Продолговатая комната - Эдвард Хох

— Гомосексуалист?

— Нет, не думаю. Скорее похоже на отношения профессора и ученика, наставника и последователя.

— Хозяин и раб?

Она повернула голову и улыбнулась.

— Послушайте, мне кажется, вы ориентированы на ночные оргии, так?

— Но ведь один из парней умер.

— Да. Да, умер…

Опустив глаза, она поддала ногой опавшие листья.

— Вы понимаете, о чем я говорю? Ральф всегда был наставником, непогрешимым учителем, почти мессией для Тома.

— Почему же он убил его?

— Вот именно — он никогда бы не убил его, он не смог бы! Я не знаю, что там произошло, но не могу себе представить, чтобы Том МакБерн убил Ральфа.

— Быть может, такая возможность все же есть, мисс Бантинг. Не могло ли случиться, что Ральф крайне непочтительно отозвался о вас? Сказал что-то, относившееся к тому времени, когда ухаживал за вами?

— Я ни разу не переспала с Ральфом, если вы пытаетесь узнать это. Кстати, ни с одним из них.

— Я не это хотел сказать.

— Все произошло именно так, как я вам рассказала. На самом деле, Ральф внушал прежде всего страх. Я не хотела, чтобы он таким образом давил на меня.

Они еще не покинули пределов кампуса и были довольно далеко от стадиона, но капитан ощутил, что прогулка подошла к концу.

— Спасибо за помощь, мисс Бантинг. Быть может, я еще раз обращусь к вам.

Он поклонился и развернулся, чтобы направиться к общежитиям, зная, что она не спустит с него глаз, пока он не исчезнет.

На следующее утро сержант Флетчер нашел Леопольда в своем кабинете, когда тот читал отчеты о ночных происшествиях.

— Шеф, вы никогда не спите? — спросил он, подтягивая к себе потертое кожаное кресло, предназначенное для редких посетителей.

— У меня будет время отоспаться после смерти. Что нового по поводу МакБерна?

— Адвокат говорит, что он по-прежнему отказывается делать заявление, но защита, похоже, питает надежду объявить его невиновным в связи с умственным расстройством.

— Что говорит медэксперт?

Флетчер заглянул в листок.

— Два удара ножом, оба в область сердца. Похоже, он лежал, когда ему нанесли удары.

— Сколько времени прошло до того, как их обнаружили?

— Он позавтракал примерно за час до смерти, а смерть наступила где-то в районе десяти часов утра. Поскольку мы знаем, что МакБерн был в комнате накануне вечером, когда Смит разговаривал с ним через дверь, можно утверждать, что он просидел с трупом двадцать два часа.

Леопольд уставился в окно, мысленно сравнивая серость города с яркими красками, поразившими его за городом. Конечно, все умирает, только смерть в городе наступает раньше и выглядит она тусклой и жалкой.

— Что еще? — спросил он у Флетчера, поскольку чувствовал, что есть еще что-то.

— В ящике стола, — сказал Флетчер, доставая пухлый конверт, будущую улику, — шесть кусков сахара, пропитанных ЛСД.

— Хорошо, — сказал Леопольд, глянув на конверт. — Полагаю, что сейчас это не очень странно для студенческого городка. Есть ли случаи убийства под воздействием ЛСД?

— Один случай на Западе. И еще один в Англии.

— Можно ли с этим добиться осуждения или это станет основным аргументом для защиты, построенной на умственном расстройстве?

— Я проверю, шеф.

— Еще одно: пригласите сюда этого парня, Смита. Я хотел бы еще раз побеседовать с ним.

Оставшись один, Леопольд ощутил подавленность. Дело мучило его, не давало покоя. МакБерн провел двадцать два часа с покойником. Чтобы пойти на такое испытание и выдержать столь долго, надо было иметь поврежденные мозги. Чокнутый и убийца — вот и все. Похоже, можно было подвести черту.

Когда Флетчер ввел Билла Смита в кабинет, Леопольд рассеянно глядел в окно. Он обернулся и указал юноше на стул.

— У меня есть еще несколько вопросов, Билл. Расскажите мне о ЛСД.

— Что?

Леопольд подошел и сел на краешек стола.

— Не говорите, что никогда не слышали об этом. У Роллингса и МакБерна он был в столе.

Билл отвернулся.

— Я не знал. Какие-то слухи ходили.

— Ничего другого? Никакого шума за дверью в соседней комнате?

— Шум бывал. Иногда…

Леопольд ждал ответа, но поскольку студент замолчал, он наклонился над ним и сказал:

— Мы расследуем убийство, Билл, убийство.

— Роллингс… заслуживал смерти, и все. Это был самый злобный тип из всех, кого я знал. То, что он творил с беднягой Томом…

— Стелла Бантинг говорит, что Том почти обожал его.

— Это так, и это делало его еще более ужасным.

