Литературные заметки. Валериан Майков - Аким Волынский

С такими общими взглядами Майков и приступил к своим первым научным работам. Заявив себя горячим сторонником аналитического метода, он не дал настоящего философского объяснения тех путей, какими развивается человеческое познание. Самое представление о задачах науки вышло под его пером чересчур поверхностным, не коснулось главного психологического вопроса, не показало самого познавательного процесса в его живом, непосредственном движении. Майков как-бы не видит, что наука должна осветить глубокие основы нашей умственной деятельности, открыть те идеальные принципы, которые направляют весь опыт, вносят свет понимания в каждое наше прикосновение с внешним миром, с людьми, с политическими и социальными фактами. В самом низшем познавательном акте, в наших простых ощущениях главною творческою силою является не анализ, а синтез. Синтезом начинается работа ума, потому что всякое обращение к действительному миру требует постоянного вмешательства личного сознания, участия известных идей, предшествующих опыту, делающих его возможным в том или другом объеме. Анализ есть дальнейшая ступень – отвлеченное разъединение на части, по определенным признакам, того, что в живом психологическом процессе постоянно выступает цельными, слитными явлениями, завершенными событиями известного порядка. В каждой умственной работе, как она совершается непосредственно, синтез и анализ переплетаются вместе и дают в результате определенный предмет, тот или другой факт, который в свою очередь может быть подвергнут новому философскому обследованию. Мир, в который мы вступаем с нашими ограниченными средствами научного изучения, получает известную форму от нашего сознания, одевается цветами нашего воображения. Прежде, чем анализировать природу, открывать в ней строгую последовательность и преемственность явлений, мы должны воспринять ее известным образом, а это восприятие уже заключает в себе самостоятельный, оригинальный, субъективный элемент, который, соединяясь с внележащим материалом, и образует синтетический акт познания – основу всякого опыта. Научный анализ вскрывает только то, что до него уже вложено нашей умственной деятельностью в мир явлений, как внутренних, так и внешних. Обыденное и научное познание развиваются двумя различными путями, не противоречащими друг другу, но приводящими наше понимание жизни к настоящему, полному совершенству. Бессознательные акты души, которыми вносится наше творческое начало во все, что доходит до нашего чувства, в науке освещается с различных сторон, осмысливается идеями, приведенными в строгий порядок и систему. Анализ, говорит один из первых представителей новой итальянской философии, есть чтение великой книги жизни, созданной синтезом. Ошибка Майкова заключается в том, что он не провел границы между научным процессом изучения природы и непосредственным восприятием её явлений, в котором основная роль принадлежит синтезу. В его обрисовке вся задача научного анализа сводится к чисто внешнему расчленению предмета, к малозначащему сопоставлению различных его частей. Но собирая и разъединяя по случайным признакам отдельные элементы явлений, мы не изучаем при этом их сущности, их скрытой природы – того внутреннего идеального центра, около которого вращается мировая жизнь. При эмпирическом взгляде на задачу науки исчезают из кругозора те основы мира, без которых вся её работа превращается в сухую схоластику, в собирание мертвых фактов, не говорящих ничего живому воображению, не дающих возможности обнять человеческий опыт в одной цельной и законченной системе идей и понятий. Как это подтверждается и отдельными отзывами Майкова о Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле, он не стоял на высоте новейшей критической философии, и потому, – несмотря на природную склонность к теоретическим обобщениям, – его рассуждения о задачах науки, в связи с вопросом об анализе и синтезе, носят поверхностный, псевдо-прогрессивный характер.

II

В 1845 г. Майков, как мы уже говорили, принял близкое участие, в качестве негласного редактора, в новом журнале, под названием «Финский Вестник». В программе этого издания, приложенной к первой его книге и написанной Майковым, мы уже встречаемся с некоторыми отголосками тех самых научных симпатий, которые выразились в главных заметках Карманного Словаря Кирилова. Анализ, говорится в этой программе, развился так сильно во всей Европе, что «нравоописания почти поглотили изящную литературу». Это новое направление в искусстве обнаружилось и в России – не в силу пустой моды, а вследствие серьезных исторических причин. Русское общество вступило в эпоху полного самосознания. Мы делаем первые шаги на поприще истинной культуры. Россия выходит на арену истории с новой миссией, заключающейся не в чем ином, как «в критическом разборе всех стихий цивилизации, которою призваны мы пользоваться позже всех других народов Европы». Старая европейская культура уже не может вызвать никакого восторга в её учениках, «полных юности и энергии…»

