Страж Либерилля - Владимир Корн

С Дарвеллом на подобные темы можно говорить легко, он не обидится: кристальной честности человек. И я за это его уважаю, причем искренне. Что же до господина Абастьена Ренарда… это наш президент. Причем бессрочный, находится у руля уже лет двадцать подряд. Нисколько не сомневаюсь в том, что, когда Ренард устанет от власти, что случается крайне редко, или попросту умрет, следующим президентом станет один из трех его сыновей.

— Эх, Крис, Крис! — печально вздохнул Дарвелл, вероятно приняв мои слова за ребячество. Впрочем, так оно и было. — Пора бы тебе уже повзрослеть. Тебе ведь скоро исполнится двадцать один год? А все как ребенок.

Мне еще вчера исполнилось. В грязной вонючей камере. Никогда бы не подумал, что встречу свое совершеннолетие именно так.

Саднили содранные костяшки пальцев. Последнее дело — бить кулаком по зубам. Есть более подходящие цели: кончик подбородка, нос, горло, висок, сбоку под ухо, наконец. Но так хотелось заткнуть этому мерзавцу рот, что я ничего не мог с собой поделать.

А Дарвелл продолжал гнуть свое:

— Тебе нужно взяться за ум, Крис. Ты не глупый и при желании добьешься многого. Несмотря ни на что добьешься. Сколько ты знаешь языков, три?

— Четыре, господин Дарвелл.

А если быть точным, то целых пять. Но о знании пятого не скажу никому — не совсем уверен, что это язык и что я его действительно понимаю.

— Вот видишь! С какой стороны на тебя ни посмотри, ты не безнадежен. Так в чем же причина?

Мне и в голову не приходило проявлять неудовольствие, хотя кому и когда нравились нотации? Этот человек серьезно мне помог. Ну не может быть такого, что Дарвелл вызвал меня в свой кабинет, чтобы отчитать, а затем отправить обратно в камеру. Ясно же, что, как только ему надоест, я окажусь на свободе.

— Ладно, Крис, надеюсь, ты хоть что-то понял и пронялся. Держи. — И он положил на край стола видавшее виды кожаное портмоне с истертой золотой монограммой в углу. Такому портмоне место на помойке, но оно мне дорого как память об отце, и я не поменяю его на самое дорогое и новое. — Да, вот еще что. Никогда больше не заходи в ту лавку.

— Не зайду. Теперь уже точно никогда.

— Кристиан, — услышал я в спину уже на самом пороге, — и все же попробуй взяться за ум. Если все так пойдет и дальше, то…

Что — «то», господин Дарвелл? То я кого-нибудь убью? Убью, не задумываясь, если выбор станет между его или моей смертью. Тюрьма или даже каторга — это еще не конец жизни. Иногда все решают мгновения, после чего переделать уже ничего невозможно.

— И не забудь передать привет своей маме, госпоже Флойд.

Закрывая дверь, я кивнул: не забуду. Хотел я еще сказать ему, что зря он купился на рекламу — не любят логники фильтрованную воду. Хуже для них только болотная. Неужели он сам не видит, что левый нижний угол визора уже фиолетовым начал отдавать? Хотел, но не сказал.

За воротами тюрьмы меня встретил пронизывающий до костей ветер. Оно и понятно. Март. Ветер в это время года всегда дует с Ланкайского залива. Я поплотнее закутался в куртку и поморщился: ее теперь только выбросить, настолько она пропиталась тюремными миазмами. А ведь она в моем небогатом гардеробе лучшая.

Мой путь лежал в самый центр города: именно там я и снял себе мансарду, когда решил жить отдельно от матери и сестры. Компанию мне составлял Слайн Леднинг, мой недавний знакомый. Вместе с друзьями я случайно попал к нему на вечеринку в честь того, что Слайну удалось сбагрить одну из своих картин. Слайн — художник, причем явно не без божьей искры. Вот только растрачивает он свой талант на такую мазню, что порой даже зубы сводит от негодования.

Кому-нибудь приходилось рассматривать, например, нарисованный цветущий сквер одним глазом, так как рассматривать шедевр двумя невозможно — все расплывается? Так вот, представьте себе, что у вас не два глаза, а все четыре, и картинка смазывается еще сильнее. Представили? То-то же! Я бы назвал работы Слайна дикой смесью сюрреализма с гротеском, хотя сам он утверждает: это новое направление в искусстве. Ну-ну. Каждому хочется дать многострадальному искусству что-нибудь новое. Но во всем остальном Слайн — замечательный человек.

Оказался я на той вечеринке благодаря своему лучшему другу Дугу Кайлеру. Он спешил куда-то в компании нескольких парней и девиц, когда мы случайно повстречались на улице. Среди девиц, кстати, одна оказалась весьма симпатичной, и именно из-за нее я и решил последовать за другом. С ней и остался, когда все гости ушли.

