежала, засеменила по переходам – сказать хозяйке.

... Татьяна, узрев, кто приехал, побелела как плат. Вот уж нежданный гость! Как же встречать его, что говорить?

Неизвестно. Не в ладу были братья: поссорились давно, в юности еще, и с тех пор не видались. Слышали друг о друге от чужих людей, но о себе вестей не подавали.

И вот – стоит на пороге старший брат, Тихон. Постарел, огрубел, устало смотрит из-под нависших бровей... Молчать дальше становилось невозможно, и гость первым нарушил тишину.

– Мир дому сему! – сказал он.

Татьяна сдержанно поклонилась.

– Спасибо на добром слове. Не ждали мы гостей, прощения просим.

У пришедшего дернулись брови.

– Ты что, – тихо сказал он, – не признала меня, Татьяна?

– Как не признать – признала. Не ведаю только, с чем ты к нам наведался? Давненько...

Тихон жестом остановил ее речь.

– Прослышал я о безвременной кончине брата... – молвил он горько. – Душой скорблю о глупости и спеси своей, о том, что не успел с ним примириться, прощения испросить, и от него прощение получить. Давно уж обиды не держу... – и засопел, утирая скупые слезы.

Татьяна тоже заплакала.

– И тогда-то мне обижаться не следовало... Да молодой был, горячий. А после гордость проклятая не велела с миром идти. Вот и дождался, что брата в живых не застал. Решил теперь – должен я все, что в силах моих, для племянников сделать. Двор у меня богатый в Киеве – грех на жизнь жаловаться. Князь наш воеводой меня пожаловал.

– А детки-то есть у тебя? – по-бабьи жалостливо спросила Татьяна.

– Сынок... Матушка его родами умерла, сыночка мне оставила. Так и не оженился я в другой раз – не хотел мальчонке мачехи брать... Так что ж – покажешь ли мне племянников?

Татьяна кивнула и кликнула няньку, приказав ей немедля вывести Всеслава и Анну.

Войдя в горницу, Всеслав увидел большого, богато одетого человека с холеной рыжеватой бородой – совсем как у отца.

Да и всем обликом, повадкой так был гость похож на покойного батюшку, что у Всеслава защипало глаза и комок подкатился к горлу.

– Это дяденька ваш, батюшкин брат, – молвила мать, улыбаясь. Всеслав уж и забыл, как она улыбается, а тут, гляди-ка – выглянуло ясно солнышко! Значит, бояться нечего.

Но все же дети заробели – слишком внимательно смотрел на них этот незнакомый пока человек, и глаза у него блестели как-то странно.

– Славный отрок, – молвил он, обращаясь к матери. – Девчонка тоже хороша, да другой разговор. Который годок мальчонке-то?

– Осьмой пошел, – сказала мать, делая шаг к Всеславу, словно испугавшись за него.

– Вот как... – раздумчиво произнес гость. – Что ж, Татьяна, будет у меня к тебе серьезный разговор. Сперва только дай поесть-попить, в баньке попариться, отдохнуть с дороги – а там за дела примусь!

Дядька Тихон и впрямь рьяно принялся за дела. Разбранил всю дворню – зачем ходят нечисто, отвечают дерзко? Зачем в трапезной пыль и паутина, а в бане мокрицы жируют? Отчего постели не перестилают, не трясут? Такого шороху навел – почуяла челядь, что мужик в доме появился, – забегала, захлопотала. А гость долго парился в бане – даже в доме слышны были его уханья и гоготанье, с аппетитом откушал. И от хмельной чарки не отказался, но выпил в меру. Почивать его уложили в лучшем покое, где стены обиты были заморским дорогим полотном, на полу лежали пестрые ковры, вдоль стен стояли скамьи, покрытые пунцовым шелком и бархатом.

В тот вечер, когда гость лег отдыхать с дороги, мать долго сидела с Всеславом и Анной – словно вспомнила о них, очнувшись от долгого, жуткого сна. Снова и снова вглядывалась в лица детей своих, гладила их по головкам, тихонько пела песенки и говорила небывальщину. Впервые со смерти отца в терем заглянул лучик солнца.

