История в (пост)современном интерьере - Александр Неклесса

Мне кажется, что у кризиса, переживаемого не только Россией, но — пусть и в других формах — также на Западе, весьма глубокие корни. В мире, где мы обитаем, существует два космоса: один — физический; он, несмотря на ускоряющееся разбегание галактик, достаточно инерционен, и речь пойдет не о нем. Существует иной, ближний нам космос — социальный, который создается людьми, определяющими его аксиомы, законы, траектории движения, принципы устройства, основываясь на господствующем мировоззрении, взглядах на смысл бытия и существования человека. И, время от времени, меняющими их, подчас довольно резко.

Хотя настоящих мировоззренческих революций в истории было крайне мало. Первая произошла, когда человек избавился от рефлекторного мышления, от жизни в вечном полусне, грезах, беспамятстве, силясь свести воедино картину мира. И когда этот Рубикон был пересечен, возникла новая форма социального бытия. В ее основе — культ памяти и целостности мира, сакрализация обретенного знания, обожествленный календарь и небосвод. И еще страх перед будущим, воспевание прошлого. В аккадском языке слово «будущее» — образовано от корня со значением «быть позади», а слово «прошлое» дословно означало «дни лица/переда». Здесь понимание прошлого и будущего прямо противоположно нынешнему.

Я долгое время разбирался, почему, и понял: для людей того времени важнейшей ценностью была целостность мироустройства. Причем важно это было до такой степени, что всякий истинный новатор автоматически становился преступником. Правда, порой его удавалось социализировать, создав функцию трикстера, шута, включив тем самым интуиции и прозрения в ткань ролевой игры. Не случайно некоторые фундаментальные изобретения, сделанные в древности, обитают в… игрушках и развлечениях того времени, к примеру, — колесо у инков или формы использования ракет, пороха, бумаги у древних китайцев. Кстати, Вы знаете, почему у многих восточных народов обувь с загнутыми кверху концами? Для того, чтобы не сдвинуть ни один камушек, ибо мир устроен столь совершенно, что в нем нельзя ничего менять.

Понятие сложного и, главное, завершенного текста пронизывает культуру того времени, будучи сконцентрировано в двух ключевых образах: лабиринта и мандалы. Выход за их границы и есть будущее, откровение непознанного, истории. Но что такое пограничье? Это однобережный Океан, дикая, бескрайняя степь, источник опасностей, разрушенья, гибели. Поэтому будущее воспринималось, как угроза, как мир варварства, недочеловечества. Хотя именно человека как личности в то время не существовало, а была лишь некая социальная функция, как правило, устойчиво передававшаяся по наследству. Социальное время было замкнуто, из него не существовало выхода. Изгнание было одним из худших, если не самым худшим видом наказания.

Однако человек в своей основе все же стремится освободиться от пут природы и паутины племенных связей, от приписанных еще до рождения функций и устойчивых стереотипов, становясь личностью и гражданином. «Городской воздух делает свободным» — данный афоризм, пожалуй, даже глубже того смысла, который вкладывался в него на излете Средневековья. На этой основе утверждались индивидуальность, персонализм, субъектность, крепилось обретаемое пространство свободы. Каждый раз освоение нового, отвоеванного человеком исторического «этажа» было расширением социального и метафизического горизонта. На данном пути, называемом историей, можно выделить некоторое число выдающихся свершений, принципиальных подвuгов (именно в такой динамичной форме, скрытой в данном слове), когда человек преодолевает окружающий мир и трансцендирует свое природное естество.

Вернемся, однако, к генеральному сюжету. Следующая мировоззренческая революция получила название «осевого времени». Я прочитываю ее как этап восхождения из болота архаичного бытия, как зарю монотеизма и одновременно как первую волну секуляризации мира. Этот период длился примерно с VIII–VI по II–I век до н. э. Возникавшие формы осмысления мира становились изощреннее, философичнее и в то же время по-своему тяготели к единобожию. Складывался своеобразный, искусственный протомонотеизм, в рамках которого централизуются пантеоны богов, утверждаются их иносказательные, эзотерические толкования, развивается культура богословской и философской рефлексии, категориального мышления в целом.