С такими оптимистическими мыслями, навеянными некоторыми новыми течениями, Майков и приступил к своей первой крупной статье «Общественные науки в России», не оконченной печатанием в «Финском Вестнике», но дополненной в отдельном издании его сочинений, вышедшем в 1891 г., но бумагам, сохранявшимся в семейном архиве Майковых. То, что в словаре Кирилова не могло получить широкой разработки, вследствие его миниатюрности, что в программе нового журнала могло быть намечено только в самых общих чертах, здесь развито и закончено с большою ясностью. Майков является в этой статье теоретиком новой социальной науки, о которой до него и в этом направлении в русских журналах почти ничего не говорилось. Выступая все с тою же научною программою, о которой мы только что говорили, он подробно рисует хаотическое состояние отдельных отраслей знания – экономических, юридических и нравственных наук, указывает точные границы каждой из этих областей, неизбежную зависимость отдельных исследований от одной, высшей научной дисциплины. Старое представление об анализе и синтезе подсказывает ему ряд мыслей, при помощи которых легко понять самую конструкцию этой новой науки, её объем, её главные методы, её теоретические и практические цели при современном движении умов, взбудораженных важными вопросами антропологического и национального характера. «Без социальной философии, говорит Майков, без общей теории общественной жизни, науки гибнут в анархии, тщетно стремясь к организации, которая дала бы каждой из них новую жизнь, водворила бы между ними порядок и сделала их причастными живой деятельности, освободив из оков одностороннего анализа». Существование отдельной философии общества не уничтожает существования права, политической экономии и педагогики, как обширный взгляд на явления мира не вытесняет отдельных частных взглядов, которые разрабатываются в специальных областях. Живая идея общественных наук, проникающая и политическую экономию, и право, и педагогику, в социальной философии изучается во всей её логической полноте, независимо от каких бы то ни было ограничений, неизбежных во всяком частном исследовании. Общественная философия рассматривает всю жизнь людей, как жизнь цельного органического тела, одаренного индивидуальностью, как гармонию экономических, нравственных и политических сил, действующих в каждом государстве. В этом заключается аналитическая часть её обширной научной работы, имеющей глубокое практическое значение, потому что ни одно положение, ни один принцип не может быть внесен в жизнь иначе, как через её посредство. Отдельные истины политической экономии, нрава и педагогики вступают в сферу человеческих отношений не иначе, как «пройдя сквозь горнило философии общества, науки, рассматривающей их в той живой гармонии, в том взаимном проникновении, какое представляют действительные явления мира экономического, нравственного и политического». Следовательно, только под влиянием философии общества частные, общественные науки могут получить практическое значение, заключает Майков. Таковы взаимные отношения различных социальных наук, открытые философским анализом. Ограничив точными определениями три научных области, Майков нашел и отдельный предмет для новой науки – идею общественного благосостояния, которая в праве, экономике и педагогике разрабатывается по частям, иногда в противоположных направлениях, и потому должна получить окончательное, полное, всеобъемлющее истолкование в какой-нибудь высшей области человеческого знания. Порядок вещей, говорит Майков, оправдываемый одною из общественных наук, может быть одобрен безусловно только тогда, когда и другие науки его оправдывают. История показывает, что интересы политические, экономические и нравственные так тесно связаны между собою, что успех или упадок одной стороны благосостояния неминуемо влечет, за собою ряд параллельных явлений и в двух остальных. Если бы различные стороны общественного благосостояния не находились между собою в таких гармонических отношениях, социальная сфера представляла бы хаотическое состояние и быстро уничтожилась бы совершенно борьбою своих собственных стихий. Но представив в таком виде задачу социальной философии и теоретические интересы, размежеванные на отдельные группы, Майков в сущности придал узкий характер всему своему учению. По его мнению, в юридических науках может и должен господствовать только политический принцип без всякой примеси каких-нибудь других идейных элементов, в чистом выражении государственного закона, установленного и санкционированного верховной властью. Так, напр., разбирая современный взгляд на гражданское право, Майков становится в решительную оппозицию ко всяким притязаниям цивилистов давать широкие определения, с нравственно философским оттенком, различных гражданских институтов. Современная наука гражданского права, говорит он, хочет проникнуть в существенное содержание гражданских законов. Она не ограничивается исследованием тех гарантий, которые верховная власть установила в этой области. Но для чего же, спрашивает Майков, существует нравственная философия, с её теориями личности и с идеей так называемого естественного права? Исследовать взаимные права и обязанности членов общества без отношения к верховной власти – не значит-ли это захватывать понятия из чуждых гражданскому праву отраслей знания? Никакое юридическое право не должно, по твердому убеждению Майкова, заключать в своих пределах никаких антропологических или моральных вопросов. Отвлеченные права личности рассматриваются в этике. Как основы общественной нравственности, они рассматриваются в педагогике. Остается только изучение права с узко-государственной точки зрения, и в этом именно заключается функция юридической науки. По общепринятому определению гражданское право есть «исследование прав и обязанностей членов гражданского общества»; по определению Майкова, изгоняющему из этой науки животворящий нравственный элемент, гражданское право есть наука, исследующая «меры верховной власти для определения и ограждения личных прав»[2]. Стоя на той же почве, Майков пытается сузить и смысл уголовного права. С убеждением открытого защитника государственности, он принимает сторону официальной репрессии в борьбе с человеческою преступностью. По его мнению, наказание ведет к сокращению числа правонарушений и потому необходимость этой меры будет неоспорима до тех пор, пока не воцарятся на земле добро и разум, пока нравственность не приобретет того могущества, при котором требования эгоизма примиряются с требованиями человеколюбия. «До тех пор внешняя сила останется единственным средством к поддержанию законного порядка вещей». До тех пор в каждом государстве определенное число судей так же необходимо, как войско в борьбе народов. Уголовный закон гарантирует все другие законы общежития страхом наказания. В уголовном праве, так же как и в гражданском, элемент политический играет первенствующую роль. Пусть утописты мечтают об уничтожении репрессивных мер. Но пока они не показали, какими средствами можно довести человека до идеального совершенства, необходимость наказания будет так же очевидна, как необходимость внешней власти[3].