Иван Грозный: Кровавый поэт - Александр Бушков

    Правда, Карамзин был к Грозному чуточку снисходителен - он благородно подчеркивал, что Грозный «не всегда» был зверем, что лишь с тридцати пяти лет, после смерти первой жены, приличный, в общем, человек «по какому-то дьявольскому вдохновению, возлюбив кровь, лил оную без вины и сек головы людей, славнейших добродетелями». Родился первый миф: что Грозный якобы до определенного возраста был «нормальным» человеком, а потом озверел и осатанел…

    Развивая со всем пылом мнение «классика», историк Костомаров пошел дальше: по Костомарову, Грозный с самого начала был личностью совершенно жалкой и ничтожной, абсолютно лишенной каких бы то ни было качеств государственного деятеля. Сначала, первые 13 лет царствования, у Грозного якобы были умные советники (так называемая Избранная рада), которые-де и провели все многочисленные реформы. Ну а потом глупый и жестокий властелин означенных советников разогнал по скудоумному зверству своему и, оставшись без присмотра, развернулся по полной, садистски цедя кровушку…

    Это был миф номер два. Остальные мы будем не перечислять (их множество), а по ходу повествования называть и старательно препарировать.

    Чуть ли не все ведущие историки дореволюционной России писали свои труды в полном соответствии с вышеназванными мифами и кучей других. Вершиной этого плохо замаскированного поношения, имеющего мало общего с серьезным историческим анализом, стали слова С. М. Соловьева, на мой взгляд, выражающие несказанную тупость русской интеллигенции: «Нравы народа были суровы, привыкли к мерам жестким и кровавым, надобно было отучать от этого, но что сделал Иоанн? Человек плоти и крови, он не сознал нравственных, духовных средств для установления правды и наряда (порядка. - А. Б.), или, что еще хуже, сознавши, забыл о них; вместо целения он усилил болезнь, приучил еще более к пыткам, кострам и плахам; он сеял страшными семенами и страшна была жатва: собственноручное убиение старшего сына, убиение младшего в Угличе, самозванство, ужасы Смутного времени!»

    В том и беда того горластого, невежественного и тупого племени, именуемого российской интеллигенцией, что подобные благоглупости при первом же сопряжении их с реальностью показывают свою полнейшую несостоятельность…

    Возьмем не абстрактный, а более чем реальный пример из времен Грозного. Высокопоставленный военачальник русской армии устанавливает связь с поляками, за деньги скачивает им секретнейшую военно-стратегическую информацию, а вскоре, не выдержав нервного напряжения и боясь, что все откроется, бежит в Польшу. Там он закладывает всех известных ему московских разведчиков при польском дворе, много лет, как знаток России, консультирует своих новых хозяев, как им сподручнее с Московией воевать (причем рвется самолично, с сабелькой в руке, возглавить польскую рать…).

    Возникают два вопроса, на которые Соловьев, будь он жив, уж наверняка не смог бы ответить толком.

    Первый. Какие такие «нравственные и духовные» средства могут быть применены в отношении подобного субъекта? Средства в данном случае уместны простые и негуманные: добротно намыленная веревка или хорошо наточенный топор.

    Второй. Сможет ли кто-то назвать страну и время, когда с подобными субъектами поступали «нравственно и духовно»?

    Если какая-нибудь интеллигентская мелкая сволочь (вроде тех, что время от времени шлет мне по Интернету корявые побрехушки, простодушно почитая их «оскорблениями») обидится за покойного интеллигента Соловьева и возьмется на эти вопросы ответить по-соловьевски, милости прошу, любопытно будет послушать…

    В общем, трудно представить, до каких высот взмыло и сколь пышным цветом расцвело поношение Грозного - тупого тирана, садиста, зверя…

    Да, кстати. Еще о Соловьеве, чтобы, как говорится, два раза не ездить. Список тех «грехов», в которых он обвиняет Грозного, опять-таки прекрасно показывает те весьма специфические процессы, что когда-то бурлили в соловьевской голове. «Собственноручное убийство старшего сына», как мы увидим позже, вовсе не является доказанным фактом. К угличской трагедии Грозный не имеет ни малейшего отношения, поскольку уже не числился среди живых - да и смерть малолетнего царевича Дмитрия, вероятнее всего, была несчастным случаем, а не убийством. «Самозванец», то бишь Лжедмитрий, взял власть исключительно потому, что большая часть населения Московии увидела в нем настоящего сына Грозного. А «ужасы Смутного времени» проистекали в первую очередь оттого, что недорезанное Грозным благородное боярство, наплевав на государственные интересы, поддерживало всех и всяческих самозванцев, интриговало, рвалось к престолу - но вовсе не оттого, что Грозный их, ангелочков, испортил, а в силу многовековой привычки именно так и поступать…

