Хроники затерянного времени - Елена Шапран

Незаметно для себя я заснул. Меня разбудил громкий стук в окно. Вот это сон! Я неподвижно сидел на диване.

– Серега! Ну, ты идешь? – это соседские ребята зашли за мной, чтобы идти в клуб. Но мне что-то расхотелось веселиться.

– Нет, не иду. Я себя плохо чувствую.

– Ну, как хочешь!

Когда ребята захлопнули калитку, я поймал себя на мысли, что одного из них зовут Семен и фамилия у него – Анкерман.

Два дня я не мог понять, приснилось мне все это или нет. Когда приехал отец, я стал его расспрашивать, кто жил здесь до войны. Он пожал плечами и сказал, что вроде бы брат Франца Анкермана. А что с ним случилось, отец не знал. Я вздрогнул. Дело в том, что Франц Иосифович Анкерман жил через дом от нас, а Семен был его внуком. Я так задумался, что не заметил, как отец сел на велосипед и уехал. В конце концов, решил я, у меня один способ проверить: еще раз залезть в шкаф. Я решительно раскрыл дверцы, закрыл глаза, шагнул и …вышел через заднюю стенку в комнату, где на диване лежал Михаил и читал газету. Увидев меня, он вскочил.

– Сергей! – он радостно тряс мою руку, – я думал, ты больше не появишься!

Далее последовали восторженные вопросы. Какое оно, будущее? На Луну летают? Неужели?! Телевизор! Вот здорово! Я предложил «сходить» ко мне и посмотреть. Но к путешествию в будущее Мишка был еще не готов. Тогда я начал ему рассказывать все, что я знал об этом времени. Репрессии, война через месяц, культ личности… Михаил мрачно слушал.

– Знаешь, я не очень тебе верю. Ну, насчет войны. Товарищ Сталин…

Я грубо его перебил и начал ругать вождя всех времен и народов. Михаил побледнел, и мне пришлось замолчать.

– Ладно, давай не будем об этом. Давай лучше погуляем по поселку. Покажешь мне местность.

И мы пошли. Я с удовлетворением заметил, что по внешнему виду не очень отличаюсь от Михаила: волосы, зачесанные назад, широкие штаны, по виду похожие на парусиновые, и рубашка со шнуровкой. Вот только кроссовки на ногах.

Михаил предложил пойти в гости к сокурснице:

– Скажем, что ты мой родственник из Москвы.

Мишкину сокурсницу звали Вера. Совершенно случайно у нее в гостях была подруга Нина. Вера не произвела на меня никакого впечатления. Невысокая и коренастая, с темными волосами, она казалась очень неуклюжей. А вот Нина… В нашем времени такие женщины блистали на подиуме, и любой мужик мечтал хотя бы постоять рядом! Правда, одета она была нелепо, хотя по тогдашней моде – платье с широким поясом на талии и совершенно дурацкие белые носки.

Нина покраснела под моим взглядом и смущенно села за стол. Видимо, она очень комплексовала из-за своего высокого роста и по этой причине не пользовалась успехом у парней. Михаил защебетал вокруг Веры, и та, зардевшись от удовольствия, нескладно кокетничала.

Мы пили чай с печеньем и говорили о каких-то глупостях. Я что-то начал болтать о будущем, но Мишка под столом пнул меня ногой. Тогда я предложил попеть под гитару.

– Вы знаете, она без струны, – сказала Вера, снимая с гвоздя семиструнку с алым бантом.

– Ничего! – улыбнулся я, – Паганини играл и на одной струне.

Я быстро настроил привычные шесть струн и сказал:

– Ария московского гостя!

Тут я поймал восторженный взгляд Нины, и меня понесло.

Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант,Расправил нервною рукой на шее черный бант.[1]

Никогда я так не пел. Руки слились с сердцем, а сам видел перед собой только Нинины глаза. Ребята восхищенно слушали. Я уже минут пять молчал, а они все сидели, не шевелясь.

– Какая хорошая песня, – сказала, наконец, Вера, – Только… какая-то странная. И играете вы как-то странно.

– Я же сказал, что почти Паганини, – пошутил я и запел романс.

Накинув плащ, с гитарой под полою,К ее окну приник в тиши ночной!Не разбужу ль песней удалоюРоскошный сон красавицы младой!

Я пел только для Нины. Я забыл о Мишке, о Вере и, вообще, забыл, где я нахожусь. В чувство меня привели родители Веры, которые пришли домой со смены и громко затарахтели ведрами у входной двери.

– Серега, пора домой, – потянул меня за рукав Михаил, и я позволил себя увести, не сводя с Нины глаз.

– Ну, ты и странный! – говорил по дороге Мишка, – нашел на кого глазеть! Она же уродина!

– Ничего ты не понимаешь, – грустно сказал я, – у нас из-за таких женщин стреляются!

– Вот еще одна причина, по которой я не тороплюсь в будущее! – рассмеялся Михаил. – А поешь ты отлично. И действительно странно. – Он помолчал. – И дерешься ты отлично. Покажешь пару ударов?