Леопольд сел в кресло, положил локти на папку и закурил сигарету.

— Если они оба нажрались ЛСД, то любой мог войти в комнату и заколоть Ральфа.

Билл Смит покачал головой:

— Сомневаюсь. Они не открывали дверь, пока ловили кайф. К тому же, Том защищал бы приятеля, он преградил бы путь любому, мог даже отдать за него жизнь.

— Однако приходится думать, что убил Том. Нанес два смертельных удара, а потом провел с трупом день и ночь. Зачем, Билл? Почему?

— Не знаю.

— Вы не считаете Тома МакБерна сумасшедшим?

— Нет, вовсе нет. По крайней мере, по закону, — Билл отвел глаза, его взгляд был устремлен вдаль. — Но он был околдован Роллингсом, это уж точно. Однажды, пока мы еще немного дружили, он сказал, что сделает для Роллингса все, даже отдаст свою жизнь. Это было весной в воскресные дни, но тогда все здорово выпили. Том висел над пустотой вниз головой, а Ральф держал его за ноги. Вот как он ему доверял.

— Полагаю, надо еще раз поговорить с Томом МакБерном, — кивнул Леопольд. — На месте преступления.

Флетчер привез Тома МакБерна в студенческий городок в наручниках. Капитан ожидал их в продолговатой комнате на пятом этаж.

— Отлично, Флетчер, — сказал Леопольд. — Оставьте нас. Подождите снаружи.

МакБерн уже не выглядел спокойным и замкнутым. Леопольд обратил внимание, что его глаза покраснели, а губы изрядно дрожали, когда он заговорил.

— О чем… вы хотите меня спросить?

— О многом, малыш. У меня самые разные вопросы.

Леопольд вздохнул и предложил сигарету молодому человеку.

— Вы с Роллингсом принимали ЛСД, не так ли?

— Да, принимали.

— Зачем? Для получения редких, возбуждающих ощущений, для кайфа?

— Нет, не за этим. Вы ничего не понимаете про меня и Ральфа.

— Я понимаю, что вы его убили. Что еще нужно понимать? Вы закололи его здесь на этой самой кровати.

Том МакБерн с силой втянул в себя воздух.

— Мы принимали ЛСД не для кайфа, — повторил он. — А чтобы усилить интенсивность религиозного опыта — нечто вроде мистического откровения, придающего смысл жизни.

Леопольд нахмурился и внимательно посмотрел на юношу.

— Я только полицейский, малыш. До вчерашнего дня вы были для меня совершенно незнакомым человеком, как, впрочем, и Роллингс. Думаю, он таким незнакомцем для меня и останется. Один из недостатков моей профессии. Я сталкиваюсь с людьми, когда уже слишком поздно, когда зло, — он указал на пустую кровать, — уже совершилось. Но я хочу знать, что произошло между вами двумя в этой комнате. Я не хочу вникать в ваши рассуждения о мистицизме или религиозном опыте. Я хочу услышать, что здесь произошло. Я хочу знать, почему вы его убили и почему остались сидеть рядом с трупом двадцать два часа.

Глаза Тома бегали по стенам, которые он видел, наверное, уже в тысячу первый раз.

— Вы никогда не задавали себе вопросов по поводу этой комнаты? О ее форме? Это ничего вам не напоминает? Ральф говорил, что она заставляет его думать об одной истории Эдгара По под названием «Продолговатый ящик». Вы помните ее? Ящик находился на борту судна и в нем, конечно, лежал труп. Как гроб Кикега, выплывшего на поверхность моря, чтобы спасти Исмаила.

— И эта комната была гробом Ральфа? — осторожно спросил Леопольд.

— Да, — МакБерн не сводил глаз с наручников. — Его могилой.

— Вы его убили, не так ли?

— Да.

— Какие у вас пожелания? Хотите увидеться с адвокатом?

— Нет. Ничего.

— Боже! Двадцать два часа!

— Я… я…

— Я знаю, что вы делали. Но не думаю, что вы сообщите это судье и присяжным.

— А вам скажу, потому что вы, быть может, сумеете понять.

И он принялся рассказывать, медленно и спокойно, а Леопольд слушал, поскольку умение слушать было частью его профессии.

Вечером, когда Тома МакБерна отвели в камеру, Флетчер, оставшись наедине с Леопольдом, сказал:

— Я звонил окружному прокурору, шеф. Что вы ему скажете?

— Полагаю, изложу факты. МакБерн подпишет признание с точным изложением того, что произошло. Остальное нас не касается.

— И мне не скажете, шеф?

— Не думаю, что мне хочется говорить об этом с кем-либо. Но думаю, надо. На истину меня натолкнули его слова о религиозном опыте, о гробах, выплывающих из океана и прочая мутотень. Вы знаете, что в глазах Ральфа их комната была чем-то вроде могилы?