Топ-модель 2. Я хочу развод - Ольга Вечная

будто оказываемся вдвоем во всем мире. И я так хочу ему верить! Так сильно! Обнимаю изо всех сил.

— Не знаю, — шепчу. — Макс, еще рано. Слишком рано для рождения.

Глава 2

— Почему ты сразу не поехала в роддом, как схватки начались? Врачи бы остановили роды.

— Мама, говорю же, я думала, это треники. — Хожу по палате. Нервничаю.

Дышу. Все, что могу, — это дышать.

— Ты себе представляешь, что это значит — растить больного ребенка?! Моего опыта тебе мало? Ума нет, угробила девочку! Какая из тебя мать?! Горе ты, а не мать! Бедный Максим!

Я сбрасываю звонок и откладываю мобильник. Мысли разбегаются. Почему, ну почему так рано? Я ведь анализы сдавала, на приеме была недавно — все шло хорошо, не считая положения малышки.

Мама перезванивает, она как никто умеет накрутить меня до дикой паники и сжигающего чувства вины. Уже что-то вычитала в интернете и решила сообщить последствия преждевременных родов. В тот момент, когда я во второй раз сбрасываю вызов, в палату заходят.

Вздрагиваю и как-то сразу понимаю, что это Максим. Стоит в больничной одежде и резиновых тапочках, а я в пол пялюсь. Не на него, ни в коем случае. Лишь краем глаза касаюсь. Чувствую присутствие, ощущаю вторжение, нарушение личных границ. В глаза смотреть необязательно, да и не получается. Физически не могу его видеть.

Пол-окно-тумбочка.

— Ну что? — Я хватаюсь за спинку кровати. — Где там анестезиолог?!

— Скоро освободится. — Его спокойный голос бьет наотмашь.

Не могу с Максимом находиться в одном помещении!

— Скоро?! Ты не видишь, что я умираю?

— Мне его за шкирку из операционной притащить?

— Притащи! Депутат ты или кто?! Сделай хоть что-нибудь! — Горько всхлипываю. — Прости, я за малышку переживаю. Почему я не поехала в больницу рано утром? Или вчера? Я просто… У меня треники давно уже, мне говорили, что я сразу узнаю, когда схватки будут настоящими. А я не узнала. — Зажмуриваюсь и реву от отчаяния.

Давай, добивай, муж любимый. У тебя это отлично получается.

Он, кажется, подходит. Чтобы убедиться, надо поднять глаза. Я потираю поясницу машинально, чтобы хоть как-то облегчить состояние.

Спустя вдох чувствую прикосновение к спине через больничную сорочку. К тому самому месту, что разминала.

— Позволь мне, — говорит Максим заботливо. Как раньше.

Я вздрагиваю всем телом, собираюсь отпихнуть немедленно. Он начинает гладить, растирать. Его рука — большая, уверенная.

Моя — застывает в воздухе. Снова закрываю глаза и дышу.

— Перестань прикасаться ко мне, к бриллиантовой, — слышу собственный голос.

Так говорил обо мне Жан Рибу.

Нажатие становится в пять раз ощутимее, муж полностью игнорирует выпад. Прикусываю губу и вдыхаю громко.

— Ай!

— Легче?

— Да, — временно сдаюсь и смягчаю тон. Не защищаюсь. — Поясница. Капец просто, она сейчас отвалится.

— Твоя мать опять тебя накрутила? Аня, просто пришло время.

— Ты думаешь?

— Я сегодня не мог спать ночью, ждал, что ты позвонишь. Да, пришло.

Его движения становятся ритмичнее, и это невыносимо нужно в данный момент. Кое-как получается немного расслабиться, и я сразу чувствую, как живот опускается.

Время идет. Сквозь схватки осознаю, что уже второй час в палате нас двое. Врач заглядывает периодически, смотрит, как дела, и уходит.

И снова мы вместе. Муж и жена. Будто семья настоящая, которая и в горе и в радости. Которая действует заодно.

Мы так сильно поругались в тот раз, после которого не разговаривали. Я думала, что и не начнем уже.

Фразы короткие. По делу. Ни шагу на запретные территории. Ни шагу туда, где больно, где черное болото и ссоры.

Сердце только колотится. Я ведь так и не научилась смотреть в сторону мужа. Максом звать научилась, иногда позволяю себе цыганское Ману. Мнение свое высказывать научилась. А вот смотреть — нет.

Потому что пусть я из деревни, но гордость тоже имеется. И я лучше умру, чем еще раз покажу ему свой «щенячий взгляд».

А иначе смотреть, видимо, не получается. Как иначе-то на него смотреть, когда при одной мысли внутри все замирает: и тоска, и горе, и обида, и боль? В итоге одна сплошная боль. Не могу из сердца выкинуть, что бы ни делала. Но однажды получится.

Точно получится.

Мы перемещаемся по палате. Я то в кровати лежу, то хожу из стороны в сторону. Максим рядом. Говорит о чем-то, шутит.

Про коляску рассказываю. Лгу, что розовую выбрала, он вздыхает, соглашается. Я смеюсь. Господи! Он тоже улыбается.

Понять не могу: мы заключили короткое перемирие или… помирились? Максим ведь не хотел присутствовать. Он… сразу приехал и остался.

Разминает спину, приносит воду, поддерживает. Слова, что произносит, всегда правильные, пусть, может, лживые, но к месту.

Когда подключают эпидуралку, становится легче. Ночью даже получается немного задремать. Он рядом. Все время рядом, не звонит никому, не уезжает. И это так… странно. И не похоже на него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Просыпаюсь от поцелуя в лоб, срабатывает рефлекс, и я открываю глаза.

Следом встревоженный голос мужа:

— Мне кажется, ты горячая.

Ищу его руку, как спасательный круг, вцепляюсь. Слабость сильная. Сколько я спала: час или десять минут?

Дочка толкается. Кладу ладонь на живот.

— Я за врачом, — говорит Максим.

Его встревоженный тон мгновенно рождает панику. Чтобы Максим тревожился? Когда такое было?! Не пускаю сначала — нужен очень, чтобы рядом, чтобы со мной! Но потом включаю голову и слушаюсь.

Хлопает дверь, я остаюсь совершенно одна.

Наверное, эта минута тишины — самая страшная за весь день. Одиночество и полная неопределенность. А может, она самая страшная за всю мою жизнь?

Не хочу быть одна. Мамочка, права ты. Не готова я стать матерью, сама еще дура дурой. Помощь нужна. Все не по плану пошло, не о таких родах я читала и смотрела ролики, вот и растерялась. Страшно, ужасно страшно не справиться. Мне больно, а еще я нестерпимо… просто смертельно, оказывается, вымоталась.

Вот только о маме думать не получается. Максим. Я трезво понимаю, что если помощь будет, то с его стороны. Как бы там ни было между нами. Помощь обязательно будет.

Максим возвращается с доктором. Опять осмотр. А мне тревожно! Суечусь, ерзаю, мужа глазами ищу. Он у изголовья стоит, тоже нервничает. Все идет не так с самого начала.

— У нашей Виты все будет хорошо? — шепчу я. — Максим, поклянись. Ты ведь видел ее во сне? Пожалуйста, не лги. Какая она была?

Он касается живота впервые за последние недели, и дочка толкается точно в его руку. Мое бедное, кое-как склеенное сердце сыпется, сама