Не исключено, что это как-то связано с рассеянием десяти израильских племен по миру именно в конце VIII века (людей, уже открывших для себя личного Бога-творца), но доказательств тому нет. Возможно это некое общее прояснение религиозного взора — питаемое из различных источников и имевшее в основе разные причины, в частности, учащавшиеся столкновения и взаимодействия развитых религиозных систем — что в свою очередь потребовало дополнительных усилий по осмыслению всего многообразия прозрений и несовпадений. Допустимы также иные, вполне «земные» объяснения: например, причина развития интеллектуализма, зарождение философии, диалектики и логики, осмысление числа, счета кроется в перестройке систем социального управления, в необходимости введения новых административно-политических схем. И, соответственно, — иных категорий, понятий.

Важно, однако, следующее: в этот период произошло, если так можно выразиться, просветление метафизического горизонта, последовательное обустройство человека на земле: ширилось освоение окружающего пространства, нарастало взаимодействие культур и народов, возникало ощущение духовной, культурной революции, которое существенно преображало прежние формы мышления и бытия.

Перелом истории, по отношению к которому «осевое время» являлось лишь увертюрой, происходит со стремительной экспансией реального, а не «конструктивистского» монотеизма, с историческим переворотом — появлением и утверждением на планете христианской цивилизации.

Колоссальная духовная и ментальная трансформация — понимание Бога как Личности и как Творца, охватывало Ойкумену. Но почему же история получает столь мощное ускорение именно после того, как часть человечества усваивает постулаты монотеизма, вырываясь из прежних, замкнутых пространств истории к ее новому пониманию и впечатляющему перевоплощению? Дело, по-видимому, в том, что в своих онтологических правах утверждается индивидуальность, персонализм, реализуется осознанная субъектность, самостийность человека, подобного своему Творцу, существа, созданного «по Его образу и подобию». К тому же «творение из ничего» подразумевает иной статус личности, не только способной к получению свободного дара «из ничего» и «ни за что», но и к его творческому, произвольному, многогранному воплощению.

В итоге, происходит системная революция сознания, грядет цепная реакция перемен, духовный и ментальный переворот, ускоряется расколдовывание мира, снятие чар традиционалистской культуры и ритуальных заклятий-предписаний с человеческих действий. Ведь когда речь идет об уникальном существе, то присутствует не только свобода личности, но и свобода выбора, свобода поступка, возможность применения безграничных умений и талантов, возникает перспектива развивающейся в пространстве и времени общественной реформации. И даже, забегая вперед, идея создания совершенно иного социального строя, включающего, к примеру, такие инновационные элементы, как, скажем, «экономика расширенного воспроизводства». И параллельно целого «букета» других социальных проектов и конструкций.

Однако из трех ветвей монотеизма: иудаизма, христианства, мусульманства, лишь христианству удалось к началу прошлого века выстроить глобальную цивилизацию. В чем тут дело? Ответы опять же могут быть различны. Но было у христианства одно особое качество, которое заметно отличало его от «кузенов»: это догмат о Боговоплощении. Христианин является весьма амбициозной личностью («смиряйся, но дерзай»): ведь он дерзает подняться на немыслимую высоту — стать по энергиям тем, кем Бог является по субстанции. Но чтобы понять пути, ведущие к этому состоянию, нужно было вначале разобраться, кем же является Бог (отсюда — тринитарное богословие) и каким непростым образом божественное и человеческое сочетается во Христе (здесь истоки христологии). Иначе говоря, понадобилось создать небывалую, нелинейную, антиномийную ментальную культуру, радикально отличную от линейной и механистичной логики прежнего, античного мира.

Откуда, кстати, взялось это, столь привычное нам слово? От частицы anti, которая означает не только «против», но и «находящееся позади», «предшествующее». Античность — предшествующий, ветхий мир. Новый человек назвал себя moderni (ср. «Древнее прошло, теперь все новое» 2 Кор. 5, 17). Слово вновь вошло в моду при гуманистах, на самом пороге Раннего Возрождения опять-таки для обозначения людей новой культуры. Подобным же образом вновь проявилось оно в культурологии, уже на самом пороге ХХ века.