Детектив на троих - Михаил Серегин

– Сегодня только самарский «Родник», – извиняющимся голосом сказала продавщица. – Но водка неплохая.

– Давай сто грамм на дегустацию! – деловым тоном сказал я.

Любочка полезла куда-то за прилавок и вынула оттуда початую бутылку «Родника». Затем она наполнила живительной влагой пластмассовый стаканчик почти до краев и протянула его мне. Я опрокинул стаканчик и тут же захрустел предо-ставленным мне заботливой Любочкой салатиком. Поскольку я с утра ничего не ел, то, не успев дожевать, почувствовал, как процесс наполнения мира смыслом вступил в начальную стадию. Я подумал, что неплохо бы с кем-нибудь поговорить. Продолжать разговор с Любочкой о ее проблемах со здоровьем мне не хотелось. Я огляделся и увидел у стойки одиноко стоящего седого мужчину лет сорока, который тяжело, но верно доканчивал бутылку темного пива. Я никогда не был силен в изыскивании повода для начала разговора и просто спросил:

– Вы любите темное пиво?

Мужчина оторвался от бутылки и посмотрел на меня колючими карими глазами.

– Все может быть, – ответил он.

– Да вы философ! – радостно воскликнул я и, повернувшись к продавщице, крикнул: – Любочка, еще сто грамм, пожалуйста!

– Скорее циник, – ответил мне Седой и допил остатки пива.

– Циник тоже может быть философом, – заметил я. – Но я вижу, у вас что-то сегодня неважно с настроением... Бросьте вы, на самом деле все хорошо, мир прекрасен!

– Какая глупость! – скривившись, ответил Седой. – Мир не может быть прекрасным или ужасным, он реален, и тем нормален. Прекрасный мир или ужасный мир – это крайности. Крайности же нежизнеспособны... И когда все же они случаются, с миром действительно происходят разные катаклизмы, то есть отклонения от нормы. Поэтому пусть уж он будет нормальным, то есть обыденным и скучным.

– Похоже, что с вами недавно случился один из катаклизмов этого мира, – сказал я. – А вы знаете, я нашел способ сделать восприятие окружающей меня реальности радостным.

И в качестве иллюстрации взялся за пластиковый стакан с водкой, принесенный мне Любочкой.

– Ваше здоровье! – сказал я и послал вторую порцию водки в горло.

– Да? – медленно протянул Седой, разглядывая пустую пивную бутылку. – А я вот никак не найду средства примириться с миром и всеми дураками и занудами, его населяющими!

Я доел остатки салата и сказал:

– Надеюсь, последнее определение ко мне не относится.

– Ну что вы! – протянул Седой. – Вас я еще пока не идентифицировал.

– А кроме перечисленных двух, какие еще типажи гуляют по вашему миру? – спросил я.

– О, их достаточно! Ласковые истерики, романтичные мудаки, прагматичные сволочи, безобидные мудозвоны и так далее.

– Боюсь, что вам это покажется странным, но я как-то пока не нашел из перечисленного вами соответствующую мне ипостась...

– Но особенно за последнее время меня достали, – продолжал, не обращая внимания на мою реплику, Седой, – энергичные долдоны. Господи, их бы энергию да на мирные цели!

В этот момент колокольчик над входной дверью звякнул, дверь открылась, и в помещение вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения, в сером пиджаке и тряпичной кепке такого же цвета. У него было широкое розовое лицо и большие голубые немигающие глаза. Войдя в помещение, мужчина снял кепку, обнажив здоровенную красную лысину, напоминающую тщательно расчищенную вертолетную площадку в джунглях Амазонки.

Перед нами стоял Дмитрий Дынин собственной персоной – местный участковый милиционер, мой сосед по дому и старый детский товарищ, с которым мы вместе играли в казаков-разбойников. До сих пор помню ту здоровенную железную дрыну-пулемет, которую я таскал по двору за ним, служа в те годы у него ординарцем...

В отличие от меня, в свое время выбравшего карьеру медика, Дынин направил свои стопы в Политехнический институт. Проучившись там пять лет и еще пять проработав по специальности строителем мостов, он осознал, что эта стезя не его. Дмитрий посчитал, что замашки царского офицера, выправка и статная фигура и умение четко кивнуть головой, говоря, «Слушаюсь, господин полковник!», обеспечат ему карьеру военного. Однако эту карьеру начинать было уже поздновато, и Дынин посчитал, что милицейские погоны – тоже погоны и что синяя форма ему тоже будет к лицу. Но за семь лет работы в милиции начальство так и не сумело по достоинству оценить Дынина. Его кипучая натура применяла себя не там, где надо, а его, мягко говоря, прямолинейность вводила начальство в глубокое раздумье о целесообразности повышать Дынина по службе. Через три года службы ему, как водится, присвоили звание старшего лейтенанта, однако из участковых в более престижные подразделения так и не перевели.