Ну а потом как-то само собой сложилось, что Слайн предложил мне переселиться в мансарду, которую он сам снимал. Мансарда вполне могла вместить двух человек с разными интересами, и еще оставалось достаточно места для того, что сам он называл студией. Недолго думая я согласился: почти центр, и плата за аренду, по столичным меркам, весьма скромная. А еще в моей комнате оказался довольно неплохой рояль, пусть и занимал он едва ли не треть всего свободного пространства. Находит на меня иногда… Чувствуешь: если в сию же минуту не сыграешь что-нибудь для души, часть ее безвозвратно погибнет.

Когда до студии оставалось всего ничего, внезапно пошел дождь. Причем такой силы, что в первое мгновение я подумал, будто кто-то меня окатил водой из окна. Миг — и улица, до этого оживленная, опустела: каждый счел разумным укрыться от непогоды. Спрятался от нее и я, шмыгнув в первую попавшуюся дверь кофейни из разряда не самых дорогих.

— Крис! Иди к нам! — послышалось сразу же, едва я оказался внутри.

И я пошел, потому что те, кто меня окликнул, бывают в полиции куда чаще меня, так что их не смутит ни мой вид, ни исходящий от меня запах.

— Привет, девочки! — уже усевшись, поприветствовал я всех троих.

И тут же отодвинулся в сторону, почувствовав, как тесно прижалось ко мне тугое бедро Лилит. Или Брижит. А может, Кассии. Все-то я этих девчонок путаю. Правда, и запоминать, кого и как зовут, никакого желания нет. Но это совсем не значит, что не стоит улыбнуться всем троим, причем каждой по очереди.

— Ты все такой же недотрога, Крис, — глядя на меня смеющимися глазами, провела Кассия кончиком языка по пухлым губам.

А может, это сделала Брижит. Или Лилит. Хотя точно не Лилит — та светленькая. Хотя попробуй тут определи, кто из них светленькая, если все они вдруг стали рыженькими — последняя столичная мода, надеюсь, кратковременная. Ничего не имею против огнегривых леди, но не всем же им быть именно такими?

— Что будете заказывать, господин Флойд? — поинтересовался вынырнувший откуда-то из-за спины гарсон.

— Большую кружку кофе, Рик. Со сливками. И сахару побольше. Но именно большую.

Почему-то все три дня, проведенные в душной вонючей камере, я мечтал именно о кофе. Горячем-горячем, и чтобы непонятно было, чего в нем больше — горечи или сладости. И еще сверху толстым слоем должны плавать сливки, обязательно подогретые.

— Девочки, может быть, пирожных или ликера? — поинтересовался я у своих соседок, потянувшись за портмоне, чтобы извлечь из него лорель.[1]

Единственный золотой, но его все равно придется разменивать, поскольку звеневшей в портмоне меди не хватит даже на кофе.

— Спасибо, Крис, — ответила за всех Брижит. Или Кассия. А возможно, Лилит. — Нам и без того все не съесть.

Она права: сладостей на столе хватало с избытком. Явно у девочек сегодня выходной, и они решили устроить себе маленький праздник.

— Ну тогда только кофе, Рик.

— За счет заведения, господин Флойд, — отходя от стола, известил меня официант, и мне лишь оставалось кивнуть: мол, ничего не имею против.

Рика Аарона я знал давно. Впрочем, как и его отца. С той самой поры, когда мой собственный отец был еще жив, мы жили в большом красивом доме в центре Либерилля, а из окон моей комнаты прекрасно был виден президентский дворец. Отец Рика работал в нашей семье садовником, и дед его — тоже, и прадед. И сам Рик должен был стать именно им. Но бесплатный кофе — это не напоминание о тех временах, когда все у нас всех было хорошо. Это всего лишь благодарность Рика за своего отца, который долго сидел без дела и которому я помог найти новое место. Кстати, у господина Гленва Дарвелла.

Кофе был восхитительным — именно таким, о каком я и мечтал: крепким, горячим, горьковато-сладким и с восхитительной коричневатой шапочкой из сливок, на которой так и хотелось нарисовать ложечкой улыбающуюся рожицу.

— Крис, а сегодня ты нам будешь читать стихи?

— Нет, — и я решительно потряс головой.

Для этого мне следует смешать полбутылки рома с четвертью бутылки абсента, а перед этим из-за пустяка насмерть разругаться с Кристиной, любовью всей моей жизни.

— Крис, ты чего вдруг помрачнел? — спросила сидевшая рядом Лилит.

Точно Лилит, ну как я об этом сразу не догадался? Ведь только у нее из этой троицы светлые глаза.