Всеслав был рад приезду дяди – он исхитрился с первого знакомства завоевать сердце отрока. Словно вернулись те времена, когда жив был отец. Тихон все свое внимание отдавал мальчонке. Катался с ним по окрестностям, учил стрелять из лука, рассказывал многое, хоть иной раз и непонятно – о проклятых половцах, о княжеских распрях, что мешают процветать земле русской... Большого ума был человек, хоть иногда и забывал, что говорит с несмышленышем. Но вспоминал, начинал речь о понятном – о том, как звериные следы узнавать, как объезживать диких коней... Душой прикипел Всеслав к дядьке и обрадовался, когда тот среди прочего спросил вдруг:

– А что, Всеслав, хотел бы ты со мной поехать?

– Куда? – вскинулся мальчонка. – В Киев-град?

– Вестимо, в Киев, – степенно отвечал Тихон. – Хочешь?

– Очень хочу! – горячо ответил Всеслав и тут же сник. – Вот только мать... Отпустит ли она меня?

– То моя забота. Скажи только ей: хочу, мол. А об остальном я позабочусь.

И действительно, позаботился. В трапезную, где мать с дядькой вели разговор, Всеслава не допустили – хлопнули дверью перед носом. Но он так и простоял в коридоре, прислушиваясь. Знал, что поступает неподобно, да уж больно любопытство обуревало. Но не услышал ничего и едва успел скрыться, когда за дверью послышались приближающиеся шаги и дрожащий голос матери приказал позвать Всеслава.

Войдя в трапезную, сразу понял – мать только что плакала. Глаза ее были красны, но она улыбалась, и дядька улыбался тоже.

– Вот что, сын, – начала мать. – Говорили мы сейчас с твоим дядюшкой. Просил он, чтобы отдала я тебя в учение, в Киев. Будешь жить нахлебником у дядюшки и учиться в школе при соборной церкви. Ну что ж ты, согласен? Говори, не бойся!

– Согласен, матушка, – пробормотал Всеслав, не подымая глаз. Стыдно было чего-то и страшно – вдруг мать так шутит только, а потом передумает?

Но она не шутила. Откинулась к стене и со вздохом сказала:

– Что ж, Тихон, твоя, видать, правда. И то сказать, пора мальчонке себе дорогу в жизни пробивать. С отцом-то был как за стеною каменной, а теперь сам о себе думать должен.

Дядька только кивал головой.

– Вот теперь разумно говоришь, Татьяна. Да не бойся, не украду у тебя молодца. Как кончит учебу – выхлопочу у князя, чтоб послали сотником в новгородскую дружину. При тебе будет твой заступник.

Мать снова всплакнула, но уже чуялось – легки ее слезы. Да и как не поплакать, если сын, первенец, который недавно вроде у груди лежал, уже вырос и уезжает невесть куда, в далекий стольный град?

– Спасибо тебе, Тихон, – сказала сквозь слезы. – Ввек не забуду твоей доброты. Всеслав, благодари дядю!

Всеслав сделал шаг навстречу, хотел было поклониться, но попал в объятия дядьки, и сам неожиданно для себя захлюпал носом. Жаль было матери, что остается, и Нюты – кто теперь с ней играться станет? И радостно было за себя – большая, долгая дорога светила впереди и много еще чего, неведомого пока, но непременно хорошего.

ГЛАВА 2

Едва проторенная дорога вела степью, а над ней нависали тяжелые, разбухшие тучи. С утра морозило, воздух был полон ледяными иглами, но к вечеру потеплело – снеговые тучи укутали землю. Всеслав дремал, покойно закутавшись в отцовскую добротную шубу на хорьке. Дядька же, против обыкновения, был беспокоен – то и дело привставал, бормотал что-то.

– Что, дядюшка? – спросонку встрепенулся Всеслав.

– Ничего. Спи покамест.

– Выспался уж, не хочу больше. Что-то небо так заволокло?

– Это и меня беспокоит. Как бы беды не случилось! Того и гляди, буран начнется, а нам до жилья еще сколько! Места здесь глухие да недобрые, волки ходят стаями... О нынешнюю зиму они злые, голодные.

Всеслав испугался, но виду не показал.

– Бог милует, – сказал смиренно, как матушка бы сказала.

– Так-то оно так. На Бога надейся, а сам не плошай!

– Степан, – обратился дядюшка к вознице, – как ты про погоду мыслишь: завьюжит, ай нет?

Степан, сытый, веселый мужик, привстал и огляделся.

– По приметам, оно и так... Да авось пронесет, боярин!