Дынин осмотрел нас обоих немигающим взглядом, вытер кепкой потное лицо и, подойдя к нам, швырнул кепку на стойку бара.

– Так, Володька, – как обычно, сразу перешел к делу Дынин. – Я, кажется, залетел...

– Простите, я не понял, что он сказал? – спросил меня Седой, откупоривая очередную бутылку «Портера». – Он что, забеременел?

Я был уже в хорошем настроении и решил поддержать начинание незнакомца:

– Не знаю. Похоже на то... Дима, это случилось? Ты правда?...

– Хуже, – ответил Дынин. – У меня сперли пистолет.

– А что на сей раз имеет в виду этот человек? – спросил Седой. – Пистолет – это нечто иносказательное?

– Дима, – спросил я. – Что ты имеешь в виду под пистолетом?

– Да пошли вы на...! – в сердцах сказал Дынин. – Вам все шуточки, а у меня табельный «ПМ» пропал!

Тут мы оба поняли, что он не шутит. И я тут же предложил:

– Дима, может быть, водочки?

– Да какой там водочки?! – Дынин уперся руками в стойку бара. – Вам все водочка!.. Ну, можно... грамм сто... – уже несколько другим тоном сказал он.

Я заказал Любочке сто грамм для Дынина и, как только он их впитал в себя, принялся расспрашивать:

– Когда это случилось?

Дынин снова уперся руками в стойку бара, как Ленин в трибуну второго съезда РСДРП, и стал активно покусывать губы, уставившись в одну точку, а именно на пустой пластиковый стакан из-под водки. Молчание затянулось, и я уж подумал, что стакан нужно наполнить еще раз, как он вдруг ответил:

– Точно не знаю, но похоже, что вчера.

– Вчера? – переспросил я. – Но вчера я видел тебя на свадьбе у Петровых.

Я напряг свою память.

– Да-да, на свадьбе у Петровых... Ты был в таком состоянии, что у тебя могли спереть и трусы... Но с другой стороны, там все были в таком состоянии, что даже стащить рюмку у соседа им было сложно. Ты сам-то что-нибудь помнишь? – спросил я его.

Дынин еще немножко пожевал свои губы и со вздохом ответил:

– Ничего. Проснулся сегодня ночью под столом у Петровых с какой-то бабой в обнимку – башка трещит, мутит всего...

– Вряд ли этой бабе нужен был именно этот ваш пистолет, – вставил свое слово Седой.

– Да хрен ее знает, что ей вообще нужно было... под столом от меня! – снова в сердцах бросил Дима.

И тут его осенило:

– Кстати, – воззрился он сначала на Седого, потом на меня. – Кто это такой? Я ему, понимаешь, тут все рассказываю, а он даже не представился!

– А кто, простите, вас просил здесь что-то рассказывать? – резонно заметил Седой.

– Ты его знаешь? – подозрительно спросил меня Дынин.

– Нет, первый раз вижу, – флегматично ответил я.

– А что ж ты тут с ним... пьешь стоишь?

– Так я же с ним не под столом в обнимку лежу, – улыбнулся я.

– Ну да, – вынужден был согласиться Дынин. – Хотя, в общем, это странно...

– Не более странно, чем рассказывать незнакомым людям о своих проблемах, – прокомментировал Седой. – Но чтобы вас не смущать, я могу представиться. Зовут меня Леонид Борисов, я журналист, проживаю недалеко отсюда с недавних пор. А здесь я так, случайно – пиво попить зашел.

– А меня зовут Владимир Мальков, я врач по профессии, временно безработный. – Я подал Борисову руку. – Вчера выпил на свадьбе у знакомых, сегодня зашел сюда похмелиться. Впрочем, я это делаю каждый день. Испив прелести дня минувшего, стараюсь с утра выпить, чтобы достойно встретить нынешний.

Я немного помолчал, глядя на недоумевающего Дынина.

– А это некто Дима Дынин, местный участковый, – представил я его Борисову. – Только этим можно объяснить, что такому человеку, как он, доверили оружие. Главной его особенностью применительно ко мне является то, что в детстве мы с ним играли в войну. Тогда он был Чапаевым, а я – Петькой или в крайнем случае Фурмановым.

Теперь уже явно недоумевал Леонид.

– А что, других должностей при этом военачальнике не было? – спросил он.

– Были, – тяжело вздохнул я. – Армия состояла из нас двоих, вакансий хватало, но как я мог оставить его без ординарца!

Борисов сочувственно покивал головой.

– Ну что, надо помочь «бригадиру»? – предложил он.

– А как ему поможешь, если он ничего не помнит? – спросил я. – И вообще – я же не сыщик... Впрочем, есть один способ.