    Так вот, поношение Грозного… Оно достигло фантастических высот. Поскольку, кроме сухих ученых трудов, подкреплялось и художественными произведениями - что печально, весьма даже талантливыми. Аккурат через несколько месяцев после торжественного открытия памятника в Новгороде А. К. Толстой выпустил свой роман «Князь Серебряный», почитаемый ныне русской классикой. Сиятельный беллетрист в жизни не слыхивал о соцреализме, но грустный юмор в том, что его роман, полное впечатление, написан с тех же позиций соцреализма, что «Чапаев» Фурманова: беляки - исключительно трусы, сволочи и садисты, красные - олицетворение добродетели и героизма. Те же принципы подхода к былой реальности мы встретим и у Толстого. Иван Грозный - параноик, садист и недоумок, на всем протяжении романа не сказавший ни одного умного слова и не совершивший ни одного толкового поступка. Опричники царя - скопище монстров, заставившее бы Голливуд позеленеть от зависти. Казненные Грозным родовитые бояре - честнейшие, благороднейшие, ангелоподобные личности, расставшиеся с головой исключительно по людоедской прихоти царственного безумца… И так далее. Самое забавное - в подборе положительных героев. Как в советской литературе «классово близкими» большевикам «борцами против царизма» сплошь и рядом выступали уголовные элементы, так и у Толстого значительную часть положительных героев, олицетворяющих возмущенный Грозным простой народ, составляют самые натуральные воры-разбойнички с большой дороги…

    Пожалуй, из крупных фигур отечественной истории того периода настоящим ученым можно считать лишь академика С. Ф. Платонова, рассматривавшего деятельность Грозного объективно и не пересказывавшего интеллигентские страшилки. Именно он справедливо отметил, что «материалы для истории Грозного далеко не полны, а люди, не имевшие с ними прямого дела, могут удивиться, если узнают, что в биографии Грозного есть годы, даже целые ряды лет без малейших сведений о его личной жизни и делах». Отсюда вытекало, что историк обязан проявлять предельную осторожность - однако большинство коллег Платонова предпочитало заполнять пустоты пересказом страшных сказок или переписыванием крайне сомнительных источников…

    Резким диссонансом в свое время прозвучали слова критика В. Г. Белинского, которые заслуживают того, чтобы привести их целиком.

    «Это была сильная натура, которая требовала себе великого развития для великого подвига; но как условия тогдашнего полуазиатского быта и внешние обстоятельства отказали ей даже в каком-нибудь развитии, оставив ее при естественной силе и грубой мощи, и лишили ее всякой возможности пересоздать действительность - то эта сильная натура, этот великий дух поневоле исказились и нашли свой выход, свою отраду только в безумном мщении этой ненавистной и враждебной им действительности… Тирания Иоанна Грозного имеет глубокое значение, и потому она возбуждает к нему скорее сожаление, как к падшему духу неба, чем ненависть и отвращение, как к мучителю… Может быть, это был своего рода великий человек, но только не вовремя, слишком рано явившийся России - пришедший в мир с призванием на великое дело и увидевший, что ему нет дел в мире; может быть, в нем бессознательно кипели все силы для изменения ужасной действительности, среди которой он так безвременно явился, которая не победила, но разбила его и которой он так страшно мстил всю жизнь свою, разрушая и ее, и себя самого в болезненной и бессознательной ярости… Вот почему из всех жертв его свирепства он сам наиболее заслуживает соболезнования; вот почему его колоссальная фигура, с бледным лицом и впалыми сверкающими очами, с головы до ног облита таким страшным величием, нестерпимым блеском такой ужасающей поэзии…»

    Здесь, конечно, тоже имеются устоявшиеся штампы, но их крайне мало. А главное, недвусмысленно выражена толковейшая мысль: фигура Грозного чересчур величественна и сложна, чтобы подходить к ней с примитивными суждениями и абстрактным, слюнявым интеллигентским гуманизмом, еще ни разу в нашей истории не доводившим до добра…