Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

В-третьих, тот, кто испытал что-то на своей шкуре, боится сильнее и становится более осторожным, чем тот, кому просто рассказали – яркий пример тому представляли ее сестры.

Своими соображениями она поделилась со своим новым другом – маленьким рабом Мардианом, маленьким дворцовым евнухом.

– Ты слишком умная для семилетней девочки, – улыбнулся Мардиан. Самому ему было уже почти тринадцать, и он относился к девочке несколько покровительственно.

Клеопатра кивнула.

– Да, я умна. Папа сказал, в нашем мире только умные могут не только добраться до власти, но и удержаться.

– Ты хочешь властвовать? – кажется, Мардиан несколько удивился.

Кивнув, девочка твердо ответила:

– Хочу. Понимаешь, я не хочу, чтобы кто-то мог взять и решить, что меня следует выпороть.

Мальчик помолчал, потом сказал глухо:

– Понимаешь, Тэя, – это было ее второе имя, которое мало кто использовал, но Мардиан называл ее именно так. Имя означало «богиня», и в устах кого угодно оно могло прозвучать издевательством, а в устах Мардиана звучало… просто как имя.

– Когда ты при власти, но не на самом верху, тебя… могут выпороть. А могут и приказать казнить. Но если ты находишься на самом верху, тебя могут просто свергнуть. И убить. Причем убить жестоко. Как убили моего отца.

– Ты… царевич?

Мальчик-евнух скупо улыбнулся и не ответил.

– Расскажи! Ну, пожалуйста!

– Эта история не для маленьких девочек, – палец Мардиана мазнул ее по носу.

– Я не маленькая девочка! Я царевна, и притом почти взрослая!

– Эта история и не для царевен. Обещаю: когда ты станешь царицей, я тебе ее расскажу.

Царицей? Если она станет царицей, никто не сможет приказать выпороть ее. Зато смогут убить… Ну и пускай! Если она умрет – боги заберут ее к себе. И наверное, наградят, если она будет того заслуживать. Нет, все-таки смерть – менее страшная штука, чем порка…

– Я обязательно стану царицей, – важно заявила девочка. – И ты тогда мне расскажешь свою историю. Только смотри, не забудь, а не то я…

Она чуть было не добавила «прикажу тебя выпороть», но вовремя прикусила язык. Ты только что думала о том, что порка – страшнее смерти, и тут же собираешься угрожать своему лучшему… нет, своему единственному другу.

– А не то я на тебя обижусь и не стану с тобой разговаривать.

Мальчик склонился в полупоклоне:

– Как будет угодно моей царице.

Глава 3

Факелы. Топот бегущих ног. Крики. Кто-то полузадушенно хрипит.

– Сиди тут. Сиди тут, маленькая, все будет хорошо, – нянька Ати гладит ее по голове. Рука мягкая. Рука как будто говорит: все будет в порядке.

Шаги. Тяжелые. Останавливаются прямо около их схрона. Ати рукой закрывает девочке рот – боится, что та вскрикнет.

Человек в доспехах – им в закутке слышен их скрип – некоторое время стоит на месте. Видимо, раздумывает, куда отправиться дальше. Потом шаги удаляются.

– Можно вылезать? – тихонько спрашивает девочка.

Нянька качает головой.

– Нет. Позже. Пускай сперва напьются крови.

Клеопатре страшно. Она закрывает глаза и представляет себе жуткую морду какого-то неведомого существа. Глаза у него светятся желтым, изо рта торчат огромные клыки, оно тянет свои руки – именно руки, а не лапы, хотя пальцы оканчиваются громадными твердыми когтями…

– На нас напали?

Она не понимает, что происходит. Ее, сонную, нянька вытащила из постели и приволокла сюда, а по дворцу бегают какие-то люди и всех убивают… Почему? Жив ли отец? Кто на них напал?

– Нас убьют?

– Ну что ты, моя милая, ну что ты!

Голос няньки дрожит, и слова звучат неубедительно.

Значит, убьют. А за что?!

– Не убьют, маленькая, не убьют.

Как хочется верить этому!

Но там ведь Мардиан! Там, в этом кромешном ужасе.

– Я сейчас.

– Не смей! – нянька впервые разговаривает с ней таким тоном, и девочка удивленно пытается разглядеть в темноте ее лицо.

– Ему ничего не будет, – сердито шепчет нянька. – Он-то не царской семьи…

Убивают именно их семью? Сестры, конечно, противные, но жаль даже их. А малыши? Что с малышами? А папа?

– А где папа?

– Папа убежал, – успокаивает нянька. – С ним все будет хорошо.

Папа убежал?

Она испытывает облегчение: раз папы нет во дворце, то, стало быть, с ним ничего не случится. А ведь, наверное, эти, которые напали, охотились именно за ним…

Но облегчение длится очень недолго.

Папа убежал, а ее оставил здесь. Значит, папа ее не любит? Ведь когда любят – не забывают даже тогда, когда страшно. Ведь вспомнила же она о Мардиане. А папа о ней – нет.

– А братья? Арсиноя?

Нянька глубоко вздохнула.

– Надеюсь, малышей никто не тронет…

Ну да, у каждого – своя нянька, и, наверное, они так же заботятся о своих подопечных, как Ати – о ней. Но как папа мог сбежать, оставив всех детей?!

– А Береника?

Нянька усмехнулась, и, хотя в темноте ее лица было не разглядеть, девочка готова была поклясться: усмехнулась зло.

– Ничего с твоей Береникой не станется. Говорят, из-за нее-то вся заварушка и началась. Она все и затеяла.

Береника – затеяла? Это вряд ли. Старшая сестрица откровенно глупа. Она даже читать толком-то не умеет, не то чтобы затевать что-то.

– Теперь, наверное, ее на трон посадят, – шепчет нянька.

Посадить-то, может, и посадят. А вот усидит ли на нем эта дуреха? Чтобы править, надо иметь ум…

Хотя… Впервые ей в голову закрадывается мысль: а умен ли ее отец? Может быть, нет? Ведь если умен – не допустил бы такой ситуации.

Так что же получается, папа… глуп и труслив?! Нет, так думать нельзя! За такие мысли боги непременно покарают! А может, уже покарали? Может быть, все, что происходит, – это из-за того, что она плохо подумала об отце? Но ведь она впервые подумала плохо только вот сейчас?

– Ати, а могут боги наказать наперед?

– Как это – наперед? – удивляется нянька.

– Ну, вот… – девочка не знает, как объяснить свой вопрос, не рассказывая полной правды. А то еще и нянька перестанет ее любить! – Вот ты еще никакого проступка не совершила, а боги знают, что совершишь, и наказывают. Может такое быть? Они ведь все знают?

Ох, няня ведь верит в других богов. В местных. Интересно, а почему настоящие боги тогда не наказывают Ати за то, что она верит не в них? Или им это все равно? А что – не все равно? Богов – много? Или они – одни и те же, и им все равно, как их называют, лишь бы верили и приносили необходимые жертвы?