Пленники подземного тайника. В глубинах пещер. Том II - Михаил Самсонов

Шараф в белоснежном халате, с дымарем, рамками, действительно уже с важным видом расхаживал по пасеке.

Солнце поднялось высоко. Васильковое небо предвещало знойный день. Нигде ни тучки, ни облака. Быть жаре. Хорошо — река рядом. А вода в ней что твой лед — никакая жара не устоит!

— Кто одну минуту просидит в воде, — сверкал огромными черными миндалинами Арменак, отбрасывая со лба такой же черный непокорный чубчик, — месяц… Э, чего месяц? Год мороженым кормить буду! В кино ни разу не пойду! Все деньги экономить буду!

— Хитрый ты! — засмеялся Саша. — Кто же твое мороженое есть будет, если минуту в воде просидит? Он же сам в мороженое превратится! Только в несладкое…

— А если Арменак посидит, то — в соленое… — невозмутимо добавил Шараф.

— А ты уже и так, как ледышка, — махнул рукой Арменак в сторону Саши, намекая на его светлые, чисто льняные волосы и голубые, девичьи глаза.

— Э, ребята, — незаметно подошел Нуритдин-ака к соперничающим в острословии друзьям. — Сначала завтрак, а уж потом работа! Уха ждет.

Наваристая, пахнущая дымком уха вызвала общий восторг.

— Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, — задыхаясь, приговаривал Арменак. — Вкуснее мороженого!

— Соленого? — с невинным видом спросил Саша и тут же бросился бежать.

…Шараф, подойдя к одному из ульев, поднял крышку. Арменак и Саша, для которых все это было ново, невольно отступили.

— Бояться пчел не нужно, — улыбнулся Нуритдин-ака. — Это умное существо! Как человек, все понимает. Вон, смотрите, как Шараф работает.

Молодой пчеловод положил крышку на траву. Спокойно снял «одеяльце» и открыл рамки. Потревоженные ярким светом пчелы недовольно зажужжали, но скоро успокоились и опять принялись за работу.

Юноши осмелели, осторожно заглянули в улей. Пчелы сплошной массой заполнили рамки.

А Шараф тихо, не торопясь, рассказывал, что ранее узнал от дедушки.

Ребята даже рты разинули от удивления, когда узнали, что для того, чтобы собрать килограмм меду, пчелы должны облетать около миллиона цветков.

Осмотрев пасеку, вернулись к палаткам, унося с собой целый кувшин янтарного меда..

— Кушайте мед, самый полезный продукт на свете, — приговаривал дедушка. Ребята не заставили себя упрашивать, усиленно работая ложками. А Шараф прилег под навесом, сославшись на усталость.

«Даже дедушка ничего не слышал. Откуда этот ночной голос? Да и тот старик подозрительный!. Кто он? Кто стонал и свистел ночью? — мучительно размышлял Шараф, лежа с закрытыми глазами. — Загадочный старик поднимался в гору, но тут же он вдруг появился на этом, берегу, около грота. Не мог же он опуститься с горы так быстро и переправиться через реку? Хорошо, что ребята здесь не видели! Еще испугались бы, убежали с пасеки… А ведь приехали на все лето! И где мог переправиться старик, когда здесь нигде ни моста, ни брода нету? И, если он все же переправился, почему не пришел сюда? Дедушка же его столько раз звал!»

Арменак и Саша все еще лакомились медом, а Шараф все лежал, закрыв глаза, и думал: «А может быть, рассказать все ребятам, организовать поиски и разгадать тайну? Нет, пока не следует торопиться…»

День прошел в работе. Арменак и Саша, не трогая Шарафа, усердно помогали деду Нуритдину. Встретили колхозную машину и с грузом меда отправили обратно в колхоз. Уехал в город и Нуритдин-ака, пообещав ребятам выполнить их многочисленные заказы и оставив «самым главным пчеловодом» вместо себя Шарафа. «Он — аксакал в этом деле!».

И, правда, Шараф любил пасеку, любил и знал тружениц-пчел. Да и стоит ли удивляться этому? Уже много времени прошло с тех пор, как дед начал обучать внука своему делу. А знает дедушка Нуритдин очень много. Хоть сам он и не силен в грамоте, а за его советами по пчеловодству ученые приезжают из Душанбе, Самарканда, Ташкента.

— Все, что сам знаю, все тебе передам, — не раз говорил он внуку, видя, с каким удовольствием Шараф помогает ему в работе.

— Кончу школу, пойду в сельскохозяйственный институт, тоже буду пчеловодом, — ответил как-то Шараф дедушке. И по тому, как он сказал это, Нуритдин-ака понял: есть кому из рук в руки передать пасеку.

…Шараф ходил меж ульями, Саша и Арменак пошли к реке, обещали принести рыбы. Но на этот раз им пришлось вернуться с пустыми руками. Пришла колхозная машина, завхоз привез раскладушки, и ребята принялись обставлять свое жилище.

Шараф разжег костер; желто-красные рваные куски пламени рисовали фантастические фигуры на земле, в диком танце прыгали по стене палатки и улетали в ночь.

— Шараф! — тихо заговорил Арменак, — а мы опять того старика видели. Темнеть стало, а он почему-то все еще был на берегу. Как в такую темень подниматься будет? Гора-то какая высокая, а он совсем старый…

— Садитесь ужинать, — оборвал его Шараф. Он не хотел говорить об том, чего сам еще не мог понять, об этих загадочных криках по ночам, о таинственном старике с того берега.

Все проголодались и поспешно принялись за еду. Дедушка не вернулся, и лагерь без него рано погрузился в тишину.

Шараф вынес раскладушку наружу, сон не шел к нему. Рядом послышался шорох. Проворно поднялся — Жучка. Собака опять скулила, трусливо жалась к хозяину. Шараф прислушался. И вот опять в горах застонало, заухало, мальчик почувствовал, как мурашки поползли по рукам, покрывая все тело. Соскочил с раскладушки, бросился к палатке.

Прислушался. Звук не повторялся.

— Нет, не буду будить… Пусть дедушка приедет — начнем поиски…

Мальчики утром поднялись дружно: нарушать распорядок дня нельзя. Сразу же побежали к реке умываться. А потом, до завтрака, в первую очередь, как было заведено, — осмотр пасеки. Мало ли что могло произойти за ночь! Вымыв посуду, Саша и Арменак подошли к Шарафу «за дальнейшими приказаниями».

— Купаться, загорать! Ни о чем деловом не думать! За исключением рыбы на уху, — важно произнес Шараф и подкрутил несуществующие усы. Ребята бросились в палатку за полотенцами, а Шараф, не ожидая их, побежал по тропинке к шумящей внизу реке.

Ему хотелось осмотреть то место, откуда доносился странный звук, а, если удастся, хотя бы издалека, и жилище старика-соседа.

Шараф стоял на скале, а внизу пенился и грозно ревел бурный горный поток. От снежных вершин тянул прохладный ветерок, шевелил траву и кустарник. Вот прокричала какая-то птица… И снова тихо. Как хорошо! Шараф, точно очарованный, смотрел на чудесную, развернувшуюся перед ним панораму, освещенную солнцем.

— Как хорошо! — снова повторил он про себя и тут же нахмурился: вспомнились странные и страшные ночные звуки.