Мы осторожно пробрались в комнату, стараясь не беспокоить родителей, попрощались, и я шагнул в шкаф. Дома я улегся на диван и стал думать о Нине, и минут через двадцать погрузился в очаровательный эротический сон.

Утром я попытался почитать учебник. Ничего не получилось. Смотрел в книгу – видел… Нину.

Тогда, натолкав в карманы семечек, я пошел искать тот дом, где вчера (в 41–м!) был в гостях. Нашел быстро. Странно, что, будучи мальчишкой, я никогда не бывал здесь. Да, это был тот самый дом, в котором жила Вера, но он был пуст. Наполовину развалившиеся стены, расколотые стекла, перекошенные ставни, короче, разруха полная. Я пробрался через поросший бурьяном двор и вошел в дом. Пусто. Только ветер гуляет. На одной из стен был прикреплен портрет Сталина, покоробленный от сырости. Из дверного проема на меня смотрела крыса. Я выбежал на улицу. Немного подумав, я решил, что мне нужно поговорить с дедом Францем. Вот кто должен знать все! И я направился к нему, по дороге придумывая предлог, чтобы зайти в дом.

Замечательно, что Франц Иосифович сидел во дворе.

– Доброе утро! – крикнул я, подходя к калитке.

– А, Боровской-внук, – дымя папиросой, сказал он, – Жить сюда переехал?

– На время экзаменов только!

– Ну-ка, зайди-ка! Я тебя проэкзаменую!

Я с радостью распахнул калитку и прошел к нему под тень яблони. Сидя на самодельных стульчиках, мы поговорили сначала о моей учебе, потом о каких-то книгах, и только после этого я решился задать свои вопросы.

– Да, там жил мой брат, – сказал дед Франц, – Погиб в 41–м.

– А у него были дети? – осторожно спросил я.

– Был сын.

– А где он сейчас?

Дед Франц помрачнел и резко ответил:

– Умер.

Мне стало не по себе. Захотелось уйти, но у меня были еще два вопроса.

– Скажите, а кто жил в доме 18? Там сейчас развалины.

– Полицай там жил, – дед Франц стал еще мрачнее.

От его ответа я вздрогнул. Значит, отец Веры стал предателем! А что же Нина?

– А вы не знали здесь до войны девушку по имени Нина? – задал, наконец, я свой второй вопрос.

Дед задумался.

– Кажется, была такая высокая каланча. Она с матерью жила на соседней улице. А ты откуда про нее знаешь?

– Я же историю изучаю, – начал выкручиваться я, – Ну, вот и интересуюсь!..

Больше мне ничего не удалось узнать. Чем больше я спрашивал, тем менее разговорчивым становился дед Франц. Значит, придется самому все выяснить.

На другой день я снова «пошел в 41–й». У Михаила я выяснил, что брат его отца, Франц Иосифович, в 38–м был арестован за связь с иностранной разведкой.

– Он в самом деле был шпионом? – удивился я.

– Не думаю. – После паузы ответил Мишка. – Он работал где-то в посольстве переводчиком.

– А где он сейчас?.

Этого Мишка не знал. Тут я снова начал говорить о репрессиях, о войне, ругал Сталина, пытался приводить примеры.

– Я тебе сейчас морду набью! – разозлился Мишка.

Я психанул и «ушел к себе». Немного успокоившись, я начал перебирать книги. Большие тома истории второй мировой войны решил не брать. Взял два тома «Истории СССР», материалы XX съезда партии, еще несколько брошюр и снова «вернулся».

– Смотри! – я кинул книги на диван, – почему ты мне не веришь? Посмотри на год издания! Вот! Черным по белому написано: «Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года, в четыре часа утра!..»

Михаил молчал. Я оставил ему книги и вернулся домой.

Утром я пошел к Францу Анкерману. На этот раз мне пришлось постучать в дверь.

– Тебе чего? – он явно был не рад меня видеть.

– Франц Иосифович! Мне нужно с вами поговорить. Поверьте, для меня это очень важно!

Он погладил усы и молча распахнул шире дверь. Разговаривали мы долго. Дед Франц действительно служил переводчиком в посольстве, часто бывал за границей. В 38–м, по анонимному звонку «куда следует», был арестован. Его обвинили в шпионаже в пользу Германии. Прямой связи не признали, поэтому он избежал расстрела и пошел по этапу. На фронт, правда, его призвали – нужны были переводчики. Мобилизовался в 46–м и вернулся домой. А дома хороших новостей не было. Племянника арестовали, долго держали в психиатрической лечебнице, потому что он изображал из себя пророка и вовсю кричал о «роковом воскресении». Кажется, он там и умер. Отец Михаила погиб в первые дни войны, а мать умерла с голоду в конце 45–го. Ну, а дед мой сразу после мобилизации поселился в доме Анкерманов. Сам же Франц Иосифович женился на вдове и усыновил двух ее мальчишек. Что же касается дома № 18, то там, действительно, жил немецкий староста. И еще, по поселку говорили, что именно он виноват в смерти Михаила. А вот про Нину Анкерман ничего не знал.